Борис Носик - С Невского на Монпарнас. Русские художники за рубежом
Волошин близко сходится в ту пору в Петербурге со «златокудрым магом», поэтом Вячеславом Ивановым и снимает квартиру рядом со знаменитой Ивановской «башней», над Таврическим садом. По средам в салоне Ивановых на «башне» регулярно бывают Блок, Белый, Сологуб, Кузмин, Ремизов, Чулков, Сомов, Нувель, Лансере, Гржебин… На «башне» сидят ночами и говорят об Эросе. Причем, высокоумный и гостеприимный хозяин «башни» не только великий теоретик, но похоже, и практик эротики. Как выражаются некоторые авторы, «на башне» пахнет серой. Е. Герцык, говоря в этой связи о молодоженах Волошиных и их отношениях с Ивановым, выражается еще более изысканно:
«Оба сразу поддались его обаянию, оба вовлечены в заверть духа, оба — ранены этой встречей».
Конечно, «башня» Ивановых была далеко не единственных (хотя и очень знаменитым) петербургским средоточием соблазнов. Люди солидные много понаписали о духе времени, о декадансе и упадке нравов и сопутствующем расцвете искусств. «Искали экстазов, — свидетельствует философ Н. Бердяев. — Эрос решительно преобладал над Логосом. Было что-то двоящееся: была экстатическая размягченность: в петербургском воздухе того времени были ядовитые испарения…»
Итак, герои нашей истории мастер Макс и Маргарита, попали «на башню»… О том, что случилось с ними, до смерти вспоминала завороженная и тамошней атмосферой, и самим хозяином «башни», и даже оригинальной ее хозяйкой «египетская царевна» Маргарита Сабашникова, вдохновенно описавшая всю эту историю в своей книге «Зеленая змея».
Поселившись близ «башни» («в одном доме — дух захватывает!), супруги решают не ехать в Мюнхен (чтоб быть ближе к Учителю Штейнеру), а остаться в Петербурге (ближе к Учителю Иванову):
«Мы с Максом шли по жизни, держась за руки, как дети…».
Маргарита дает в своей книге собственное объяснение тому «интимному», что затем последовало:
«Все, что произошло, все мои переживания я нахожу симптоматичными для предреволюционной России, характерными для той «люциферической» культуры, что, по моему мнению, достигла в России наивысшего расцвета…»
Конечно, как дитя предреволюционной эпохи Маргарита винит в своей лени (а может, и распущенности) проклятый царский режим:
«Косный самодержавный режим, бюрократизм закрывал пути к малейшим переменам для всех, кроме революционеров… Оторванные от практической деятельности, погруженные в свой внутренний, отделенный от реальной жизни мир, что неминуемо вело к переоценке собственной личности, российские интеллигенты пускались в разного рода чудачества, красочные и характерные. Такой была и я… Гипертрофированные душевные переживания дурно влияют на мое здоровье. Макс, добрый и самоотверженный, ничему не может меня научить…»
Итак, в какие же «красочные чудачества» пустилась Маргарита и чему смог научить ее хозяин «башни»?
В этой до крайности подробно описанной Аморей истории выделим лишь отдельные, ключевые моменты.
Маргарита-Аморя, которая восторгается стихами Вяч. Иванова, сообщает ему об этом:
«Иванов так и впился в мое лицо широко раскрытыми маленькими глазами… Комната Вячеслава — узка, огненно красна, в нее вступаешь как в жерло раскаленной печи… Я чувствую себя зайчонком в львином логове».
В логове, впрочем, есть и львица, жена Иванова Лидия Зиновьева-Ганнибал, но и она небезопасна:
«Оригинальность и сила переживаний Лидии удивительны, она ни в чем не уступает мужу. Необычен ее интерес ко мне…»
В общем «зайчонок» готов ко греху, раз таким невыносимо тяжким оказался царский режим:
«Томление, отчаяние — это было характерно для нашего времени. Люди мечтали о несбыточном. Люцифер завлекал их в сети Эроса. Жизнь была пронизана драматизмом. Особенно жизнь художников. Дружные супружеские пары встречались редко, их даже несколько презирали…
… Однажды вечером Вячеслав обратился ко мне: «Сегодня я спросил Макса, как он относится к растущей между мной и тобой близости, и он ответил, что это глубоко радует его». Я поняла, что Макс сказал правду, он любил и чтил Вячеслава. Но постепенно я заметила, что сам Вячеслав дурно относится к моей близости с Максом… Скоро я поняла, что Вячеслав любит меня. Я рассказала Лидии об этом и о своем решении уехать… Ответ Лидии: «Ты вошла в нашу жизнь, ты принадлежишь нам. Если ты уйдешь, останется — мертвое… Мы оба не можем без тебя». После мы говорили втроем. Они высказали странную идею: двое, слитые воедино, как они, в состоянии любить третьего. Подобная любовь есть начало новой человеческой общины, даже начало новой церкви, где Эрос воплощается в плоть и кровь. Естественный мой вопрос был о Максе.
— Нет, только не он».
То есть, любовь втроем, но не вчетвером…
Дневник Волошина доносит до нас отзвуки бесконечных истерик и драм. Герои не могут решиться, когда и куда ехать, целуют друг другу руки и ноги, плачут врозь и вместе, скандалят и всуе поминают Имя Божье. Любовь Амори то к одном, то к другому «доходит до апогея». Но, в конце концов Вячеслав все-таки уговаривает ее остаться. Аморя вдохновенно описывает мужу «события минувшей ночи»:
«Он страшно изменился в лице. Он мне говорил, что он увидел, что я действительно его не люблю, если могла в тот момент, когда только стали слагаться наши отношения, вдруг решить ехать в какую-то санаторию. Ах, как он говорил, Макс. Он говорил про себя, что жизнь от него отворачивается. Скульптор, который изваял его, не может продолжать работы. Он гениально говорил. Он сравнивал себя с Лиром, который в гордости не захотел больше повелевать и остаться покинутым. Макс, он Тантал».
Макс не выдержал танталовых натиска и мук, он уехал с матерью в Коктебель. От прежнего счастья ему оставалась теперь лишь царевна Таиах в кабинете его коктебельского дома…
Он оставался в России в годы революции и переворота, выжил в гражданскую войну, написал свои лучшие стихи и написал множество «киммерийских» акварелей. Их высоко ценят фанатики Коктебеля, в котором у Волошина много подражателей… В годы Волошина и после него татарское местечко Коктебель влекло к себе русских поэтов, диссидентов, богему, художников, ученых… Даже после того, как выслали татар. Даже после того, как иные из выживших татар вернулись…
Что до Маргариты, то заехав позднее к Ивановым на дачу, она обнаружила, что старшая дочь от первого брака Лидии, восемнадцатилетняя белокурая красавица Вера относится к ней недоброжелательно и Маргариту «явно заменила … в прежнем «тройственном союзе»…
Вдова Ромэна Роллана Майя Кудашева (она и сама была влюблена в В. Иванова) со злорадством мне рассказывала в Париже (лет 80 спустя), что когда умерла Зиновьева-Ганнибал, Маргарита (соперница Майи) «помчалась к Иванову», но «место уже было занято падчерицей Верой, на которой Иванов и женился. Сама Маргарита так сообщает об этом разочаровании в книге «Зеленая змея»:
«… я не узнала Вячеслава. Он был в чьей-то чуждой власти. Я отошла».
… Однажды, в начале восьмидесятых годов в Риме, в старинной церкви за Тибром, в заречном Трастевере я познакомился с симпатичным Димой, сыном Веры и Вячеслава. К этому времени не было уже на свете ни Макса, ни Амори, ни Веры, ни Вячеслава Иванова, который в 1924 г. уехал в Италию, перешел в католичество и профессорствовал в Риме до самой своей смерти в 1949 г. с сыном Вячеслава Иванова меня познакомили московские друзья-писатели, приехавшие на юбилейный семинар, посвященный почтенному католическому профессору и поэту Вячеславу Иванову, некогда «златокудрому магу» из модной петербургской «Башни». Мои друзья-литераторы собирались на прием к папе римскому и позвали меня с собой. Но я путешествовал автостопом, в ковбойке и джинсах, пришлось рыться в шкафу у Антонелло, который дал мне в тот раз приют в Риме. Но Антонелло был тоще меня и ниже ростом, так что его костюм выглядел на мне на смех курам и ватиканской страже. А может, я еще боялся и самой аудиенции, боялся «последствий» и недреманного ока Москвы… Или боялся разочароваться в столь симпатичном мне издали пане Кароле Войтыле, Наместнике Бога на земле из столь любимого мной Кракова…
… Можно отметить, что в плане профессиональном пребывание в «Башне» оказалось не бесполезным для Маргариты. Заинтересованный Иванов занимался с ней стихами, а живописью она занималась в том же доме — в знаменитой школе Званцевой, которую по имени ее главных преподавателей называли «Школой Бакста» или «Школой Добужинского». Кстати, оба профессора-мирискусника, их ученики, а также их собратья по журналу «Мир искусства» были частые гости на сборищах у Вячеслава Иванова. Да и кто там только не гостил…
В 1905–1907 гг. Маргарита Сабашникова пишет портреты друзей и знакомых, портреты завсегдатаев «Башни» — М. Кузмина, М. Волошина, В. Иванова, Валерия Брюсова, Андрея Белого, Чуйко. Она пишет также картину «Убийство царевича Дмитрия в Угличе», участвует в Выставке русского искусства 1906 г. в парижском Осеннем салоне, в выставке, организованной журналом «Аполлон», впервые печатает свои стихи… Позднее она берется за книгу о святом Серафиме Саровском.
