Бембер Гаскойн - Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана
Он занимался в ту пору тем, что придавал отрывочным записям, представлявшим нечто вроде дневника, повествовательную форму, но нашел и время для великолепного и очень подробного, на сорока страницах, описания своего нового владения, Хиндустана. Он объясняет в этой книге общественный строй и систему каст, повествует о географических особенностях страны и ее истории в последние годы; удивляется приемам счета и определения времени, изобилию индийских ремесленников и многому другому, однако главный интерес для него являют собой флора и фауна страны, которые он наблюдает с тщательностью прирожденного натуралиста и описывает их как истинный художник – интерес и дар, во всей полноте унаследованные его правнуком Джахангиром. Бабур выделяет и описывает, к примеру, пять видов попугаев; он с поразительной научной наблюдательностью заявляет, что носорог «больше похож на лошадь, чем любое другое животное» (по мнению современных ученых-зоологов, в отряде Perissodactyla выжили только два подотряда, один включает носорогов, другой – лошадей). В других частях книги он восторгается тем, как меняется цвет летящей над горизонтом стаи диких гусей, или восхищается прекрасными листьями яблони. Чувствительность, с которой Бабур рассказывает о любовных переживаниях, дает о себе знать и в его наблюдениях над природой.
Драгоценная рукопись, спасенная и высушенная после грозы, была практически окончена к 1530 году и заняла почетное место в быстро растущей семейной библиотеке. Собирание и хранение манускриптов было традицией Тимуридов. Бабур много их привез с собой в Индию, и когда он овладел крепостью в Лахоре, то едва ли не первым его поступком было посещение библиотеки Гази-хана, где он сам отобрал бесценные книги и отослал их сыновьям. Хумаюн, который двадцать пять лет спустя сам сделал комментарий к воспоминаниям отца, всюду возил с собой семейную библиотеку, а с некоторыми любимыми книгами не расставался даже в сражениях; возможно, что некоторые большие отрывки из мемуаров Бабура были утеряны во время этих переездов. При деятельном покровительстве Акбара собрание рукописей стало одним из лучших в мире. Собственноручный текст мемуаров Бабура в настоящее время утрачен, но сохранилась запись о том, что книга находилась в королевской библиотеке во время правления Шах Джахана и почти наверняка оставалась там вплоть до разграбления Дели в 1739 году во время нашествия Надир-шаха или даже до восстания 1857 года,[16] во время которого собрание рукописей было полностью рассеяно.
Положение падишаха, которым объявил себя Бабур в Кабуле, поскольку остался единственным царевичем из династии Тимуридов, обладающим троном, стало теперь более прочным и законным, чем когда-либо, и Бабур получил возможность торжественно отпраздновать свое верховенство. Распространили известие, что все потомки Тимура и Чингисхана, а также все, кто служил Бабуру в прошлом, должны явиться в Агру и «получить подобающие милости». К концу 1528 года, видимо, немалое количество народу приняло приглашение на великолепное празднество. Наиболее важные гости сидели в особо для такого случая выстроенном павильоне полукругом протяженностью в сотню ярдов, с Бабуром в центре, и два главных действа – поглощение пищи и вручение подарков – происходили под постоянное сопровождение боев между животными, выступлений борцов, танцев и акробатики. Золото и серебро рекой лились из рук гостей Бабура на специально постеленный для этой цели ковер, а он в свою очередь вручал царские подарки, особенно любимые в подобных случаях – портупеи и почетные одежды, ибо вещь или платье из рук императора есть видимый и осязаемый знак его приязни. Среди важных гостей из дальних мест были и посланцы от старых врагов Бабура узбеков, чье присутствие отчасти льстило новому императору, но не только люди известные получали награду: какой-то плотогон, стрелки из мушкетов, дрессировщик гепардов и даже несколько крестьян из Трансоксианы – все они поддерживали Бабура во «времена без престола» и теперь явились за своим вознаграждением. Всем было оказано уважение, все получили подарки. Этот большой праздник стал высшей точкой периода эффектной щедрости, снисхождения и терпимости, которыми Бабур откровенно наслаждался в своих новых владениях, таких богатых по сравнению с захолустным маленьким Кабулом. «Сокровища пяти царей достались ему, – писала позже Гульбадан, – и он все роздал». Он хладнокровно вернул «Кохинур» Хумаюну. Он послал ворох самых великолепных драгоценностей женщинам своей семьи в Кабул. Все это было весьма привлекательно, однако недальновидно, и даже перед празднеством ресурсы настолько исчерпались, что офицеры получили приказ вернуть в казну треть жалованья. Империя, унаследованная Хумаюном, обладала слишком малыми средствами, чтобы вернуть эти деньги.
Бабуру было всего сорок пять лет, но он чрезвычайно часто болел. Его здоровье никогда не было хорошим – воспоминания пестрят упоминаниями о тревожных болезнях и даже еще более тревожных лекарствах, – к тому же Бабур, как и многие члены его семьи, был крепко пьющим человеком, а запреты Корана на алкоголь имели в точности то же действие, как и восемнадцатая поправка в Америке.[17] Бабур поясняет в одном из мест своих мемуаров, что, решив отказаться от вина, когда ему исполнилось сорок лет, он «теперь пьет чрезмерно, хотя прошло меньше года»; страницы его книги полны описаний того, как он сам или другие убеждают людей или вынуждают их обманом принимать алкоголь. Многим это казалось чем-то вроде опыта исключительно приятных ощущений; оно сравнимо с отношением некоторых пуритан к сексу. Одна из любимых возбуждающих историй повествует о некоем жестоком эмире, который мучил свою набожную сестру, заперев ее в комнате и не давая ей ни еды, ни обычного питья, а только вино; она отказывалась и готова была принять мученическую смерть, но эмир насильно вливал ей в рот вино, чтобы прибавить к мукам отвращение. Кстати, сам Бабур предпочитал алкоголю наркотик, маджун, как он его называет, и в описаниях своих приятных ощущений он очень близок к современности; «под его воздействием перед нами возникали прекрасные поля цветов… мы сидели на холме близ лагеря и любовались видом». Но разумеется, было бы преувеличением клеймить его прозванием наркомана или алкоголика – не говоря уже обо всем прочем, в его увлечениях было слишком много порядка: суббота, воскресенье, вторник и среда отводились вину, остальные три дня недели – маджуну. Его болезни – постоянные нарывы, ишиас, гнойные выделения из ушей и кровохарканье – объясняются прежде всего тяжелой жизнью в молодые годы.
Было заметно, что после приезда в Индию он стал болеть гораздо чаще, возможно, из-за возраста, возможно, из-за климата, но это обстоятельство, несомненно, повлияло на решение Хумаюна поспешить из Бадахшана в Агру вопреки приказанию, данному ему в 1529 году. Непосредственным поводом для этого послужило известие, что кое-кто из ближайших советников Бабура строит планы, как обойти Хумаюна и его братьев, решив дело в пользу некоего Махди-ходжи, всего лишь их дяди, ставшего таковым в результате женитьбы. В ходе событий дядюшка лишился всякой поддержки по причине своего высокомерного поведения, но тут Хумаюн, а не его отец, вскоре тяжко заболел. Традиция связывает с откликом Бабура на болезнь сына трогательную историю. Когда он сидел вместе с умудренными жизнью людьми на берегу Джамны, ему посоветовали «выкупить» у судьбы жизнь Хумаюна, отдав взамен самое ценное из всего, чем он владеет. Советчики имели в виду «Кохинур» (легенда не принимает во внимание то обстоятельство, что камень принадлежал Хумаюну), но Бабур понял это как необходимость принести в жертву собственную жизнь. Он трижды обошел ложе больного, громко обращаясь к Богу с этим предложением, и в тот же день Хумаюн начал поправляться, а Бабур заболел лихорадкой, от которой вскоре умер. Возможно, Бабур и совершил этот обряд, хорошо известный в странах Востока, однако мгновенное перенесение болезни с одного человека на другого, составляющее главную суть рассказанной истории, не подтверждается фактами. Прошло несколько месяцев между выздоровлением Хумаюна и последней болезнью Бабура, которая и в самом деле была очень недолгой.
Хумаюн, к которому послали гонца в Самбхал, оказался единственным из сыновей, находившимся достаточно близко, чтобы успеть к одру болезни отца. Император в предсмертном забытьи постоянно повторял имя одиннадцатилетнего Хиндала, направлявшегося к нему из Лахора, но это явно не носило политический характер, а лишь выражало желание увидеть Вениамина их семьи,[18] поскольку Бабур снова и снова спрашивал, какого роста достиг теперь мальчик, и внимательно разглядывал приготовленную для царевича одежду. Кажется совершенно ясным, что, если Бабур и разделял в какой-то степени сомнения своих приближенных насчет способности Хумаюна править империей, он, тем не менее, был тверд в своем намерении оставить престол старшему сыну.
