Джим Лоувелл - АПОЛЛОН-13

– Давайте, еще раз пробежимся по кругу пред спуском, - объявил он, - ЭЛЕКРИКА, у вас все в порядке?

– В порядке, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, - ответил Аарон.

– ВОЗВРАТ?

– В порядке.

– НАВИГАЦИЯ?

– В порядке.

– ОРИЕНТАЦИЯ?

– В порядке, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– КЭПКОМ?

– В порядке.

– СВЯЗЬ?

– В порядке.

– ФАО?

– Мы в порядке, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

– КЭПКОМ, передайте экипажу, что все готово к спуску.

– Принято, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, - сказал Кервин, - «Одиссей», это Хьюстон. Мы только что опросили весь зал управления, и каждый подтвердил, что все порядке. Через минуту ожидаем потери сигнала. Добро пожаловать домой.

– Спасибо, - ответил Суиджерт.

В следующие шестьдесят секунд Джек Суиджерт смотрел в левое окно корабля, Фред Хэйз - в правое, а Джим Лоувелл - в центральное. Снаружи появилось бледно-розовое мерцание, и Лоувелл ощутил первый признак увеличивающейся гравитации. Розовый цвет снаружи превратился в оранжевый, а гравитация возросла до одного «g». Оранжевый цвет медленно перешел в красный, заполненный маленькими огненными хлопьями тепловой защиты, а гравитация возросла до двух, трех, пяти «g» и быстро достигла удушающих шести. В наушниках Лоувелла были слышны лишь помехи.

В Центре управления до ушей людей за терминалами доносился все тот же постоянный электронный шум. С этого момента прекратились все переговоры по внутренней связи операторов, по каналам связи с комнатами поддержки и вообще все разговоры в зале. На стене зала цифровые часы полетного времени показывали 142 часа 38 минут. С наступлением 142 часов 42 минут Джо Кервин начнет вызывать корабль. Прошли две минуты, но никто не шелохнулся ни в главном зале, ни в наблюдательном. После третьей минуты некоторые операторы беспокойно зашевелились в своих креслах. Когда завершилась четвертая минута, многие люди в зале управления, вытягивая шеи, бросали взгляды на Кранца.

– Все нормально, КЭПКОМ, - сказал руководитель полета и растоптал сигарету, которую закурил четыре минуты назад, - Сообщите экипажу, что мы ждем.

– «Одиссей», Хьюстон ждет. Все, - вызвал Кервин.

Ничего, кроме статических помех. Прошло пятнадцать секунд.

– Пробуй снова, - приказал Кранц.

– «Одиссей», Хьюстон ждет. Все.

Еще пятнадцать секунд.

– «Одиссей», Хьюстон ждет. Все.

Еще тридцать секунд.

Люди за терминалами уставились в свои экраны. Гости в наблюдательном зале смотрели друг на друга. Медленно прошли еще три секунды, но на линии связи не было слышно ничего кроме шума. И вдруг шум в наушниках операторов изменился: не более чем вибрации, но достаточно отчетливые. Сразу после этого появился безошибочный голос.

– Так, Джо, - вызвал Джек Суиджерт.

Джо Кервин закрыл глаза и глубоко вздохнул. Джин Кранц поднял вверх руку, люди в наблюдательном зале стали обниматься и аплодировать.

– Хорошо, - без церемоний ответил Кервин, - Мы тебя слышим, Джек.

Наверху в космическом корабле астронавты больше не были отрезаны от всего мира, они наслаждались плавным спуском. Когда утихла ионная буря, окружавшая корабль, плотные слои атмосферы замедлили скорость падения с 25 тысяч миль в час до приемлемых 300 миль в час. За иллюминаторами зловещий красный цвет сменился бледно-оранжевым, затем бледно-розовым и, наконец, обыкновенным голубым. За долгие минуты потери связи корабль пересек ночную сторону Земли и вышел на дневную. Лоувелл посмотрел на свой гравиметр: тот показывал «1.0». Он посмотрел на высотомер: там было 10.7 км.

– Ожидаем раскрытия парашютов, - сказал Лоувелл своим товарищам, - и надеемся, что пиропатроны в порядке.

Показания высотомера с 8.5 км снизились до 7.9 км. На черте 7.3 км астронавты услышали хлопок. Из окна они увидели две яркие вереницы ткани. Затем они раскрылись.

– Оба тормозных парашюта раскрылись, - прокричал Лоувелл Земле.

– Принято, - ответил Кервин.

Приборная панель Лоувелл больше была не в состоянии измерять черепашью скорость корабля, но из полетного плана командир знал, что в данный момент он должен быть на высоте шести километров над водой и опускаться со скоростью 175 миль в час. Меньше чем через минуту оба тормозных парашюта самостоятельно отстрелились, и вместо них появились три других, а после них - три главных парашюта. Их полотнища ткани мгновенно вытянулись, дернув астронавтов в их креслах, и раскрылись. Инстинктивно Лоувелл глянул на свой приборный щиток, но индикатор скорости ничего не показывал. Однако он знал, что теперь они движутся со скоростью чуть больше 20 миль в час.

На палубе авианосца США «Айво-Джима» Мел Ричмонд вперил взгляд в бело-голубое небо, но не видел ничего, кроме синевы. Человек слева от него тоже молча смотрел, а потом тихо выругался, что ничего не видит. Человек справа поступил так же. Матросы, располагавшиеся на палубах и вышках позади них, смотрели во все стороны.

Вдруг кто-то закричал из-за плеча Ричмонда:

– Вон они!

Ричмонд развернулся. Маленький черный отсек, висящий под гигантскими полотнищами ткани, опускался к воде всего в нескольких сотнях метров от них. Он закричал. И то же самое сделали стоящие рядом люди и моряки на перекладинах и на палубах. Стоявший неподалеку от него оператор телевидения проследил за взглядами зрителей и направил объектив в том же направлении. На стене в Центре управления замигал громадный главный экран, и появилась картинка с изображением опускающегося космического корабля. Люди в зале приветствовали его громкими возгласами.

– «Одиссей», это Хьюстон. Мы видим вас на главном экране, - закричал Джо Кервин, прикрывая рукой свободное ухо, - Это выглядит грандиозно.

Кервин пытался услышать ответ, но не смог из-за окружающего шума. Но повторил суть своего сообщения:

– Видим тебя на телеэкране, красавчик!

В ответ на аплодисменты людей в Центре управления и на «Айво-Джима» Джек Суиджерт ответил из космического корабля «принято». Но его внимание было приковано не к человеку в наушниках, а к человеку справа от себя. Сидящий в центральном кресле, Джим Лоувелл, единственный из всех, кто уже имел опыт посадки, последний раз посмотрел на высотомер и неосознанно взялся за края кресла. Суиджерт и Хэйз повторили его движение.

– Держитесь, - сказал командир, - Если это будет, как на «Аполлоне-8», то хорошенько тряхнет.

Тридцать секунд спустя астронавты неожиданно почувствовали удивительно безболезненное торможение: их корабль, совсем не как «Аполлон-8», плавно вошел в воду. Экипаж тут же посмотрел в иллюминаторы. Снаружи все пять стекол оказались в воде.

– Парни, - сказал Лоувелл, - мы дома.

Мэрилин Лоувелл смеялась так громко, что Джеффри снова закричал и начал извиваться. Сквозь пелену слез и толпу людей она смотрела на экран телевизора в гостиной, как «Одиссей» ударился о воду и три парашюта, на которых он спускался, распростерлись на поверхности океана. На протяжении всей медленной посадки она держала сына на своих коленях, а когда корабль сел, Мэрилин неосознанно сжимала его все крепче и крепче. В момент приводнения Джеффри протестующее закричал.

– Извини, - сказала Мэрилин, смеясь, плача и целуя его в голову, - Извини.

Она снова его сильно сжала и поставила на пол. Откуда-то возникла Бетти Бенвеер и крепко ее обняла. Потом появилась Аделин Хаммак, потом Сюзан Борман. На краю комнаты Пит Конрад открыл первую бутылку шампанского, его примеру последовали Баз Олдрин и Нейл Армстронг и кто его знает еще. Мэрилин встала, нашла остальных детей и, увертываясь от брызг из бутылок, всех обняла. Кто-то вложил ей в руку бокал. Она сделала долгий глоток, и у нее из глаз снова брызнули слезы - теперь уже от пузырьков шампанского. Издалека Мэрилин услышала слабый звонок телефона в хозяйской спальне. Он позвонил снова, и Бетти ушла, чтобы ответить на звонок. Скоро она вернулась.

– Мэрилин, это снова Белый Дом.

Мэрилин поставила куда-то свой бокал, побежала в спальню и взяла свисавшую трубку.

– Госпожа Лоувелл? - прозвучал женский голос, - Подождите Президента.

Прошли несколько секунд, и Мэрилин опять услышала знакомый низкий голос:

– Мэрилин, это Президент. Я хочу знать, не составите ли вы мне компанию до Гавайев за вашим мужем.

Мэрилин рассеянно помолчала и немного улыбнулась, представляя картину космического корабля, качающегося на волнах в южной части Тихого океана. На линии из Вашингтона легонько кашлянули.

– Господин Президент, - сказала она, наконец, - С удовольствием.

ЭПИЛОГ

Если бы Джим Лоувелл повернулся на секунду позже, его внучка могла бы сломать тепловой экран «Одиссея». На самом деле, это был не весь экран: десятимесячная Элли Лоувелл потянулась к алтарю в кабинете дедушки за маленьким кусочком, залитым в плексигласовое пресс-папье.