Молитвы о воле. Записки из сирийской тюрьмы - Катерина Шмидтке
Ахмад звонил, плакал и сказал, что нам никто не может помочь. Никто не будет связываться с Политической службой безопасности. Это слишком опасно.
А некоторые говорят, что мы сами во всем виноваты и поэтому нам помогать не надо. И они правы. Мы сами во всем виноваты.
Я не могу есть! Одна мысль о депортации приводит меня в ужас!!! Господи, только не это! Неужели это случится? Неужели это конец?
День шестой
Вот еще бы здесь было что почитать… Но Товарищ Гадкий сказал, что в этой тюрьме есть все, что нужно для жизни, а я просто разбалованная. Сказал, что полицейские меня перевоспитают.
День начался как обычно: с горы грязной посуды после завтрака охранников. У Мари урчало в животе на всю камеру, когда она вылезла из-под теплого одеяла, чтобы помыть их посуду.
Хочется уснуть и проснуться в тот момент, когда нас освободят. Я не знаю, что будет с нами: ждет ли нас тюрьма, депортация или свобода. Но главное, я не знаю, когда это что-то с нами произойдет. Нам никто ничего не говорит. Неизвестность меня убивает. Пусть это срок, но я просто хочу знать о нем. Знать, какой срок и за что.
Мы целыми днями только и делаем, что гадаем о том, что с нами случится. Это бесполезно, но немного успокаивает.
Сегодня я поела. Желудок так уменьшился, что две ложки риса дарят приятное ощущение сытости.
Прошло шесть дней. Охранники все так же издеваются над Зейтуной, Мари бесплатно прислуживает, Кристина флиртует со всеми подряд, я упорно молчу. Меня не трогают, хотя вчера грозили карцером. Мы привыкли. Думаем, что останемся здесь на месяц, а то и больше.
Все слова из своих тетрадей я выучила и теперь, когда мне нечем заняться, читаю послания на стенах. Сотни коротких записок, историй, стихов, пожеланий. В основном на эфиопском и малазийском языках, реже на английском и только одна надпись на русском. Но зато она сделана крупными буквами маркером с металлическим оттенком и отделена от остальных: «Здесь была Светлана, Украина, Луганская обл. Была с 19.06.2010 по 28.06.2010». Справа тем же маркером размашистыми буквами девушка вывела: «Я ЛЮБЛЮ ЖИЗНЬ!»
Я надеюсь, Светлана сейчас наслаждается свободой.
Эта надпись помогает мне не отчаиваться, ведь где-то жизнь есть, где-то она продолжается.
Когда мой взгляд падает на эти слова, мне всегда представляется девушка, собирающая ромашки на зеленом поле под Луганском, и я всегда желаю ей счастья. Я спрашивала себя, почему именно ромашки, но разве не все равно?
Да и черт с ними, с ромашками. Мне плевать, кто оставил эту надпись: проститутка, обманутая жена или домработница. Она сейчас на свободе, ее слова дают мне надежду, что и меня выпустят. Рано или поздно. Инша Аллах!10
Кристина ушла к охране смотреть телевизор. Мне тоже предложили, но я с ними принципиально не вожусь. Лица у них слюнявые, глаза масленые. Ясно, что им надо. Кристина еще не разобралась, что как только они поймут, что переспать с нами не получится, то сразу станут не такими милыми, как сейчас.
Вместо этого я решила сходить в душ — Кристина договорилась, чтобы мне принесли ведро горячей воды. В это время в камеру пришел Товарищ Гадкий и начал издеваться над девушками. Я долго ждала, когда он уйдет, вода остыла, и мне стало холодно.
Гадкий явно не хотел уходить. Не знаю, может, он рассчитывал, что я из душа выйду голой или сумасшедшей, как Зейтуна, и тут же ему отдамся. Но я вышла в одежде и злая.
По блеску в его глазах я поняла, что он хочет со мной пообщаться и что отвязаться от него будет не так просто.
— С легким паром! — начал было он.
Я ничего не ответила в надежде, что он уйдет. Но он начал приставать к Зейтуне, пытаясь плюнуть и попасть в лицо. Зейтуна даже не пыталась увернуться, только вздрагивала и закрывала глаза. Тогда я спросила, что ему надо. Слово за слово, и я ему нахамила, обозвав уродливым дурачиной.
— Ах так! — взбесился он. — Ну ты у меня попляшешь!
С этими словами он вылетел из камеры и громко хлопнул дверью.
— Это тебе за Зейтуну, сука! — сказала я вслух по-русски.
— Сука… — повторила Зейтуна и улыбнулась.
Ночью, когда Кристина и Мари заснули, Зейтуна пошла колобродить. Она начала заполнять все емкости, какие только можно было найти в нашей камере, водой, с которой и было связано ее умопомешательство. Еще два месяца назад она была обыкновенной девушкой с ясным умом. Но однажды она пошла в туалет, чтобы помыться. И сидела там около трех часов. Никто не знал, что там с ней могло такого случиться, но вышла она оттуда уже сумасшедшей.
После того как Мари рассказала нам эту историю, мы старались лишний раз в туалет не заходить, а если уж судьба туда заносила, то никогда там не засиживались.
Я решила помочь Зейтуне, так как чем быстрее во все емкости нальют воды, тем быстрее мы пойдем спать. Было очень приятно подвигаться. Зейтуна даже смеялась. Нам потребовалось около часа, чтобы заполнить все бутылки, чашки, тарелки, кастрюльки и одну сковородку до краев. Ложки, туфли Мари и все недырявые пакетики в нашей камере — тоже.
Мы повеселились от души и немного устали. Правда, в суматохе я прозевала тот момент, когда Зейтуна выкинула полтарелки хумуса11, который остался от ужина нашей охраны и который должен был пойти нам на завтрак. Каким-то волшебным образом тарелка, в которой хумус смирно дожидался своей участи, была вымыта и наполнена водой.
Завтра мне влетит, но сегодняшний замечательный день это уже не испортит.
День седьмой
Утро началось с аханья Мари. Она носилась по всей комнате, освобождая емкости от воды.
— Кто это сделал? — то и дело повторяла она.
Я решила молчать до последнего.
— Зейтуна, это ты? — обратилась она к моей соучастнице.
— Я русская! — громко сказала ей в ответ Зейтуна.
Я думала, что придется признаться. Но Мари ее не поняла.
— Какая же ты русская? Ты эфиопка! Забыла?
— Нет! — продолжала уверять Зейтуна. — Я приехала из России!
Все начали смеяться. Я тоже не смогла сдержаться. Про хумус никто даже и не вспомнил.
***
Каждый день нам говорят, что мы выйдем на свободу завтра. Поэтому раз в три дня Зейтуна собирается домой. Сумасшедшая, она
