Михаил Толкач - На сопках Маньчжурии
Тачибана снял с себя все одежды, накинул хаори — саван самурая. Вызвал по телефону своего слугу. Тот явился спустя полчаса. Корэхито за это время написал на белом кашне прощальные слова матери-Ниппон.
Молчаливый солдат с повязкой на правом глазу угадал по приготовлению капитана о предстоящем хара-кири. Тачибана не позволял себе даже в уме так называть операцию по-вульгарному. Он готовился к сэппуку, как принято в благородных кругах нихондзинов.
Благоговейно приложился к чашечке сакэ помертвевшими губами. Взял в руки обломанный кинжал.
— Оповести, что я умер мужественно! — обратился он к солдату.
Подержав лезвие кинжала над жертвенником, Корэхито перехватил его в правую руку, распахнул хаори, жалом ножа отрубил кусок кожи в пяти сантиметрах ниже пупка. Боль пронзила тело Тачибана. Он зашатался. Резким движением вонзил кинжал в левый бок, сдвинул его вправо, распоров живот горизонтально. Вырвав кинжал, он снова пырнул себя под диафрагму и из последних сил прорезал живот к низу.
Воля покинула Корэхито. Он вновь зашатался. Секундант заботливо поддерживал капитана под локти. Кровь лилась на циновку.
— Могу ли я приступить к обязанностям секунданта? — с ужасом в голосе спросил солдат. По условиям обряда хара-кири он обязан был отсечь голову самоубийцы.
— Нет! — Корэхито, ничего не видя, нашарил артерию на шее и, находясь в смертной агонии, полоснул кинжалом по правой стороне горла.
Одноглазый секундант, дрожа от страха, опустил бездыханного капитана на пол.
* * *Отгремели громкими колоколами дни Победы. Москва отсалютовала триумфаторам. Приняла их парад.
На восток России потоком катили армейские эшелоны. В одном из них — мать Григри Сидорина. Она не спала от самого Байкала: увидеть сына!
На Распадковой ВСП — военно-санитарный поезд — задержался на несколько минут: спустили на перрон безногого солдата.
Сияющий, начищенный, набритый, в парадных погонах старшего лейтенанта, Сидорин бежал рядом с вагоном:
— Ма-ама-а!
Его подхватили за руку, втащили в тамбур. Затих в её объятьях. Ощущал, как по шее стекают её слезы, как сильно бьётся сердце. Минутки стоянки — два воробьиных скока! И ушли они на бестолковое: а помнишь? а ты как? когда свидимся?
— По ва-аго-онам!
И сохранились на губах старшего лейтенанта тёплые поцелуи матери, невысохшие слёзы на его тонкой шее и неразлучный с военно-санитарным поездом запах карболовки…
Скрылся за поворотом по-над срезом сопки поезд. На перроне остался беспомощный фронтовик да медицинская сестра, сопровождающая его до родного порога. Возле них суетилась старушка. Заплаканная. Растерянная. На коленях обняла сына.
Ребятишки с острым любопытством и жалостью притихли в отдалении. За ними — в чёрном платке, с потухшими главами нестарая женщина.
— Петьча, чего зенки лупишь? Помогни людям!
— Сейчас, мамка! — Паренёк подбежал к солдату-обрубку. Подставил своё неокрепшее плечо под его руку, обнял за спину. Медсестра — с другой стороны.
— Помоги тебе, Бог! Спасибо, Агриппина Петровна! — Мать низко поклонилась Заиграевой. Догнала сына.
Агриппина Петровна осталась на перроне. Она дожидалась следующего эшелона. Вернувшись из Курумкана, она с исступлением верила: муж приедет с войны!
* * *В ночь на 17 августа 1945 года вместе с оперативной группой отдела военной контрразведки «Смерш» 1-й Краснознаменной армии майор Фёдоров был выброшен на парашюте в окрестности Харбина с целью захвата штабных архивов Квантунской армии.
Ранним солнечным утром Семён Макарович с пятью десантниками приблизился к небольшому особняку, где по данным закордонной группы разведчиков «Тайга» были спрятаны в подвале документы карательных органов японцев. Через улицу возвышался многоэтажный дом. Из его окон раздались винтовочные выстрелы.
— Братва, дышать поочерёдно, смотреть и слушать всем сразу! По-пластунски вперёд! — Майор Фёдоров передёрнул затвор автомата. Прижимаясь к стенке дома, достигли угла переулка. Согнувшись коромыслом, Семён Макарович увильнул в мёртвую зону.
— Славяне, за мной!
Под вечер оперативная группа «Смерша» сошлась на Китайской улице. К десантникам приближался офицер, обмахивающий платком загорелую лысину.
— Архив противника взят под охрану, товарищ подполковник! Кое-что японцы успели сжечь, — Фёдоров стоял с рукой под козырёк. Десантный комбинезон ладно вправлен в кирзовые сапоги.
— Потери?
— Никаких потерь! Два на два — восемь!
— Выходит, делов-то — на пару пустяков? — засмеялся Васин.
— Батько Тарас будет доволен!
Советских офицеров обтекала шумная толпа осмелевших харбинцев.
* * *Из окна первого этажа особняка, укрытого за железной оградой на Соборной улице в центре Харбина, генерал Чугунов смотрел на чисто прибранный дворик. Здесь был временный кров фронтовых контрразведчиков «Смерш». Ореховое дерево роняло прижелтевшие листья.
Тарас Григорьевич вдруг подумал: «Предвестье осени эти листья. И моей осени!». Ещё в Чите он принял решение, что по окончании войны с Японией он уйдёт в отставку.
— Разрешите, товарищ генерал? — Дверь открыл Сидорин. Пилотка набекрень. Светлые глаза в ожидании.
— Входите, старший лейтенант! — Чугунов вернулся за стол. Раскрыл папку, пролистал бумажки. Отчёты, донесения, рапорты — Труды оперативных групп, искавших в Маньчжурии предателя из НКВД, перебежчика к врагу Г. С. Люшкова.
— Садитесь, докладывайте!
Старший лейтенант сел на приставной стул, вынул из планшетки блокнот. По памяти начал с биографии изменника.
— Сие нам известно, Григорий Григорьевич, — перебил Чугунов Сидорина. — Что вы привезли из Дайрена?
— Люшков Григорий-Генрих Самойлович после побега из СССР служил при штабе Квантунской армии. Потом его отозвали в Токио и определили в «Бюро по изучению Восточной Азии». У него была подложная фамилия Муратов. Им руководили офицеры из генштаба японской армии. Предатель обрабатывал материалы из советской прессы и агентурные донесения. Одновременно как советник второго отдела штаба Квантунской армии участвовал в разработке планов разведопераций и провокаций против Советского Союза.
— Источники? — Генерал делал пометки в своей рабочей тетради.
— Показания начальника Дайренской военной миссии Такеока. Люшкова из Токио перебросили в Маньчжурию и поручили помогать терпящей поражение Квантунской армии. — Сидорин заглянул в свой блокнот. — Опасаясь советской контрразведки, изменник попросил усилить его охрану. Его переселили в гостиницу «Ямато». Люшков попросил Такеока устроить ему побег в Китай. Японский разведчик запросил Токио, мол, Ямоучи Хасимото намерен скрыться в Китае. Последовал приказ: «Убрать!». 19 августа текущего года Такеока вызвал к себе Люшкова и жёстко потребовал кончить жизнь самоубийством. Изменник резко запротестовал. Вот дословно, товарищ генерал, показания японского сотрудника: «Я имел намерение отравить Люшкова в своем кабинете. У меня были кристаллы цианистого калия. Я предложил ему чашку чая. Полагал незаметно опустить туда яд. Люшков не стал пить. Продолжал настаивать на побеге. Я сделал вид, что согласился. Позвал его в порт, чтобы присмотреть судно, на котором он мог бы уплыть. Люшков обрадовался. На пороге я выстрелил ему в левую сторону груди. Он упал». — Сидорин вновь пролистал блокнот. — Вот фрагменты из показаний пленного чиновника миссии Аримица Кадзуо: «…Такеока приказал мне отнести труп в заднюю часть двора, но человек застонал. «Задуши его!» — потребовал офицер. Я отказался. «Застрели его!» — последовал новый приказ. Я выстрелил из пистолета в висок человека. Труп мы завернули в одеяло и бросили на кучу угля…».
Чугунов нацепил очки, взял блокнот старшего лейтенанта, бегло просмотрел листки.
— Логична кончина предателя! — Тарас Григорьевич устало вздохнул. — Напишите обстоятельный рапорт о своём расследовании.
* * *По Китайской улице шёл русский офицер. Погоны капитана посверкивали в солнечных лучах. Возле небольшого здания с выгоревшей вывеской «Нотариальная контора Л. И. Труфанова» задержался. Из соседней лавочки выглянул торговец.
— Вы к Леониду Ивановичу?
— Хотел бы увидеться. — Капитан надвинул фуражку с красной звёздочкой ниже на лоб.
— Леонид Иванович перевёлся в Дайрен, к своему отцу. Месяца три назад. Дочка Нина пока тут. Адрес знаете?
— Спасибо, дарагой!
Нина Труфанова встретила капитана с недоумением:
— Вам кого, господин офицер?
— Нино! Нехорошо, понимаешь, забывать старых знакомых.
— Гурген Христианович! — Девушка недоверчиво смотрела на Наголяна.
— Ну, слава Богу, признала!
А потом была встреча с юрким хозяином завода «Вэгэдэка». Очень жалели, что не застали капитана японской армии Оцука.
