Томас Кейтли - Тамплиеры и другие тайные общества Средневековья
Низам аль-Мульк пошел в политику, где его таланты и выдающиеся способности могли проявиться со всей полнотой. Он прошел через различные должностные ступеньки, пока, наконец, не получил высший пост в королевстве – визиря при Альп Арслане (Могучий Лев), втором монархе в династии Сельджукидов. Взлетев столь высоко, он не забыл своих старых друзей и, стараясь сдержать данное им обещание, с величайшей любезностью принял Омара Хайяма, который дожидался его, чтобы поздравить с таким повышением. Новый визирь предложил использовать все свои возможности, чтобы получить пост в правительстве для своего друга. Однако Омар, который был привержен эпикурейским наслаждениям и избегал всяческих трудов и забот, поблагодарив своего друга, отказался от предложенных услуг. Все, на что визирь смог его уговорить, – это согласиться на ежегодную пенсию в размере 1200 дукатов из казны Нишабура, в котором тот поселился, чтобы провести свои дни в тишине и спокойствии.
По-другому все было с Хасаном. В течение 10 лет правления Альп Арслана он держался вдалеке от визиря, возможно вынашивая собственные планы на будущее. Но когда на трон взошел молодой принц Малек-Шах (Король Королей), он понял, что его время пришло. Внезапно появившись во дворе молодого монарха, он стал ожидать могущественного визиря. Эта история рассказана самим визирем в его книге, озаглавленной «Васайя» (Политическое устройство), по которой ее излагает Мирхонд.
«Он пришел ко мне в Нишабур в год, когда Малек-Шах, избавившись от Каварда, усмирил волнения, вызванные его восстанием. Я принял его с величайшими почестями и со своей стороны исполнил все, что можно ожидать от человека, который является верным своей клятве и рабом заключенных соглашений. Каждый день я представлял ему новые доказательства своей дружбы и старался угождать его желаниям. Однажды он сказал мне:
– Ходжа (господин), ты принадлежишь к числу ученейших и достойнейших, ты знаешь, что блага этого мира не более чем кратковременные наслаждения. Неужели ты позволишь себе нарушить свои обязательства, дав обольстить себя привлекательной силой величия и любви народа? И не попадешь ли ты в число тех, кто нарушил клятву, данную пред Всевышним (выделено автором. – Пер.).
– Да хранят меня Небеса от этого! – ответил я.
– Хотя ты осыпаешь меня почестями, – продолжал он, – и хотя проявляемые тобой ко мне милости не имеют числа, ты не можешь не знать, что это совсем не то, как следует выполнять данную нами когда-то клятву не забывать друг друга.
– Ты прав, – сказал я, – и я готов сделать для тебя то, что я обещал. Весь почет и власть, которыми я обладаю, которые получены от моих предков и добыты мною самостоятельно, принадлежат тебе наравне со мной.
После этого я ввел его в окружение султана, дал ему чин и необходимые титулы и рассказал владыке обо всем, что было между нами в прошлом. Я настолько хвалебно отзывался об уровне его знаний, отличных способностях и высоких моральных качествах, что он получил пост министра и доверенного лица. Но, как и его отец, он был плутом, лицемером, тем, кто умел обманывать, и негодяем. Он настолько хорошо владел искусством прикрываться внешне честной и добродетельной натурой, что в короткое время целиком овладел расположением султана и внушил ему такое доверие к себе, что владыка слепо следовал его советам в большинстве вопросов такого значения и важности, какие требовали огромной честности и искренности, а для монарха всегда решающим было лишь мнение Хасана. Все это я рассказал для того, чтобы было понятно – именно я был тем, кто привел его к такому успеху. И вот, как следствие его дурной натуры, между мной и султаном начались трения, неприятным результатом которых, похоже, стало то, что в течение многих лет завоеванные и работавшие на меня положительная репутация и расположение превратились в пыль, были уничтожены. И в завершение злобность Хасана внезапно вырвалась наружу, а сила его зависти проявила себя самым ужасным образом в его действиях и словах».
Фактически Хасан сыграл роль предавшего друга. Все, что происходило в диване (государственный совет в Турции. – Пер.), подробнейшим образом передавалось султану и истолковывалось в самом дурном свете, а в удобные моменты делались намеки на некомпетентность и нечестность визиря. Сам визирь оставил описание, как он считает, самой худшей интриги своего бывшего школьного товарища, которую тот пытался провернуть. Султан, видимо желая точно и регулярно видеть баланс доходов и расходов своей империи, дал указание Низаму аль-Мульку подготовить его. Визирь запросил на выполнение этой задачи больше года времени. Хасан посчитал, что это хорошая возможность проявить себя, и дерзнул предложить выполнить требование султана за 40 дней, то есть меньше чем за одну десятую времени, которое требовалось визирю. Все работники финансового департамента немедленно были предоставлены в распоряжение Хасана. Сам визирь признает, что к концу 40-го дня баланс уже был готов к тому, чтобы быть представленным султану. Тем не менее в момент, когда можно было бы ожидать триумфа Хасана, наслаждающегося высочайшим расположением монарха, он опозоренным покидает двор и обещает отомстить султану и его министру. Этот случай остался без разъяснений со стороны «Гордости королевства», который тем не менее со всей наивностью (выделено автором. – Пер.) признает, что если Хасан не был принужден покинуть двор, то мог уйти и по своей воле. Другие же историки сообщают, что визирь в страхе перед последствиями прибегнул к помощи уловки и сумел выкрасть часть бумаг Хасана, так что, когда тот предстал перед султаном полным надежд и гордости и начал свой доклад, то ему пришлось остановиться из-за нехватки одного из самых важных документов. Поскольку он не смог объяснить причины заминки, султан пришел в ярость, посчитав это попыткой обмануть себя, и Хасан немедленно в величайшей спешке был вынужден покинуть двор.
Низам аль-Мульк, твердо настроившись не сдерживать себя в действиях с человеком, который пытался разрушить его жизнь, решил уничтожить его. Хасан бежал в Рей, но, не чувствуя себя там в безопасности, отправился дальше на юг и нашел убежище у своего друга – рейса[23] Абу эль-Фазла (Отец Совершенства) в городе Исфахане. Каковы были его планы до этого момента, неясно, но теперь, похоже, они приобрели определенную форму, и он беспрестанно размышлял о том, как отомстить за себя султану и визирю. Как-то в беседе с Абу эль-Фазлом, который, по всей видимости, согласился с его все же спорными убеждениями, Хасан, излив свою обиду на визиря и его хозяина, страстно завершил свою речь:
– Эх, если б только у меня было два верных друга, абсолютно преданных мне! Быстро б я опрокинул этого турка и крестьянина.
Под последними, естественно, понимались султан и визирь. Абу эль-Фазл, который был одним из наиболее ясно мыслящих людей своего времени и который еще не успел постичь дальновидные планы Хасана, предположил, что разочарование смутило рассудок его друга, и, будучи уверенным, что в данном случае убеждения не помогут, стал подавать ему с едой ароматные напитки и блюда, приготовленные с шафраном, с целью успокоить его мозг. Хасан, ощутив намерения его гостеприимного хозяина, решил покинуть его. Абу эль-Фазл напрасно задействовал все свое красноречие, чтобы уговорить того продлить свое пребывание. Хасан уехал и вскоре после этого обосновался в Египте.
Двадцать лет спустя, когда Хасан осуществил все, что замышлял, и султан с визирем были оба мертвы, а союз ассасинов уже был полностью сформирован, рейс Абу эль-Фазл, являвшийся одним из наиболее рьяных его поборников, нанес ему визит в крепость Аламут.
– Ну что, рейс, – заявил Хасан, – кто из нас был сумасшедшим? Кто из нас – ты или я – больше нуждается в ароматических напитках и блюдах с шафраном, которыми ты когда-то потчевал меня в Исфахане? Видишь, я сдержал свое слово сразу, как только нашел двух верных друзей.
Когда Хасан в 1078 году покинул Исфахан, халиф Мостансер, человек достаточно энергичный, занял трон в Египте, и миссионерами каирского общества стали предприниматься значительные усилия во всей Азии по привлечению новых приверженцев. Среди них оказался Хасан Сабах, и описание его перехода в другую веру, которое, по счастью, сохранилось в его собственном изложении, представляет интерес, поскольку доказывает, что, как Кромвель и, как было предположено выше, Мухаммед, а также все те, кто пришел к мирской власти через религию, он начинал с искренней веры и сам был введен в заблуждение прежде, чем начал вводить в заблуждение других. Он рассказывает следующее:
«С самого детства, уже с семи лет, моим единственным стремлением было приобретение знаний и навыков. Как и мой отец, я был взращен на учении двенадцати имамов, а потом я познакомился с другом (рифиик), исмаилитом по имени Эмир Дареб, с которым нас сплотили тесные узы дружбы. Я придерживался мнения, что принципы исмаилитов имели много схожего с учениями философов и что правитель Египта был принят в их общину. Поэтому, как только Эмир начинал говорить что-либо в поддержку этого учения, я вступал с ним в спор, и множество противоречий по вопросам веры возникло в результате между ним и мной. Я не уступал ни в чем, что Эмир говорил, хуля нашу веру, тем не менее все это оставило глубокий след в моем сознании. Между тем мои пути с Эмиром разошлись, и я впал в крайне болезненное состояние, в котором я бранил самого себя, говоря, что несомненно учение исмаилитов является правильным и что только из-за своего упрямства я не пришел к нему, а теперь, если смерть настигнет меня (избави меня Бог от этого!), я умру, не постигнув истины. Со временем я оправился от этой болезни, и теперь встретил другого исмаилита по имени Абу Нейм Зарай, которого я попросил раскрыть мне истину их учения. Абу Нейм объяснил мне ее наиподробнейшим образом так, что я смог проникнуть достаточно глубоко в ее суть. В конце концов я встретил дая по имени Мумин, которому шейх Абд аль-Мелик (Слуга Господа) бен-Атташ, руководитель иракской общины, позволил выполнять эту роль. Я стал умолять его принять от меня клятву верности (именем халифа Фатимида), но он поначалу отказался сделать это, поскольку я был более высокого положения, чем он. Однако после того, как я надавил на него вне всяких мер, он уступил и дал согласие. Теперь, когда шейх Абд аль-Мелик приехал в Рей и нас познакомили друг с другом, мое поведение очень порадовало его, и он пожаловал мне звание дая. Шейх молвил мне:
