Павел Якушкин - Из Астраханской губернии
— Правда, и сушили мало, отвѣчалъ тотъ: — на одинъ только жиръ и шла; только для жиру воблу, да бѣшенку и ловили. А теперь и вобла и бѣшенка въ честь вошли!
— Какъ въ честь вошли?
— А такъ: воблу теперь сушатъ, отвѣчалъ староста:- и бѣшенка теперь не бѣшенка стала!
— Какъ не бѣшенка?
— Астраханская сельдь прозывается.
— Отчего же кто?
— Чистяковой рыбы и здѣсь стало мало, а на Дону, говорятъ, и совсѣмъ перевелась!
— Такъ нельзя сварить эту рыбу? жалобно спрашивалъ купившій старосту.
— Нельзя.
— Сдѣлай такую милость!..
— Бабы не станутъ варить…
Однако, при моемъ посредничествѣ, дѣло было улажено и вобла была сварена.
— Вотъ вамъ и уха! сказалъ староста, ставя на столъ большую чашку съ вареной воблой.
— Спасибо, хозяинъ!
Староста принесъ двѣ ложки, моя спутники отрѣзали купленнаго на базарѣ хлѣба.
— Чѣмъ не уха?! сказалъ одинъ изъ нихъ, хлебнувъ ложку ухи: — кто развѣ плоха уха?
— Ничего, отвѣчалъ ему его товарищъ: — ничего, эту уху еще ѣсть можно всякому.
— Это не уха! говорилъ первыя спутникъ, жадно хлебая уху.
— Уха ничего… Право, ничего!.. Отвѣдайте, Павелъ Иванычъ, предложилъ мнѣ товарищъ.
Я попробовалъ: уха, въ самомъ дѣлѣ, ничего; изъ плотвы уха не лучше, а въ безрыбныхъ мѣстахъ и плотва въ чести… Да и то сказать: на безрыбьи и ракъ рыба; на безлюдьи и Ѳома дворянинъ. Здѣсь, при изобиліи рыбы, вобла — не рыба.
— Наши не ѣдятъ ни воблы, ни бѣшенки, ни сомовины, сказалъ станціонный староста:- а вотъ хохлы пріѣзжаютъ; вотъ изъ Воронежской губерніи, тѣ до смерти объѣдаются!
— Какъ, до смерти?
— Да вотъ пріѣхали въ прошломъ году они изъ Воронежской губерніи; пріѣхали они за рыбой; пошли на базаръ, увидѣли сома, — торговаться!.. А у насъ сомъ аршина полтора — пятнадцать копѣекъ… Купили: принесли домой, сварили, и принялись за своего сома — такъ всего и убрали!.. А ихъ было всего трое, что-ль, четверо ли человѣкъ!.. Такъ что-же ты думаешь?.. Ни одного въ живыхъ не остаюсь — всѣ передохли!.. объѣлись, значитъ, сомовиной.
— Всѣ умерли?
— Какъ есть, всѣ.
— Посылали за лекаремъ?
— Какъ-же, посылали.
— Что-жь лекарь?
— А что?.. посмотрѣлъ лекарь на хохловъ, посмотрѣлъ: при немъ хохлы и умерли.
Намъ было объявлено, что нашъ пароходъ „Волга“ отправится рано по утру, а потому мы перебрались на него еще засвѣтло.
Про Царицынъ городъ я могу сказать очень мало, потому, что разъ пройдя по городу, нельзя сказать много.
Объ Царицынѣ я слыхалъ много и сидя на школьной скамьѣ, и послѣ, шляясь между народомъ. Всѣ въ одинъ голосъ говорили, что Царицынъ торговый городъ, что въ немъ одна изъ значительныхъ на Волгѣ пристаней, и что это одинъ изъ красивыхъ уѣздныхъ городовъ. О торговлѣ города и значительности его жителей я ничего не могу сказать; вѣроятно, онѣ значительны, а волжско-донская чугунка надолго упрочила значеніе Царицына, которое сильно было пошатнулось конно-желѣзной дорогой, которая шла не на Царицынъ, а на Дубовку. Отъ наружнаго вида Царицына я ждалъ больше, чѣмъ нашелъ; его сравнивать нельзя не только съ Ельцомъ, но и Бѣлгородъ, Мценскъ, Болховъ, по постройкѣ, далеко выше стоятъ его. Царицынъ своей постройкой подходитъ подъ какой-нибудь Трубчевскъ. Теперь, вѣроятно, Царицынъ очень поправится: желѣзная дорога платитъ за мѣсто, занимаемое станціей, 3,000 руб. сер. и за каждое судно, кажется, по 50 коп. Но вѣрно, что городъ выстроится не на старомъ мѣстѣ, а ближе къ станціи, которая отстоитъ отъ теперешняго города слишкомъ за полверсты, когда не больше.
На пароходѣ, благодаря хлопотамъ господина, которому я обѣщалъ книжку, намъ досталась отдѣльная каюта: машинистъ намъ троимъ уступилъ свою, и мы помѣстились самымъ лучшимъ образомъ: могли быть одни, могли ходить и въ общую каюту и на палубу. Должно замѣтить, что на пароходѣ „Волга“ особыхъ каютъ нѣтъ для пассажировъ, а только одна общая.
Устроившись въ своей каютѣ, мы вышли на палубу, гдѣ еще никого не было.
— Вы видѣли капитана парохода? спросилъ я своего спутника, выйдя на палубу.
— Нѣтъ… не видалъ!…
— Какъ же вы билеты взяли?
— И билетовъ не бралъ…
— Кому-жь вы деньги отдали?
— И денегъ никому не отдавалъ! какъ-то ужь очень зло отвѣчалъ онъ мнѣ.
— Какъ такъ?
— А такъ!..
Мы замолчали.
— Развѣ здѣсь настоящій капитанъ? съ горечью заговорилъ мой спутникъ.
— А какой-же?
— Простой мужикъ!..
— Такъ-что-жь?
— Простой мужикъ, я вамъ говорю!.. Такъ, по-мужицки, въ кафтанѣ и ходитъ.
— А все капитанъ!..
— Да я знать не хочу, что онъ капитанъ! закричалъ мой спутникъ: — знать не хочу!.. простой мужикъ!.. А тоже… капитанъ парохода!.. Знать не хочу!..
— Ежели будете себя вести прилично, то, я думаю, вамъ и не надо знать, кто капитанъ.
— А не прилично?
— Тогда узнайте.
— Какъ узнаю?
— Капитанъ васъ накажетъ.
— Какъ?!.. меня накажетъ?!..
— Васъ.
— Какъ же онъ меня накажетъ? спросилъ, гордо на меня посмотря, мой спутникъ.
— Онъ можетъ васъ связать…
— Меня?
— Васъ или другаго, кто будетъ виноватъ, продолжилъ я:- можетъ за бортъ бросить.
— Какъ?..
— Можетъ связать и бросить, отвѣчалъ я: — а можетъ и не связывая выбросить за бортъ.
— И ему ничего?
— Ничего.
— Такъ человѣкъ и пропадетъ? насмѣшливо спросилъ женя собесѣдникъ.
— Нѣтъ, не пропадетъ: капитанъ, пріѣхавши на берегъ, долженъ будетъ объ этомъ объявить начальству.
— Что-жь онъ объявитъ?
— Какъ, за что и кого наказалъ онъ, капитанъ парохода, отвѣчалъ я, едва удерживаясь отъ хохота: до того комиченъ былъ мой собесѣдникъ.
— И только?
— И только.
Мой собесѣдникъ только руками развелъ, и молча отошелъ отъ меня…
Стали собираться пассажиры, палубные оставались на баржѣ, да и каютные, осмотрѣвъ мѣсто, переходили тоже на баржу, а вслѣдъ за ними и я пошелъ. Палуба баржи выше пароходной, и баржа стала ближе въ берегу, а потому заслоняла его бывшимъ на пароходѣ; видъ на Волгу оставался тотъ же, что и на пароходѣ.
— Родименькій, ныньче поѣдемъ? прошамкалъ старушечій голосъ.
Я оглянулся: передо мною стояла старуха вся въ лохмотьяхъ; одного ребенка она держала за руку, другаго на рукахъ; какого пола были эти дѣти — по платью рѣшить было невозможно; на нихъ были намотаны какія-то тряпки, изъ которыхъ выглядывали локти, колѣнки… Сколько лѣтъ этой женщинѣ было — я не могу сказать, а думаю, судя по ея дѣтямъ, съ небольшимъ тридцать, но на видъ было ей далеко за пятьдесятъ.
— Нѣтъ, матушка, завтра.
— Хоть бы поскорѣе, Богъ далъ! зашамкала опять молодая старуха.
— Ты куда ѣдешь? спросилъ я.
— Въ-Астрахань, родименькій.
— Откуда?
— Изъ Сибири, родимый.
— Издалека, матушка…
— Мы были сосланы въ эту Сибирь, а теперь, по царской милости, возворотъ намъ пришелъ… и мы семьей думали, думали: и вернуться, и нѣтъ… вернуться — дорога дальняя, какъ съ малыми ребятишками дотащишься?. А какъ подумаешь, что хоть косточки съ родителями рядышкомъ лягутъ!.. Думали, думали… ну, и вздумали: такъ что Богъ дастъ, а идти на старое мѣсто. Вотъ и пошли, авось теперь скоро на мѣстѣ будемъ.
— Все пѣшкомъ шли?
— Все, родненькій, пѣшкомъ.
— Теперь на баржѣ поѣдете: ѣхать по водѣ все легче, чѣмъ пѣшкомъ идти.
— И, родненькій! усмѣхаясь, сказала женщина: — идешь, идешь… и не знаешь, какъ ноги двигаются!.. Не ты ногами ворочаешь, а будто ужь такъ, какъ жернова ходятъ…
— Теперь, Богъ дастъ, скоро на мѣстѣ будите, сказалъ я ей въ утѣшеніе.
— Вотъ что я тебѣ, родненькій, скажу, заговорила женщина, обрадованная, что можетъ высказать свои мысли, надъ которыми, какъ она видѣла, не глумились. Вотъ что я тебѣ, родненькій, скажу: какъ вышли изъ Сибири, съ тамошняго мѣста, мы думали и не дойдемъ никогда; а такъ попривыкли: пройдемъ двадцать верстъ — хорошо; пройдемъ пять — для насъ все равно… Простоимъ день, — я то ничего!.. А какъ стали къ мѣсту близиться — то пошло!.. Теперь хоть каждый аршинъ земли… какой аршинъ!… Вершокъ, и тотъ въ счетъ идетъ!.. Все хочется поскорѣй, все хочется поскорѣй!.. Богъ знаетъ, что бы далъ, только теперь не стоять!..
— Богъ дастъ, теперь доберетесь скоро до своего мѣста, утѣшалъ я женщину.
— Да сердце-то ноетъ!.. сердце-то ноетъ!.. Такъ ноетъ, что и сказать нельзя!..
Сталъ накрапывать дождь, всѣ каютные пошли въ общую каюту, а вслѣдъ другими и я съ своими попутчиками въ свою. Намъ подали самоваръ и стали пить чай. Погода разыгрывалась: и дождь и вѣтеръ. Вспомнилъ про сибирское семейство.
— Плохо теперь на палубѣ, сказалъ я, окончивъ свое чаепитіе.
— Разумѣется, плохо! проговорилъ одинъ изъ попутчиковъ, который во всю нашу дорогу ни разу ни надъ кѣмъ не командовалъ.
— Тамъ простыя мужики! рѣшилъ другой попутчикъ:- они привыкли!
