Марк Олшейкер - Охотники за умами. ФБР против серийных убийц
Защита пригласила в качестве свидетеля доктора Дороти Льюис, которая в госпитале Беллвью в Нью-Йорке проделала важную работу по изучению воздействия насилия на детей. Она пришла к убеждёнию, что большинство, если не все случаи криминального поведения являются результатом детских обид или психологических травм в сочетании с определенным физическим состоянием: эпилепсией, последствиями ранения, поражением некоторых органов, кистой или опухолью.
Подтверждением теории Дороти вроде бы служит случая с Чарльзом Уитменом. Двадцатипятилетний студент инженерного факультета, он в 1966 году забрался на часовую башню Техасского университета в Остине и открыл огонь по прохожим. Через полтора часа, прежде чем полиция успела окружить здание, преступник застрелился. А на мостовой остались лежать шестнадцать мужских, женских и детских тел. Еще тридцать человек оказались ранеными. Отмечалось, что в последнее время Уитмен страдал безумными приступами ярости. А на вскрытии в височной доле его головного мозга была обнаружена опухоль.
Послужила ли она причиной трагедии? Об этом мы никогда не узнаем. Но Льюис решила продемонстрировать присяжным, что, благодаря выявленной при томографии неопасной кисте в височной доле головного мозга, форме эпилепсии, которую она назвала «частично осложненным эпилептическим состоянием», а также посттравматическому стрессу после пребывания во Вьетнаме и, как она выразилась, «суровому» детству в доме матери, где ребёнка физически и сексуально травмировали, Артур Шокросс не в состоянии отвечать за совершенное им насилие. Она утверждала, что в момент убийства женщин он находился в невменяемом состоянии. И поэтому его память ослаблена и отражает эпизоды преступлений с провалами.
Слабым местом в ее линии защиты было то, что спустя недели и месяцы Шокросс был способен на допросах вспоминать мельчайшие детали убийств. Он приводил полицию к телам, которые не удалось обнаружить. Вероятно, это происходило потому, что преступник вновь и вновь переживал каждый случай и постоянно освежал свою память.
Он принимал меры к тому, чтобы уничтожать улики, и оттого его долго не удавалось схватить. Он также написал вполне логичное письмо своей приятельнице (жена у него тоже была), в котором выражал надежду, что, благодаря построенной на доказательстве его невменяемости защите, окажется в психиатрической лечебнице, где отбывать срок намного легче, чем в тюрьме. Исходя из всего этого следовало считать, что Шокросс прекрасно понимал, о чем говорил. Его нелады с законом начались в 1969 году, когда в Уотертауне, к северу от Сиракьюса, его признали виновным в грабеже и поджоге. Меньше чем через год Шокросса снова арестовали — на сей раз за то, что он задушил мальчика и девочку. Девочка оказалась к тому же изнасилованной. Его приговорили к двадцати пяти годам заключения, но через пятнадцать лет условно освободили. Если вы помните из предыдущих глав, эти пятнадцать лет, на которые в период заключения отстал в своем развитии преступник, и составили ошибку в возрасте, когда Грег Мак-Крейри составлял его психологический портрет.
Теперь разберем все по порядку. Спросите меня или любого из тысяч копов, обвинителей и федеральных агентов, с которыми мне приходилось встречаться за годы своей карьеры, и вы получите единодушный ответ: двадцать пять лет за жизни двоих детей и так чертовски мало. И чтобы сократить этот срок, следует предположить одну из двух прямо противоположных вещей.
Первое. Несмотря на дурное воспитание, ненормальную семью, якобы причиненные в детстве травмы, убогое образование, криминальное прошлое и все прочее, пребывание в тюрьме оказалось опытом столь замечательным, вдохновляющим, врачующим и открывающим глаза, что Шокросс прозрел, осознал свои заблуждения и, ощутив благотворное тюремное влияние, проникся желанием открыть новую страницу жизни и отныне навсегда сделаться законопослушным гражданином.
Принимаете? Нет? Тогда вот вам предположение номер два. Пребывание в тюрьме было столь невыносимо ужасным, столь отвратительным и повседневно калечащим и потому столь эффективно наказующим, что Шокросс, несмотря на дурное прошлое и постоянно гложущее желание насиловать и убивать детей, больше никогда не захочет туда попасть и будет делать все, чтобы, не дай Бог, не вернуться в камеру. Признаю, второе предположение столь же маловероятно, сколь и первое. Но если мы не принимаем ни то, ни другое, каким образом можно выпускать подобных людей на свободу и не опасаться, что они не убьют снова?
Безусловно, существуют типы убийц, которые, скорее всего, не подвержены рецидивам. Но это не относится к серийным убийцам на сексуальной почве. Тут я вполне соглашаюсь с доктором Парком Дицем, который утверждает, что «трудно представить себе обстоятельства, при которых их следовало бы выпускать на свободу». Эд Кемпер, превосходящий по сообразительности и уму всех, с кем мне приходилось встречаться в тюрьмах, откровенно признавал, что его лучше держать под замком. Таких пугающих примеров бесчисленное множество. Взять хотя бы Ричарда Маркетта. К двадцати годам в Орегоне за ним числились драки, избиения, попытка изнасилования. И вот после неудачного сексуального опыта с женщиной из портлендского бара он изнасиловал и убил другую женщину, расчленил ее труп, скрылся из штата, попал в список ФБР особо опасных преступников и был арестован в Калифорнии. Его признали виновным в убийстве первой степени и приговорили к пожизненному заключению, но через двенадцать лет условно-досрочно освободили. Маркетт убил двоих, прежде чем его снова поймали. Скажите на милость, чем руководствовалась комиссия по условно-досрочному освобождению, когда решила, что он больше не опасен?
Не хочу ручаться за всех в ФБР или тем более за Министерство юстиции, но сам бы я скорее согласился иметь на совести заключенного в тюрьму убийцу, который, если его отпустить, может и не убить, чем, освобождая такого убийцу, рисковать жизнью невинных людей.
Таков уж американский образ мыслей: считать, что все идет к лучшему, что все поправимо и мы можем добиться всего, чего ни захотим. Я же с опытом становлюсь все большим пессимистом, особенно когда речь заходит о возможности реабилитации некоторых типов преступников. В детстве им пришлось пройти через страшные вещи. Хотя травма могла быть нанесена и в более зрелом возрасте. И что бы ни думали судьи, адвокаты и психиатры по поводу их примерного поведения в тюрьме, оно не является гарантией приемлемого поведения на свободе.
Шокросс во всех отношениях представлял собой идеального заключенного. Держался спокойно, был сдержанным, выполнял всё, что ему говорили, никому не доставлял хлопот. Но мои коллеги и я пришли к выводу, который безуспешно пытались довести до сознания работающих в исправительных учреждениях и в области судебной психиатрии, что опасность таких преступников ситуативна. Стоит их поместить в строгое окружение, где у них не окажется выбора, и они станут паиньками. Но на свободе их поведение может быстро перемениться.
Возьмите хотя бы Джека Генри Эббота, заключенного-убийцу, который написал «Во чреве зверя» — трогательные и проникновенные воспоминания о жизни в тюрьме. Полагая, что человек со столь тонким мироощущением и блестящим литературным дарованием не мог не исправиться, литературные светила, такие, как Норман Мейлер,[44] начали кампанию за его условно-досрочное освобождение. Это стало настоящим событием в Нью-Йорке. Но через несколько месяцев после освобождения Эббот поругался и убил официанта в Гринич-виллидж.[45] Как выразился на лекции в Национальной академии ФБР бывший преподаватель бихевиоризма, а ныне сотрудник Исследовательского подразделения поддержки Эл Брэнтли: «Лучшим прогнозом будущего поведения или будущего насилия является история насилия прошлого».
Никто не заподозрит Артура Шокросса в том, что он столь же талантлив и умен, как Джек Генри Эббот. Но и ему удалось убедить комиссию по условнодосрочному освобождению, что его можно выпустить из тюрьмы. Оказавшись на свободе, Шокросс собирался осесть в Бингемптоне, но общественность, возмутившись, подняла шум, и через два месяца ему пришлось уехать. Он перебрался в более крупный город Рочестер и устроился на линию по приготовлению салатов в компанию по продаже пищевых продуктов. Через год он начал снова убивать — выбирал различные жертвы, но все столь же уязвимые, как и раньше. Изучая Шокросса, Дороти Льюис несколько раз вводила его в гипнотическое состояние и «возвращала» в прошлое, когда он терпел унижения от матери, которая, в частности, засовывала глубоко в его прямую кишку ручку от швабры. Во время сеансов Шокросс перевоплощался и ощущал себя разными людьми, в том числе и матерью, что поразительно напоминало сцену из «Психо» (заметим, что мать отрицала нанесение обид сыну и называла его лжецом).
