Алексей Ракитин - Смерть, идущая по следу… (интернет-версия)
Никогда бы Колеватов не перевёлся из Всесоюзного заочного на дневное отделение свердловского «Политеха» если бы кто-то влиятельный и очень скрытый не попросил за него. Но Колеватов перевёлся, значит, убедительная просьба была. В этом переводе есть очень интересный нюанс — он заключается в том, что программы разных институтов несколько различны. И хотя первый курс в любом техническом ВУЗе всегда базовый, призванный компенсировать огрехи школьного обучения, даже его программы в разных технических ВУЗах различаются. Не говоря уж о том, что даже в рамках одинакового курса требования преподавателей м.б. далеко неодинаковы. В общем, перевод из Всесоюзного заочного «политеха» на дневное отделение Свердловского УПИ был делом не то, чтобы запрещённым, но труднореализуемым на практике. Колеватову, однако, перевод удался.
Понятно, почему Александр переводился именно в УПИ. Во-первых, он возвращался в родные края, что облегчало бытовое обустройство, а во-вторых, свердловский «политех» готовил специалистов для работы на атомных объектах Урала и Сибири. Обучаясь в УПИ, Колеватов получал возможность познакомиться со многими своими будущими коллегами в неформальной обстановке, что повышало его ценность как будущего сотрудника контрразведки.
Есть ещё один очень интересный момент, на который следует обратить внимание. Александр Колеватов имел финский нож с чёрной рукоятью и кожаными ножнами. В принципе, такого рода ножами в те времена невозможно было кого-либо удивить, лагерные умельцы вовсю точили подобные изделия из пил и напильников, набирая из плексиглазовых или текстолитовых колец узнаваемые «наборные» ручки (такие ножи обессмертил Владимир Высоцкий, спевший «(…) Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули // Из напильников делать ножи! // Они воткнутся в лёгкие // От никотина чёрные, // По рукоятки — лёгкие // Трёхцветные наборные (…)»). Но у Колеватова финский нож был зарегистрирован в отделении милиции, и на его ношение было оформлено разрешение. По тем временам невиданное законопослушание! Особенно если принять во внимание, что у каждого второго учащегося ФЗУ в те годы в кармане ватника лежала либо отвёртка, либо шило, либо напильник, а молодёжные банды с наступлением сумерек контролировали целые городские районы. Объяснение тому может быть только одно — Колеватов не желал ни единого чёрного пятна в своей биографии, каковым мог стать даже банальный привод в милицию за незаконное хранение холодного оружия с оформлением соответствующего протокола. Подобное внимание к чистоте биографии может демонстhировать лишь человек, связывающий с формальной безукоризненностью анкеты большие жизненные перспективы. Привод в милицию не мог служить основанием для отчисления из института или с военной кафедры, другими словами, такого рода проблема не могла помешать инженерной карьере Алесандра Колеватова. В тюрьму бы его никто не посадил, свободы не лишил, ну «пропесочили» бы его на комсомольском собрании, пожурили, вынесли бы порицание (даже не выговор) — и всё! В принципе, ничего страшного. Однако единственного привода в милицию могло оказаться достаточно для отказа в зачислении в штаты КГБ. Если Александр в 1957 г. действительно попал в кадровый резерв Комитета и ему было обещано зачисление в спецслужбу после окончания «Политеха», то ему тогда же было указано на необходимость полностью исключить любые, даже самые незначительные, нарушения закона. Соблюдая это требование, Александр и отправился регистрировать свой нож в отделение милиции.
Подводя итог всему сказанному, хочется отметить: мы не можем с абсолютной уверенностью утверждать, что Александр был прочно связан с Комитетом, однако высокая вероятность таковой проглядывает из необычных обстоятельств его жизни.
Т. о. в составе погибшей группы мы видим по крайней мере двух человек, биографии которых позволяют предполагать существование прочных связей с Комитетом госбезопасности. Это Золотарёв, отлично подходящий на роль руководителя агентурной сети (резидента) и Колеватов, который мог быть участником этой сети с момента своего перевода из Москвы в Свердловск. В этой связи возникает обоснованный вопрос: какова же роль Георгия Кривонищенко и Рустема Слободина в операции «контролируемой поставки» и знали ли они вообще о происходившем?
Думается, Кривонищенко отводилась роль весьма важная, даже более важная, чем Золотарёву и Колеватову. Сейчас, когда опубликовано довольно много материалов о забросках НАТО-вских шпионов в СССР, можно составить довольно полное представление о том, как наши противники страховали себя от противодействия советской контрразведки. Американцы придавали огромное значение всевозможным неожиданным проверкам как своих агентов, так и источников информации. Так, например, в течение трёх часов с момента высадки агент должен был выйти на связь с условным сигналом, сообщающим о благополучном десантировании. Это требование появилось на основании разведывательного опыта: если агент не выходит на связь в первые часы, значит ему не до того — он либо отрывается от погони, либо уже схвачен. За три часа схваченного агента перевербовать невозможно, поэтому он, будучи задержан сразу по приземлении, скорее всего подаст сигнал «работы под контролем». Надо сказать, что об этом приёме (сеанс связи в течение трёх часов с момента десантирования) советское МГБ-КГБ прекрасно знало, поэтому парашютистов старались задерживать не в районе высадки, а на значительном удалении от него и спустя, как правило, несколько суток. Делалось это для того, чтобы заброшенный агент передал в разведцентр сигнал о благополучном прибытии и приступил ку выполнению задания.
Такого рода уловок в арсенале НАТО-вских разведок имелось множество, счёт шёл на многие десятки. Например, иногда во время сеанса связи агенту приказывали сообщить некоторые детали, связанные с вещами, которыми тот располагал. Это могла быть маркировка определённого патрона в магазине его пистолета, или количество звеньев браслета часов. На ответ отводилось минимальное время, считанные минуты, обычно 5–10, не больше. Логика проверяющих была понятна — агент в случае его ареста КГБ лишится своего оружия и часов, а потому не сможет быстро дать правильный ответ. Известен случай, когда во время сеанса связи от агента потребовали проверить имевшиеся в его распоряжения облигации внутренних займов и назвать номер одной из них — 200-рублёвой облигации с надорванным правым углом. Ответ надлежало дать в течение 10 мин. Расчёт, на котором строилась эта проверка, также был довольно прост — при аресте агента его деньги и облигации изымались, и во время сеанса радиосвязи он просто не имел их под рукою. Кстати, в случае с 200-рублёвой облигацией проверка цели своей достигла — сотрудники КГБ сдали облигации в финчасть и подсказать правильный номер работавшему под их контролем агенту не смогли (это случилось в 1954 г. и с той поры в спецслужбах СССР и России принято в обязательном порядке все изымаемые деньги и ценные бумаги фотографировать. До этого же их приходовали по списку номеров.).
Зная о том, что проверки агентов проводятся американцами постоянно, инициаторы «контролируемой поставки» со стороны КГБ, разумеется, допускали возможность того, что при встрече в тайге последует проверка. Какого рода могла быть такая проверка, никто заранее сказать не мог, но именно поэтому её приходилось особенно опасаться. Если по условиям операции «поставка» должна была происходить из Челябинска-40, то человек, знающий обстановку в этом городе, становился просто необходим. Ни Золотарёв, ни Колеватов на эту роль не годились. Даже если бы Комитет устроил им командировку на объект и соответствующий инструктаж, всё равно очень многие нюансы остались бы «за кадром». Степень осведомлённости противной стороны была неизвестна, а потому приходилось ожидать самых неожиданных и коварных контрольных вопросов, вплоть до имени-отчества того или иного руководителя или уточнения технических деталей. Американские разведчики вполне могли осведомиться о количестве окон или этажей в том или ином здании и постороннему человеку в этом случае было бы очень трудно не попасть в просак. Кривонищенко же, работавший в Челябинске-40 не один год, был готов к такого рода вопросам просто в силу своей производственной осведомлённости, и никакой спешно обученный оперативник не мог пройти возможную проверку лучше него. Поэтому Георгий, как кажется, в данной комбинации был просто необходим. Следует принять во внимание и его внешнее соответствие требуемому типажу безобидного интеллигента: с торчащими ушами, худенький, росточком всего лишь 169 см он производил впечатление безобидного мальчишки, только-только закончившего институт, но никак не «костолома из КГБ» (каковым и не являлся по сути). Ну, и кроме этого, Кривонищенко был выпускником УПИ, хорошо знал Игоря Дятлова; ему попасть в поход со студентами «Политеха» было куда проще, нежели совершенно чужому Семёну Золотарёву.
