Александр Карский - На фронтах Первой мировой войны. 18-й гусарский Нежинский полк
«Я сказал городскому голове, что намерен уничтожить все бутылки с вином. Городской голова меня просил этого не делать, так как это главный доход города, где каждый дом имеет свой, в несколько десятков сажен, подвал, где выстаивается венгерское вино. Оказывается, это вино приходит сюда из Венгрии, препарируется и затем продается в Краков и Варшаву.
Я тогда решил опечатать все погреба и объявить жителям, что если кто-нибудь продаст солдату или офицеру вина, то дом того будет сожжен. Вместе с городским головой приступили к опечатыванию погребов…
В городе был большой винокуренный завод, в котором имелась цистерна на 2000 литров спирта и около 1000 бутылок того же спирта. Его окрашивали и сдабривали разными примесями, после чего он носил название разных наливок: вишневки, сливянки, рома и других напитков. Его уже ночью казаки пограбили. Чтобы его не охранять, я приказал своему офицеру корнету Дарагану отправиться на этот завод и слить спирт в сточную канаву и разбить 1000 бутылок. Я его выбрал потому, что знал, что он совершенно не пьет. Через 4 часа он пришел доложить, что мое поручение исполнил. Одновременно он просил не взыскивать с нижних чинов, так как они совершенно пьяны от винных паров. Я его отправил спать, так как он тоже был пьян от алкогольных паров.
…Рейншток за заводом выходил в сточную канаву. Местные жители это тотчас открыли, легли на землю, стали пить спирт из сточной канавы и перепились. Было около 20 градусов мороза, оставшиеся на воздухе – замерзли».
На следующий день в полдень комендант принимал жалобы жителей. Одной молодой польке, пожаловавшейся на то, что ее лишили невинности, он заплатил 30 крон из собственного кармана, и она ушла довольная. Пришли еще около пятидесяти женщин, и комендант поначалу решил, что это жены замерзших пьяниц. Но оказалось – горожанки пришли поблагодарить его за закрытие шинков.
Тогда же произошел один забавный случай. 6-й эскадрон ротмистра Михаила Колосова, находясь в разведке, взял в плен около двухсот неприятельских солдат. Однако их пришлось отпустить, когда на обратном пути эскадрон нарвался на кавалерию противника… Через некоторое время колонна пехотинцев противника вышла из переулка прямо на генерала А. М. Драгомирова и полковника Д. И. Ромейко-Гурко, который схватился за шпагу, не понимая, как австрийская часть проникла в город. Позже он вспоминал:
«Начальник этой части отделился от нее и, без винтовки, побежал в мою сторону, держа в руках записку… Это была записка Колосова, в которой он просил пропустить взятую им в плен роту через мост.
– Как же вы не ушли, – спросил я начальника, – и пришли сюда?
– Как же я мог убежать, ведь я уже был взят в плен, – ответил он.
Конечно, потом оказалось, что он был чех».
В самом конце ноября Д. И. Ромейко-Гурко сообщили, что он представлен к ордену Св. Георгия 4-й степени. А Дмитрий Иосифович, оказывается, орден приобрел заблаговременно и возил его в поклаже. Полковник тут же отправился к своим гусарам:
«Подъезжая к Нежинскому полку, я поздоровался с ним, а потом, обращаясь к полку, сказал:
– Что вы сделали? Что вы наделали? Вот что вы сделали! – и показал им мой Георгий, который уже украшал мою грудь».
9. В конце года
Известно, что в начале декабря Сводная кавалерийская дивизия была переименована в 16-ую. При этом 2-я отдельная бригада (гусарская) стала считаться ее 1-й бригадой, а 3-я отдельная бригада (уланская) – 2-й. Начальник дивизии с 12 декабря – генерал-лейтенант А. М. Драгомиров (Высочайший приказ от 6 декабря, старшинство с 16.8.1914). Он же возглавил Сводный кавалерийский корпус, в который кроме 16-й КД вошла еще 3-я Донская казачья дивизия (начальник генерал-майор князь А. Н. Долгоруков). Полковнику Д. И. Ромейко-Гурко частенько приходилось исполнять обязанности то командира 1-й бригады, то начальника всей 16-й кавдивизии. В эти периоды в полку его подменял опытный полковник Михаил Евграфович Аленич, помощник по строевой части, переведенный из Гвардейского запасного полка (Высочайший приказ от 28.8.1914).
К 14 декабря Лимановское сражение закончилось, противник был остановлен, обстановка в районе Горлице стабилизировалась. В этот день Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал от артиллерии Н. И. Иванов выпустил следующую директиву:
«Дружными, доблестными усилиями 3, 8 и 11-й армий наступление противника из-за Карпат на правом берегу Вислы окончилось для него неудачно. Удерживаясь еще на Дунайце от Войнича до устья, на остальном протяжении опрокинутый противник отступает… Всякую попытку противника к наступлению отбивать решительною, энергичною контратакою и нанесением ему поражения…».
Сводный кавалерийский корпус генерала Драгомирова был отведен к р. Сан, в резерв. К сожалению, как уже сообщалось, подшивка приказов и «Журнал военных действий» 18-го гусарского Нежинского полка за 1914 год не сохранились, поэтому установить все перемещения, особенно в конце года, когда бои стихли, вряд ли удастся. В мемуарах Д. И. Ромейко-Гурко этот период также освещен весьма скупо, без точных дат и привязок к населенным пунктам:
«К … числу декабря, сделав несколько переходов, мы пришли в … на несколько дней отдыха. Я помещался в доме ксендза… Приближалось Рождество, и я уже давно послал в Россию штаб-ротмистра Кишкина, чтобы он привез рождественские подарки. Мы скоро должны были стать на отдых, я воспользовался этим, чтобы устроить, как в Любачеве, конкурс с одеванием. В Новом Сандеце я обновил все дырявые, истоптанные сапоги, из Львова я достал, как и раньше, нитки, иголки, пуговицы и крючки.
Кишкину я, в виде помощи, дал свои визитные карточки с просьбой выдать для полка подарки. Он по этим карточкам получил столько подарков, как я бы сам не мог получить. Он в Петербурге мобилизовал мою жену, которая от склада Сухомлиновой получала кисеты с табаком и сахар. От города Петербурга Кишкин получил папахи и перчатки. Я воспользовался отдыхом, чтобы выписать жену во Львов и самому туда приехать на три дня».
В середине декабря на фронт пожаловал Великий князь Михаил Александрович, младший брат царя, лихой кавалерист, в 1909–1911 годах командовавший 17-м Черниговским гусарским полком, а с 3 сентября 1911 года шеф этого полка. На встречу с ним поехали представители от дивизии. Это событие отражено и в воспоминаниях Д. И. Ромейко-Гурко:
«Погода стояла то мороз, то слякоть. В это время великий князь Михаил Александрович приехал в город Радомысль раздавать Георгии. От нас до него было 12 верст, я думал, что легко сделаю их в три часа, но выслал на всякий случай разъезд для того, чтобы издали видеть дорогу. Разъезд доложил, что она отличная. Австрийская мостовая лежала на жидкой грязи, большая часть балок стояла торчком, и дорога была похожа на стоящий торчком частокол, который был скован морозом. По бокам дороги простиралось болото, тоже скованное морозом, замерзший слой не держал на поверхности лошадь. Мы поехали по ней без обоза и сделали 12 верст за 14 часов, лошади при этом порвали себе ноги. Такой плохой дороги я за всю свою жизнь не видел…».
Вероятно, вскоре после награждения решено было сделать снимок на память. В домашнем архиве автора хранится уникальная фотография, на которой запечатлена группа офицеров 18-го гусарского Нежинского полка. В центре сидит командир полка Д. И. Ромейко-Гурко с белым Георгиевским крестом на груди. Хорошо различимы также два знака – об окончании Пажеского корпуса и Николаевской Академии Генерального штаба. Не всех офицеров удается идентифицировать, но определенно можно сказать, что во втором ряду стоит ротмистр А. М. Бондарский. На его груди красуется орден Св. Равноапостольного князя Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Мечи и бант к имевшемуся ранее ордену были пожалованы Высочайшим приказом от 17 декабря 1914 года. Этот нюанс и позволяет приблизительно датировать фотографию. Кстати, у некоторых офицеров на снимке нет никаких наград. Очевидно, среди них – поручик Борис Мостовой и корнет Георгий Марков, за отличие в боях удостоенные ордена Св. Великомученника и Победоносца Георгия 4-й степени, однако пожалование будет утверждено только в мае 1915 года.
Следует отметить помощь тыла фронтовикам в конце 1914 года.
В Ельце семьи офицеров и рядовых гусар, да и многие обычные, не связанные с армией, горожане, переживали за Нежинский полк. Но сведения приходили неясные, по законам военного времени частная переписка и газетные сообщения подвергались цензуре, поэтому зачастую было непонятно, где и что происходит, каковы реальные потери. Распространять слухи настоятельно не рекомендовалось. С самого начала войны, с 23 июля, в городе действовал Дамский Комитет при местном отделении Российского Общества Красного Креста. Собирались пожертвования – как денежные, так и вещевые. 11 октября из Орла и Ельца для Черниговских и Нежинских гусар был отправлен большой транспорт, в основном с теплым бельем и махоркой. Офицеры, отправлявшиеся на фронт, также везли с собой огромное количество подарков. 12 ноября штабс-ротмистр Л. Д. Кишкин отправился в путь с обозом, который вез более тысячи фуфаек, около 600 теплых рубах, более 2 тысяч пар шерстяных носков и чулков, 100 папах, а также всевозможные набрюшники, наколенники, наушники… Проезжая через Курск, он получил от Курского Городского Управления полторы тысячи пар перчаток, столько же пар валенок и теплых чулков, 800 полушубков, 800 башлыков и еще 100 папах, а также 15 пудов шоколада, 40 пудов копченого сала и 50 тысяч папирос. На имеющихся в домашнем архиве фотографиях, датированных зимой 1914–1915 годов, гусары в добротных полушубках, у многих на голове папаха. Эти папахи позволяют приблизительно определить время съемки: до Рождества 1914 года – или после. Эти папахи вспоминает и Д. И. Ромейко-Гурко в своих мемуарах:
