Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы
— Если вы согласны, — сказал Сталин послу, — то мы немедленно возьмемся за решение проблемы прибалтийских государств в соответствии с протоколом от 23 августа. При этом я ожидаю полной поддержки со стороны германского правительства.
Шуленбург все понял как надо, и уже очень скоро Гитлеру доложили о предложении Сталина добавить Варшавскую провинцию к немецкой доле в обмен на Литву. Гитлера такой дележ устраивал, и Риббентроп отправился в Москву, где 28 сентября 1939 года подписал «Договор о дружбе и границе между Германией и СССР», который, по сути, узаконил раздел Восточной Европы.
Договор окончательно закреплял за Германией и СССР польские территории и в качестве приложения имел карту с нанесенными на нее новыми границами. Сталин вместе с Риббентропом поставили на этой карте свои подписи. Договор имел два секретных протокола, один из которых подтверждал переход к Германии Люблинского и части Варшавского воеводств, а к СССР — всей литовской территории.
«Обе стороны, — говорилось во втором документе, — не допустят на своих территориях никакой польской агитации, которая действует на территорию другой страны. Они ликвидируют зародыши подобной агитации на своих территориях и будут информировать друг друга о целесообразных для этого мероприятиях». Слова у «сторон» не расходились с делом: они и ликвидировали, и информировали, и выдавали тех немецких антифашистов, которые, на свою беду, оказались в это время в СССР. Как это сегодня ни покажется странным, гестапо, о котором советским людям рассказывали только ужасы, повело себя куда благороднее и русских антикоммунистов Сталину не выдавало.
19 сентября Гитлер с триумфом вошел в Данциг, а 6 октября принял военный парад в Варшаве. Как и предполагал фюрер, ни англичане, ни французы и пальцем не пошевелили, чтобы помочь истекавшим кровью польским войскам. Английские военные летчики сбросили листовки на германские города — это единственное, на что они оказались способными. Надо ли говорить, что весь мир был поражен столь невиданным военным успехом, во время которого Германия потеряла всего 11000 убитых и 3000 раненых.
Потом будут много говорить, что оккупация Прибалтики стала для Гитлера неприятным сюрпризом. Ничего подобного! Гитлер прекрасно знал о намерениях «красного императора», а потому и приказал эвакуировать из Эстонии и Латвии 86 тысяч «фольксдойче». Более того, вернувшийся из Москвы Риббентроп с восторгом говорил о том теплом приеме, какой был ему устроен в большевистской столице, где он чувствовал себя так, «словно оказался среди товарищей по партии».
На следующий день после подписания пересмотренного соглашения о разделе Польши в Москве было опубликовано общее коммюнике. «После определенного урегулирования проблем, — сообщали в нем Риббентроп и Молотов, — связанных с крахом польского государства… в подлинных интересах всех народов положить конец состоянию войны между Германией, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой».
Эта идея была подхвачена германскими радио и прессой, и уже очень скоро немецкий народ был убежден, что нет большего сторонника мира и противника войны с западными странами, нежели его фюрер, что тот и подтвердил в своем выступлении 6 октября 1939 года. Воздав должное силе немецкого оружия и заявив об освобождении от версальских оков, лучшим подтверждением чего служили возвращенные территории, Гитлер заявил:
Что же касается России, то фюрер отметил в своем выступлении наметившееся улучшение отношений, чему и стал доказательством подписанный с Советами договор о дружбе и границе. По словам Гитлера, Германия и СССР сумели сделать то, что оказалось не под силу Лиге Наций: четко определить сферу своих интересов и устранить проблему, которая могла привести к европейскому конфликту. Касаясь Центральной Европы, Гитлер заметил, что не следует допускать по этому давно уже решенному для него вопросу никакой «критики, осуждения или отрицания моих действий с высоты международного высокомерия». В свою очередь это не исключало того, что безопасность и мир в Европе должны обсуждаться на международной конференции.
— Если все эти проблемы должны быть рано или поздно решены, — вещал Гитлер, — то было бы разумнее заняться их решением прежде, чем посылать миллионы людей на ненужную смерть… Продолжение настоящего положения дел на Западе немыслимо. Каждый день вскоре будет обходиться увеличивающимися жертвами. Однажды снова возникнет граница между Германией и Францией, но вместо цветущих городов там будут руины и бесконечные кладбища… Если, однако, возобладают мнения господ Черчилля и его последователей, то это мое последнее заявление. Тогда мы будем сражаться, и второго ноября 1918 года в германской истории не будет…
Предложение о созыве мирной конференции вызвало у политиков многих стран изумление. Многие историки так толком и не могут объяснить, что это было на самом деле: искреннее желание сохранить и упрочить мир или все тот же блеф, к которому Гитлер постепенно приучил знавших его людей.
Но… они ошибались. Ни о каком мире Гитлер не думал. Его целью была война, и не просто война, а война истребительная, до победного (естественно, со стороны Германии) конца. О чем он и поведал на совещании генералов 27 сентября 1939 года, всего за десять дней до своей «миролюбивой» речи 6 октября.
— До сих пор, — заявил Гитлер, — время работало на союзников, но теперь этому пришел конец и надо как можно скорее нанести мощный удар по Англии и Франции.
Решающий фактор Гитлер видел в англичанах, и тем не менее поначалу он намеревался разделаться с Францией, напасть на которую решил 12 ноября 1939 года. Значительную роль в его боевом настроении сыграли успехи вермахта в Польше. Вот что писал посетивший фюрера 1 октября посланник Муссолини Чиано: «В Зальцбурге нельзя было не заметить внутренней борьбы человека, решившего действовать, но еще не уверенного в своих средствах и расчетах. Теперь он кажется абсолютно уверенным в себе. Тяжелые испытания, через которые он прошел, придали ему твердость для новых испытаний. Если бы ему пришлось пожертвовать даже в малейшей степени тем, что представлялось законными плодами его победы, он бы тысячу раз предпочел сражаться». Основными признаками, по всей видимости, уже тогда непоколебимой уверенности фюрера в себе явилось то, что он решил продолжать войну, не советуясь ни с кем. Ни Кейтель, ни фон Браухич толком не знали, что было у него на уме и чем он может «порадовать» их в следующий раз.
Работник штаба ОКВ Варлимонт считал поведение Гитлера ярким примером «его безошибочного инстинкта в разделении власти» и свободы принимать любые решения. Но в то же время это было доказательством того, что командование армией не доверяет ему и не верит, что Германия сумеет победить Англию и Францию. Как могли профессионалы верить в то, что казалось им абсурдом? Но Гитлера мало волновали их чувства. Гораздо важнее для него было то, что армия, по его мнению, заражена духом пораженчества.
9 октября Гитлер предложил вниманию Гальдера и фон Браухича, с недоверием взиравших на его военные инициативы, составленный им меморандум, в котором излагал свои соображения о будущем наступлении на Западе. «Военная цель Германии, — говорилось в нем, — заключается в том, чтобы раз и навсегда уничтожить Запад как военный фактор».
Рано или поздно, убеждал фюрер генералов, немецкому народу так или иначе придется воевать с западными странами, и лучше это сделать именно сейчас. Успехи в Польше и договор с Советами исключали войну на два фронта. Если же продолжать выжидать, то англичане и французы не только смогут обогнать вермахт в вооружении, но и перейти в наступление, оккупировать Голландию и угрожать Руру. «Если необходимо, — писал в своем документе фюрер, — армия должна быть готова продолжать бои в самую глухую пору зимы — и она в состоянии сделать это, если использует свои бронетанковые и механизированные войска, чтобы не дать боевым действиям затихнуть. Они, — уверял он, — не должны затеряться между бесконечными рядами домиков в бельгийских городах», а промчаться сквозь Голландию, Бельгию, Люксембург и разгромить силы противника до того, как он образует сплошную линию обороны. А вот что касается дня точной даты выступления, то Гитлер ограничился тем, что сообщил, что «не следует начинать слишком рано».
ГЛАВА ВТОРАЯ
Конечно, генералам не нравилось их отстранение от планирования военных операций и сумасбродные планы бывшего ефрейтора. Снова подняла голову та самая оппозиционная Гитлеру группа, которая сложилась перед Мюнхеном. Именно она и решила убедить военных совершить государственный переворот и убрать Гитлера. Бек, Герделер, фон Хассель, Остер и Дананьи из абвера ОКВ настойчиво убеждали высших военных покончить с гитлеровским режимом. Велосипед заговорщики изобретать не стали и решили штурмом взять Имперскую канцелярию, арестовать Гитлера и его окружение. Центром заговора стало небольшое местечко в окрестностях Зоссен, и знавшие о заговоре фон Браухич и Гальдер обещали сообщить о своем решении 5 ноября.
