Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3
Белецкий. — С этой точки зрения, ни я, ни кто из моих предшественников не рассматривал.
Председатель. — Вы упомянули: «так было при Макарове». Как он относился к этому вопросу? Он ведь юрист.
Белецкий. — Так же. Имейте в виду, что я был единственным директором департамента из административных, а ведь до меня были все директора — прокуроры судебных палат. Большинство министров были также прокуроры судебных палат, например, Трепов, Дурново, Макаров, все это — люди с юридическим багажом.[*] Товарищи министра внутренних дел все были юристы. Ну, идет машина по заведенному порядку.
Председатель. — Не может быть, чтобы рядовые работники знали, а те не знали!
Белецкий. — Как мог не знать Макаров, когда он был товарищем министра в самую тяжелую пору, в 1904 году?.[*] Это — тот самый товарищ министра, про которого Бурцев сказал, что он — единственный человек, объяснявшийся с народом, когда правительство закрыло свои двери. Отсюда была его известного рода популярность. Каждый обращался к Макарову.
Председатель. — Значит, они были великолепно осведомлены. При них эта система существовала, они были выше вас поставлены, поэтому вы приняли эту систему, как нормальную?
Белецкий. — Директор есть особа третьего класса, равная по положению товарищу министра внутренних дел. Он является, все-таки лицом, подчиненным министру. Следовательно, вся программная работа лежит на министре, директор получает только известные указания от него или от товарища министра, который переуполномочен министром в этой отрасли действовать. Так что, в данном случае, директор находится под давлением. Если бы вопрос краеугольного характера пришлось решать при Макарове, т.-е. если бы пришлось сделать сводку всех ревизий и натолкнуться на агентов в средне-учебных заведениях, то, я убежден, последовал бы циркуляр, подобный изданному при Джунковском. Джунковский первый обратил внимание на постановку в военных частях. Вопрос этот меня очень озабочивал во многих отношениях именно потому, что возникали вопросы чисто специальные. Например, сотрудник, который взят на военную службу, переходит из города икс в город игрек. Партия делает сообщение о том, что лицо поехало. Следовательно, военная организация требует пропаганды действий. Как поступать в дальнейшем? Много было таких вопросов. Например, волнения в Балтийском, Черноморском флотах, волнения в Туркестане, все это выясняло и теневые стороны отношений командного состава к нижним чинам, вопросы эти доходили и до государя императора; мне пришлось докладывать, по поручению министра, лично государю в Александрии, например, о волнениях в Туркестане, которые вызывались неправильным отношением командного состава к солдатам. То же самое в Балтийском флоте. Пришлось неоднократно говорить с Эссеном. Был устроен целый ряд совещаний по военным и морским делам относительно волнений в Черноморском флоте. Я хочу сказать, что это имело серьезное значение, страшно озабочивало меня, и, в смысле моих постоянных отношений с военным и морским министерством, был выработан модус. К этому периоду относится целый ряд ревизионных замечаний о недостатках агентуры на местах. Об этом я доложил министру Макарову; с его разрешения, мне удалось устроить съезд начальников губернских жандармских управлений, где все эти вопросы по программе, выработанной заранее в особом отделе и одобренной министром внутренних дел, были поставлены на обсуждение. Съезд коснулся и общей постановки вопроса, и самой структуры дела; он был разбит на несколько секций, результаты были доложены товарищу министра и министру. К этому времени как раз началась смена министров, Маклаков был назначен министром внутренних дел, а Джунковский — товарищем. Джунковский вошел в сводку всех замечаний, которые были добыты путем ревизионных объездов департаментом полиции; в то же время состоялось заключение офицеров, которые были вызваны на совещание. Я поясняю затем, чтобы вы могли понять, почему некоторые циркуляры, уже чисто законного характера, последовали в позднейший период времени. В числе вопросов довольно серьезное внимание было обращено на постановку военной агентуры, которая осложняла отношения между солдатами и поселяла рознь в офицерском составе. Государь император также относился к этому с особым вниманием.
Председатель. — То, что вы мягко называете теневыми сторонами дела, обнаружилось на процессах; выяснилась роль провокации в этих делах.
Белецкий. — Это не есть провокация в военных делах, это есть этика отношений. Я покойному адмиралу Эссену докладывал; в морском министерстве имеются еще живые свидетели, например, Григорович, которые могут засвидетельствовать, с какой страстностью я докладывал о несправедливостях по отношению к нижним чинам.
Председатель. — Вы постоянно уклоняетесь в сторону. В чем же заключались «теневые стороны» постановки секретного сотрудничества?
Белецкий. — В военной среде это недопустимо, с точки зрения этики отношений. И департамент полиции требовал освещения того, что происходит по всей России.
Председатель. — А вместо этого ваши агенты развивали известное движение?
Белецкий. — Нет, с этим я боролся. Я хочу указать на циркуляры, которые были изданы. Я пользовался результатами съезда, сводкой данных, которые сообщались начальниками губернских жандармских управлений, о том, что происходит в воинских и флотских частях. Это — большой труд, очень интересный, особое дело, там есть замечание товарища министра Золотарева и мой доклад.
Председатель. — Когда это было?
Белецкий. — Это было при Макарове, приблизительно в период от сентября до ноября 1912 года. Сводка показывает, с чем мы боролись, какие вопросы поставили, на какие вопросы я и мое непосредственное начальство — министр и товарищ министра — обращали большое внимание. И вы увидите, что это совпадает с временем изменения в министерстве, когда, при Джунковском, пришлось реализовать те наблюдения, которые у нас вылились. Джунковский также считал недопустимым, чтобы солдат был шпионом среди своих товарищей…
Председатель. — Значит, борьба с агентурой в военной среде предпринималась по побуждениям специально военным, а не по моральному или законному отвращению к этому делу?
Белецкий. — Здесь был принцип морального характера; в сущности, и государь император, и товарищ министра Джунковский, и военный министр считали, что это нарушение этики взаимоотношений.
Председатель. — Почему же то, что считалось безнравственным в среде военной, не было перенесено на среду гражданскую, на всю страну, на массу людей, подвергавшихся действию системы?
Белецкий. — Военная среда имеет совершенно другой характер. Это — семья, спаянная особыми узами и отношениями между офицерами, солдатами, начальниками высшими и низшими; с точки зрения этики ритуально-военной, с точки зрения клятвы — присяги, эти отношения сами по себе исключают возможность такого рода деятельности. Вот почему, при Джунковском, было собрано специальное совещание.
Председатель. — Я ставлю вопрос, почему политический разврат, то, что не дозволено и безнравственно с вашей точки зрения в среде военной, — почему это дозволено, нравственно и законно для среды невоенной?
Белецкий. — Потому что проникнуть в партийную организацию, в особенности в партию с.-р., никакими другими путями вы, конечно, не в состоянии. Это показала практика не только русская, но и наблюдения розыскные, то, что делает сыскное отделение, когда оно нащупывает среду грабительскую. Без своих агентов туда не проникнуть. Ни в одном из цивилизованных государств Европы нет другого способа. Агентуру имеют также и республиканские государства, Франция, например.
Председатель. — Значит, иных способов политической борьбы, кроме способов безнравственных и политически незаконных в распоряжении департамента полиции не было?
Белецкий. — Я просил бы указать, какой другой способ мог быть?
Председатель. — Комиссия не может давать вам указаний.
Белецкий. — Существует международная конвенция для наблюдения за анархистами. Во всех государствах, в Англии, Франции, также есть тайная полиция; путем той же самой агентуры они принимают людей в свою среду. Так что другим путем проникнуть нельзя, и этот путь освящен со времени Плеве.
Председатель. — Вы утверждаете, что моральных и законных средств в вашем распоряжении не было?
Белецкий. — Если бы я был законодателем, я бы нашел средства для оздоровления общества, но я к этому не был призван. Я понимал только одну работу — работу общественную и государственную; она могла способствовать тому, чтобы уйти с этого пути. Возьмите такую партию, как к.-д., там тоже имеются агенты. Это у нас была редкая, слабая агентура.
