Равиль Бикбаев - 56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585
– Вот посмотрите, дети, из кого никогда настоящий разведчик не получится!
Осуждающе смотрят на меня дети, только это не одноклассники, а сослуживцы по Гайджунайской учебке.
– Марш к доске! – по-военному непреклонно требует педагог Орлова и трясет меня за плечо.
Смотрю на тему, выписанную мелом на классной доске, и обмираю: «Действия десантного отделения в тылу противника». Думаю: «Ну ни черта себе! Ну и тему на контрольной по алгебре нам задали!» А еще мне ничуть не стыдно, что я попался. Я даже рад, что ничего не знаю, стало быть, в разведку мне идти не надо.
– Да ну вас на фиг с вашей разведкой, – говорю я классной руководительнице. – Я лучше посплю!
– Встать, хам! – кричит мне Орлова теперь уже командным басом капитана Акосова.
– Не моя смена, – отнекиваюсь я.
– Я тебе сейчас такую смену покажу! – вопит Зоя Петровна и больно бьет толстой указкой меня по ногам.
Только я ей хочу сказать, что негоже советскому педагогу бить детей, как получаю второй удар по ногам и раскрываю глазки.
Стоит у моего окопа капитан Эн и заносит ногу для очередного удара.
– За что, товарищ капитан? – быстро вскочив, спрашиваю я.
– За то, – опуская ногу, серьезно, без улыбки, объясняет Эн, – что не чуешь ты, солдат, подход начальника и даже во сне дерзишь командирам.
– Так вот, значит, какие ты сны видишь! – негодует ротный. – Вот ты о чем во сне мечтаешь? Как бы офицера с его приказами на хер послать?!
– Мне, товарищ капитан, снилось, – спросонья начал оправдываться я, – что взяли меня враги и пытают: «Где прячет НЗ капитан Акосов? Признавайся! А то расстреляем». Я в ответ гордо их на три буквы посылаю.
– И где же прячет НЗ твой ротный? – прижмурившись, ласково интересуется Эн.
– Вы не враг, товарищ капитан, – глядя на начальника штаба батальона честными сонно-неумытыми глазами, отвечаю я, – и потому вам скажу, – намеренно делаю паузу и вижу, как багровеет ротный: он хранит фляжку с водкой в РД, который таскает за ним каптер, и с уверенной наглостью завершаю ответ: – Свой НЗ, последний патрон, командир роты хранит в стволе пистолета.
Это как насмешка прозвучало. Офицеры у нас на операции пистолеты с собой не брали, ну его, тяжесть такую на поясе таскать, да и толку от него в бою нет никакого, все с автоматами ходили. И одевались так, что в снайперский прицел солдата от офицера не отличишь. Форма у них, конечно, почище да поновее, а так солдат, он и есть солдат.
– Да-с, – задумчиво так говорит Эн, – а лейтенант Петровский был прав.
В чем был прав Сашка Петровский, мне не объясняют, зато объясняют, какого это хрена меня разбудили среди ночи, за час до начала смены.
– Берешь двух бойцов, дадим тебе еще и связиста с рацией, и вперед, милый, в разведку, проведешь рекогносцировку местности, установишь, есть ли необозначенные на карте тропы, обнаружишь огневые точки противника и обо всем доложишь по рации. Потом выберешь позицию по своему усмотрению и прикроешь утреннее выдвижение своей роты, а то нас посекут с пулеметов. Понял?
– А почему я? – угрюмо спрашиваю.
Такое задание мне совсем не улыбается. Можно так нарваться, что и «мама» сказать не успеешь, как на небеса отправишься. А я совсем не герой. Хочу увильнуть, вот и:
– Товарищ капитан, да как я в темноте-то тропы найду? А передать ориентиры как? Я ж топографию совсем не знаю, – жалобно бормочу я и решительно заканчиваю: – Боюсь подвести вас, не справиться.
– Не бойся, справишься, а не справишься, так хороших пинков от всего личного состава получишь, – утешает, щуря свои узкие очи, Эн и зловеще-ласково добавляет: – Понимаешь, солдат, верим мы тебе, знаем, что если придет беда, то не скажешь ты «духам», где советские офицеры НЗ прячут.
– А еще ты слова умные знаешь, – предельно серьезным тоном подкалывает ротный, – «рекогносцировка» и «топография», остальные-то все больше «на хер» да «за хер» говорят, – и сразу, резко повышая голос, не терпящим возражения командным рыком капитан Акосов приказал: – Все понял? Вот и вперед!
В хули не дули, а приказ есть приказ, был бы умнее, то дураком бы остался. Все горе не от ума, а от отсутствия надлежащего умения этот ум прятать. В нашу всенародно любимую игру надо чаще играть, в дурачка, под такую мать, надо играть в дурачка. Не умеешь в дурачка играть? Вот и прись в разведку…
– Нет, ну почему я опять? – возмущенно спрашиваю я пришедшего проводить меня взводного.
Собираю РД, снаряжаю дополнительные магазины и подвешиваю подсумки с гранатами на поясной ремень, настроение хуже некуда.
– Из первого отделения ты один в строю остался, – лениво позевывая, объясняет присевший на бруствер моего окопа Сашка и спрашивает: – А почему?
– Мне просто повезло, – угрюмо отвечаю я и прошу: – Слезь с бруствера, а то стрельнет идиот, убьют еще.
– При прочих равных условиях, – не прекращая разговор и не меняя тона, Петровский слез с бруствера и присел в окопе, – везение большую роль играет, раз повезло, глядишь – и второй раз повезет. – Улыбается и задушевно так замечает: – А если тебя все же хлопнут, то все меньше залетчиков в роте останется. Глядишь, и показатели у нас в политической подготовке лучше станут. А еще замполит из третьей роты с облегчением вздохнет, ты ж его на батальонном комсомольском собрании цитатами классиков чуть до истерики не довел.
– Ну, спасибо, Саша, удружил, – не глядя на взводного, тихо говорю я. – Жив останусь, водку тебе доставать больше не буду.
– Ты уж постарайся остаться-то, – усмехается малопьющий лейтенант Петровский. – Как же я без водки-то… пропаду ведь.
Иду расталкивать еще двоих, которых с собой наметил пригласить.
Прохожу мимо окопа, в нем, закутавшись в трофейный халат и свернувшись калачиком, сладко спит Муха, только губами чмокает, улыбается чему-то. Вид у него детский, беззащитный, не скажешь, что уже отслужил почти два года и имеет медаль «За отвагу». Этой осенью Мухе домой, совсем чуток до дембеля осталось. Спиной к нему Леха привалился, тоже сопит. Мы втроем давно дружим, почти с первого дня, как я в Афган попал.
Я за Леху написал эротическое сочинение про героиню Пушкина Татьяну Ларину, он за это мое творение от ротного по сусалам получил. Я объяснил капитану, что да как, и тоже – хоть и не просил – сполна получил свою долю оплеух и беспощадный приказ выпустить стенгазету, посвященную творчеству Пушкина. Муха нам ватман в штабе бригады достал. Потом втроем ротную стенгазету оформляли, вот и подружились.
– Нет, ну почему я? – слово в слово повторяет мое возмущение злой со сна Витек. Я его еле растолкал.
– Ты два раза был женат? – спрашиваю я и сам же отвечаю: – Был! Бабу имел? Имел! В отпуск ездил? Ездил! А кого мне брать? Муху, что ли? Так он не то что с бабой не спал, он небось еще и не целовал-то никого. Имей совесть, Витек.
– Кто еще пойдет? – кисло осведомляется Витек.
– Иди Филона буди, а я тут радиста подожду.
Уходит успевший в свои двадцать лет дважды жениться Витек, а я жду связиста, покуриваю в кулачок и слышу:
– Ну почему я? – возмущается Филон.
А потому, ребята, что неохота мне своих друзей, Леху и Муху, под пули подставлять, они ж невиноваты, что с таким раздолбаем, как я, дружат. Простите, ребята, но кому-то же надо идти, а то и в самом деле посекут нашу роту с пулеметов, а нас и так всего ничего осталось. Подходит связист, тоже весь недовольный, я его давно знаю.
– Герка? – чуть улыбаюсь я. – Привет!
– Век бы тебя не видеть, – зло бурчит расстроенный и невыспавшийся Герка. – Таскайся тут с тобой.
У связистов, тех, кто на своем горбу таскал полевые радиостанции, служба тяжкая была. «Морда в мыле, жопа в грязи! Вы откуда? Мы из связи!» – так про них говорили.
То, что рация тяжелая, это еще полбеды, а вот то, что их первыми убить старались, вот это да, вот эта уже беда. Снайпера обучают не только хорошо стрелять, его еще учат, кого надо убить первым. Офицер, он на операции в полевой форме ходит, без знаков различия, от солдатской ее не отличишь. А вот связиста сразу по антенне рации видно. Убей связиста, парализуй управление боем, вот чему учат снайпера. Редко ходили связисты в разведку, не шли передовым дозором, а вот потери несли. Били по ним снайпера, и часто, очень часто приходило пополнение во взвод управления, на замену раненым и убитым.
Вот и собралась вся группа. Четыре человека, две связки бойцов. Все лишнее снаряжение оставили. Идем налегке. Только у плотного, сильного и выносливого Герки за плечами рация. Подходят взводный, ротный и начштаба батальона.
– Удачи! – только и говорит Сашка и каждого легонько хлопает по плечу.
– Держи. – Акосов протягивает мне флягу в матерчатом чехле. – Выпьешь с ребятами.
– А это на завтрак, – передает Филону две банки тушенки, обмазанной солидолом, капитан Эн. Они из одного города, земляки.
– Счастливо! – шепотом желает замерзший Баллон, когда мы проходим мимо его поста, и довольно улыбается, когда я кидаю ему сверток с трофейным халатом.
