Сергей Есин - Дневник. 2009 год.
По сравнению с экскурсиями моих молодых лет многое подверглось техническому оснащению. Каждой группе экскурсантов раздали небольшие приемнички с наушниками. У гида, на манер телезвезды на телевидении перед устами микрофон на гибком кронштейне. Каждая группа настроена на свою волну.
Описывать содержание экспозиций папских музеев – невозможно. Надо описывать мировую историю. Трудно также описать и трепет перед открывающимися все новыми и новыми художественными богатствами. Здесь сосредоточен почти весь мир возвышенных образов, которыми мы пользуемся в нашей повседневной жизни. Ах, как недаром Императорская академия художеств принялась посылать в Рим своих лучших выпускников! И ведь жили здесь они по нескольку лет. Без посещения Рима и сегодня многое непонятно и в искусстве, и в мировой истории.
После могучей из камня стены, ворот, гербов с ключами и тиарой неожиданным кажется огромный, сразу при входе на папскую территорию, зал-вестибюль. Продажа билетов также свята, как и таинство. Естественно, уже после современных проверок таких, как проход под металлоискателями и демонстрации очков, телефонов, ключей и металлических облаток от таблеток. Западная церковь, наверное, лучший администратор в мире, по крайней мере, она многое могла предусмотреть, в том числе и покупая и заказывая искусство. Боже мой, как невероятно отозвалось расточительство поколений пап! Во двор знаменитого папского дворца Квиринале посетителей доставляли эскалаторы. Это самое время отрывать и компостировать билеты. Электроника здесь свирепствует.
Всегда поражает вписываемость мировых шедевров архитектуры в пейзаж и природу. Все так слитно и величественно, что невольно думаешь, что же здесь рукотворно, а что возникло по Божьей воле. Может быть, самое сильное впечатление, связанное с Ватиканским холмом – этот двор перед дворцом, превращенным в музей. И открывающийся отсюда вид на Вечный город.
Дымка на горизонте, утреннее, еще не гибельное солнце. Внизу, на склоне холма, храм Святого Петра, колоннада Бернини. Здесь же стоящие на площади египетские обелиски с водруженными на их вершинах знаками победы христианской религии над трудолюбивыми язычниками. Первая мысль – неужели все это творение рук человеческих?
Огромный, наверное, с треть по сравнению с бывшей Манежной площадью в Москве, двор расположен на высоте холма. Манежная площадь тогда еще не была безнадежно испорчена торгово-политической застройкой. Многочисленные группы экскурсантов не заполняют двора. Это лишь вкрапления. Прохлада, цветы, чистота; по бокам – галереи со стоящими скульптурами и передний балкон, с которого открывается самым величественный в мире вид. За спиной в конце партера – дворец Квиринале с парадной лестницей, маршами, поднимающимися к террасе. На балюстраде привлекает огромная, весом в тонну – сведение от экскурсовода, – бронзовая сосновая Шишка. Это – тоже антик, найденный еще в Средние века и талантливо не проданный, не превращенный в металлолом, не ставший колоколами, пушками или пищевыми котлами. Не следует думать, что Ватикан – это центр города, скорее это его окраина. Сразу же слева, если стоять спиной к дворцу, в галерее огромная голова микеланджеловского Давида. Нет, оказалось, это – император Август. Скульптура была найдена позже, великий флорентинец уже создал свою знаменитую фигуру. Человеческий тип, античный идеал? Издалека Август и Давид – похожи, как близнецы.
Во дворе, прежде чем идти по многочисленным коридорам и залам, для экскурсионных групп проводят небольшой ликбез. Это рассказ о главном «объекте» – Сикстинской капелле. Вдоль двора расставлены специальные щиты, на которых в необходимом порядке развешаны литографии рукотворных фантазий Микеланджело. Именно здесь экскурсовод произносит свою речь в защиту шедевра. Как же трудно все это понять и хоть частично запомнить людям, еще не листавших художественных альбомов. Но народ наш упорный, слушают. В основном мне здесь все известно, я даже помню имя любимейшего ученика художника, «обштанившего» шедевр учителя – Вальтерра. Тогда, как и положено, в раю и в аду все люди были нагими. Инструктаж продолжается минут двадцать.
В капелле даже шепотом разговаривать не полагается. Это и уважение к шедевру, и все-таки место святое: именно здесь выбирают пап, именно здесь каждый кардинал-выборщик боговдохновляется к своему решению. Здесь даже нельзя пользоваться музейной техникой и аппаратиками, висящими у каждого на шее – они молчат.
Я почему-то отчаянно волнуюсь. Подобное волнение бывает двух родов: идущее от ума, когда ты волевым усилием, головным пониманием того, что перед тобой будет происходить, чуть-чуть себя накручиваешь, и другое, возникающее будто бы из твоего собственного естества.
Подобное чувство священного и неконтролируемого трепета перед ожидаемым чудом охватывало меня несколько раз за жизнь. Это чувство связано в том числе и с боязнью некоторого разочарования, и с сакральностью самого зрелища. Впервые что-то подобное случилось со мною, когда я, единственный раз за жизнь, спустился в мавзолей Ленина – здесь примешивалось еще и чувство греховности. Второй раз, перед тем как должен был увидеть шедевр Висконти – «Смерть в Венеции».
Естественно, я не собираюсь описывать ни Стансы, расписанные Рафаэлем, ни Сикстинскую капеллу с ее титаническими фресками, образы которых стали почти каноническими и возникают в сознании при чтении Святого Писания. Что касается самих этих великих художников, то здесь в первую очередь восхищение перед тем миром, которые они создали и который стал миром человечества. Второе – это взаимовлияния в творчестве и развитие искусства, как процесс. Здесь легко видно, как мощный художественный гений одного художника словно настраивает своих коллег на определенную и новую волну. Третье – это умение и отсутствие у подлинных гениев какого-либо стеснения воспользоваться манерой или приемом товарища либо предшественника. Можно также отметить, что художник всегда ищет покровителя и почти всегда старательно обслуживает правящую идеологию. Чего же тогда ругать какого-нибудь Марка Захарова, с его ленинской трилогией, или Владимира Войновича, автора «На пыльных тропинках далеких планет», так быстро бросивших прославившую и кормившую их цивилизацию? Ни один художник не вылезает из своей шкуры.
Стоит также задуматься над далеко не догматическим стремлением пап к художественному собирательству. Залы, по которым вплотную, как батальоны во время парада, плывут экскурсионные группы, поражают обилием сохраненных античных скульптур. Греческая скульптура, римские копии греческой скульптуры, римский портрет. За всем этим стоит совсем, казалось бы, не папская планомерность поиска, раскопок, покупки, а значит и понимание необходимости сохранения былого мира. Сколько же здесь всего! Подозреваю, что еще больше хранится в запасниках. Какие коллекции гобеленов, реликвий раннего христианства. Саркофаги святых и драгоценные ванны цезарей. Целые пространства средневековых гобеленов с запечатленными на них картинами реальной и мифологической жизни. Один из последних залов огромной анфилады посвящен географическим картам отдельных земель и районов Италии. Будто с птичьего полета изображены Лигурия, Тоскана и другие, без исключений, земли, которые тогда носили свои имена и не носили общего имени Италия. Это не сегодняшние дни, а Средние века. Вот так, может быть, и возникала, а потом и «пробивалась» идея объединения страны? Уж под чьим знаменем и именем – это оставим древним…
Главное чувство, которое я вынес, прошагав что-то около часа по всем галереям, спускаясь по лестницам, рассматривая картины, скульптуры, вслушиваясь в имена, которые я знаю с детства, и ничего не запоминая в последовательности, это невероятная боязнь, что может что-то случиться с этими за века накопленными богатствами. Не может ли возникнуть землетрясение, рухнуть самолет, возникнуть пожар, появиться новый Герострат? Теперь я всегда буду думать об этом.
В этот же туристский день видели Колизей. Собственно, это огромное строение, так хорошо изученное по фильмам и передачам по каналу Discavery, римский Форум, казалось бы, назло проходившим векам, поднимающийся силами археологов и реставраторов из руин. Рим – это город постоянных раскопок. Ставя на место упавшую колонну, археологи не создают некий, как любят у нас в Москве, «новодел», а добавляют к изъятым временем кускам мрамора хорошо заметный новый материал. Недаром в Риме очень сложно было прокладывать метро: в любой момент строительство могло превратиться в археологическую экспедицию. В свое время центр Рима сильно попортил вождь и дуче Муссолини, – в этом его «всезнание» солидаризировалось с всезнанием Лужкова и Хрущева – проведя прямую дорогу через археологический центр вечного города. Это было удобно для парадов, а потом с балкона его служебного кабинета во дворце Венеции открывалась замечательная перспектива – через весь Рим до Колизея. Если бы на руинах форумов воздвигли высотные здания, то был бы Новый Арбат.
