Герда Сондерс - Последний вздох памяти
Да, я помню историю так, как рассказывает Карел. Не помню лопаты и Исака. Это случилось когда-то в другой раз? Если бы с нами был Дуард, его отец обязательно бы явился с кучей оружия.
Карел:
Просто честный человек не может отрицать подробное воспоминание другого, для этого требуется человек тактичный и великодушный. Физические доказательства истории о гадюках были уничтожены в печи для сушки табака почти пятьдесят лет назад, остались только эти хрупкие палимпсесты[14], которые мы зовем воспоминаниями.
Эта история слегка затрагивает мое самолюбие, но я подумываю начать сомневаться в моем собственном воспоминании, хотя бы ради научного интереса.
Я составлю подробную карту событий с пометками и пришлю вам.
Вместе с картой Карел прислал нарисованную им лично схему с припиской, объясняющей, что «[она] показывает больше деталей о моих воспоминаниях о бойне». Он назвал картинку «Carel se Slagveld» или «Поле боя Карела» (талант художника не был обязателен для успеха Карела в карьере продавца компьютеров ☺).
Рисунок 1. Карел выслал гугл-карту, а Класи прислал свою, созданную в Excel и озаглавленную «Ферма, как я помню».
Ниже я расположила их друг под другом.
Рисунок 2. Созданная в Excel карта Класи. Я перевернула карту Класи по горизонтали и по вертикали, чтобы ориентация совпадала с картой Карела, из-за этого изначальные названия расположены вверх ногами и справа налево.
Рисунок 3. Поле боя Карела.
Бошофф (который еще не родился на момент случая со змеями), 27.09.2013:
Это все стало историей, и именно поэтому я знаю лучше всех. У меня совсем нет воспоминаний об этом случае, но я часто слышал пересказы от различных свидетелей. Соответственно, мое преимущество в том, что мои личные наблюдения не влияют на объективность воспоминаний остальных.
Змей было тридцать девять. Папа сам застрелил змею-мать своим пистолетом двадцать второго калибра.
«История – это уверенность, которая рождается на том этапе, когда несовершенства памяти накладываются на нехватку документальных свидетельств»[15], – Джулиан Барнс, «Предчувствие конца».
Герда, 27.09.2013:
Бошофф, я счастлива, что твоя объективная история вручила огнестрельное оружие в руки папы, пусть это и короткоствол. Ведь какой еще может быть история, как не патриархальной?
Карел, 01.10.2013, тема письма «Laaste skoot na die pofadder», или «Последний выстрел в шумящую гадюку наугад»:
Класи, твоя карта меня впечатлила. Единственная проблема – запруда была не круглой, а квадратной, как показывает голубая линия [на моей карте].
Осталось две вещи, прежде чем я уйду со своими нетронутыми и неприступными воспоминаниями о шумящих гадюках: 1) вопрос для Класи: кто был там, когда змею заметили впервые? 2) я проведу инспекцию территории на месте. Твоя подвержена Аспергеру[16].
Герда, 01.10.2013:
Карел, ценность твоей проверки местности увеличится во столько раз, скольких братьев и сестер ты возьмешь с собой (вот обязательный смайлик: ☺). Какой смысл оказаться правым, если некому будет сказать: «Я же говорил»?
Класи, когда я мысленно сопоставляю свою карту с твоей, они точно совпадают. Неужели мы согласились хоть по какому-то вопросу в этой вселенной? Карел, на твоей карте поле бойни слишком далеко от дома. Думаю, у нас два голоса против одного!
С другой стороны, мое воспоминание удивительно похоже на твой набросок поля боя, Карел. Так что получается пятьдесят на пятьдесят. Однако там точно не было двадцати зрителей. Там была вся наша семья, дядя Кут, тетя Винки, Ау Исак, но не было чернокожих детишек. Невидимость чернокожих при апартеиде могла исказить мои воспоминания в этом плане.
Заключение. По мере того как разговор продолжался, на память каждого так повлияли воспоминания других, что мы почти пришли к соглашению о ключевых событиях происшествия: примерном расположении поля бойни, появлении живых змеиных детенышей, числе змей, использовании огнестрельного оружия и найденных на месте подручных инструментов для убийства детенышей. Пусть мы и сохранили некоторые первоначальные впечатления, с которыми приступили к спору, но никто не считает, что другие нагло врут.
Опыт нашей семьи в сравнении личных воспоминаний согласуется с моей находкой о том, что мозг обновляет «правду» каждый раз, когда вы ее пересказываете. В отношении утверждения мемуаристки о том, что ее история правдива, я могу только заключить, что самое сильное заявление, которое она может сделать об истории из ее прошлого, особенно для той, у которой нет свидетелей, – повествование правдиво «по воспоминаниям и утверждениям рассказчика»[17].
* * *Часть 3.
Почему я все еще могу писать, и есть ли другие страдающие деменцией, которые точно так же утратили способности в одной области своей жизни, но сохранили в другой?
Источники информации: статьи по нейробиологии из рецензируемых журналов, научно-популярные журналы, интервью со специалистами из сферы здравоохранения и личные наблюдения.
Результаты. Я не единственный человек, который вроде как «симулирует»! Например, моя подруга-психолог рассказала о бывшем профессоре философии из ее альма-матер, который больше не может самостоятельно мыться, одеваться или есть, но ведет философские дискуссии по всем канонам с навещающими его коллегами. Горстка рецензированных неврологических исследований также сообщает о «неожиданном сохранении когнитивных функций у людей с деменцией». Например, в неврологическом журнале «Brain» ученые Джулия Хейлстоун и Рохани Омар рассказывают о случае шестидесятичетырехлетнего клавесиниста-любителя с деменцией, вызванной не болезнью Альцгеймера, который «практически не понимал устную и письменную речь», «был немым» и не осознавал назначение «таких предметов, как штопор или камертон», но тем не менее демонстрировал способности, «необходимые для игры на [его] инструменте», «зрительно-перцептивные способности для чтения партитуры» и «когнитивные функции, участвующие в истолковании нотных знаков», что подтверждается его исполнением «технически сложных, структурно богатых композиций в выразительной манере».
Во время поисков сообщений об опыте переживания деменции я наткнулась на бестселлер Дэвида Шенка об Альцгеймере, «Забывание». Во время своего исследования Шенк обнаружил Морриса Фриделла, профессора социологии, диагностированного в пятьдесят девять лет, чьи последние годы преподавания, четыре года до диагноза, ужасающе похожи на мои: «…Ему стало трудно вспомнить, что обсуждали студенты на занятии. Позже он не мог вспомнить, о чем говорил с матерью буквально только что. В кабинете нейропсихолога он не смог рассказать о фильме, который видел лишь вчера вечером. Врачи провели обычные тесты. Он набрал высший балл по краткой шкале оценки психического статуса [тест, который проводится в кабинете врача: в него входит определение способности пациента ориентироваться во времени, способности повторить три не связанных между собой слова сразу за врачом, способности дать названия объектам, читать и следовать инструкциям]. А вот на сканировании мозга он справился не так хорошо…»
После года переписки Шенк лично встретился с Фиделлом на конференции по болезни Альцгеймера в Нью-Йоркском университете, на которой Фиделл выступил с презентацией «Потенциал реабилитации при болезни Альцгеймера». На следующий день, во время обеда с Шенком, Фиделл объяснил, что для него реабилитация больше не означает «интенсивное восстановление, через которое проходят пациенты, перенесшие операцию на колене или бедре», но скорее «сведение к минимуму и сокращение потери когнитивных способностей путем адаптации». Его метод заключается в следующем: выполнить чрезвычайно простую задачу «просто для того, чтобы обрести уверенность в себе», а затем, благодаря этой уверенности, принять вызов и «найти новое, более простое решение проблем».
После обеда Фиделл спросил Шенка, «общались ли они вообще раньше».
Итак, получается, что иногда деменция протекает следующим образом: человек, который потратил целую жизнь на шлифовку определенных структур знаний и интеллектуальных навыков, может сохранить к ним доступ даже после потери независимости в повседневной деятельности. Я хочу верить, что таковым будет и мой случай. Но, честно говоря, пишу я все медленнее и писать все тяжелее: на шесть глав, которые я уже завершила, помимо этой (которая, видимо, станет последней), ушли три с половиной года множества восьмичасовых рабочих дней, стопки заметок, бесконечные сверки со словарем, куча действий «скопировать и вставить», чтобы сообразить, как вообще можно сформулировать что-то осмысленное, и жестокая (но сделанная с любовью) редактура моих друзей-писателей – Шена Кристенсона и Кирстин Скотт.
