Эван Ознос - Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае
На следующее утро Майкл сел в поезд. Дорога до Цинъ-юаня занимала тринадцать часов. Он надеялся в один прекрасный день попасть на высокоскоростной поезд, уходивший с вокзала, похожего на летающую тарелку. Этот день еще не пришел. Майкл нес тяжкое бремя прошлого и будущего. Он метался между старым миром, ожидающим подчинения, и потребностью все делать самому. Как всегда, он написал об этом абзац для заучивания, и тот звучал как мантра. Но – обращенная к себе: “Я приму то, с чем родился, и сделаю все, чтобы это изменить”.
Эпилог
В последние месяцы моей пекинской жизни компартия сумела ненадолго вернуть двадцатимиллионный город в прошлое. В ноябре 2012 года планировался XVIII съезд КПК, событие десятилетия, и власти взялись за приведение столицы “в порядок”. Кульминацией должно было стать обновление состава Политбюро. Отдел приказал создать “атмосферу… которая будет способствовать триумфальному съезду… и породит массовый подъем в интернете”. Цензоры с удвоенной энергией пресекали рассуждения в Сети о коррупции и партийных интригах, наказывали за неуместные шутки. (Когда Чжай Сяобин, сотрудник пекинского инвестиционного фонда, в блоге сравнил грядущий съезд с фильмом-катастрофой, его арестовали на три недели.)
Таксистам велели снять ручки подъема стекол с машин, чтобы пассажиры не могли распространять “воздушные шары с лозунгами и шарики от пинг-понга с реакционными сообщениями”. Окна автобусов заклеили. Городские власти убрали с прудов лодки, а с прилавков магазинов – радиоуправляемые самолеты и распорядились держать домашних голубей в клетках (возможно – хотя прямо об этом не говорилось, – чтобы не искушать бомбистов). У Дома народных собраний дежурили пожарные: тибетцы в знак протеста часто устраивали на площади самосожжение. На съезде единственными тибетцами были члены официальной делегации. Они привезли новость о том, что Лхаса четырежды за последние пять лет стала “самым счастливым городом Китая”.
Ху Цзиньтао произнес речь, озаглавленную: “Спокойный марш к социализму с китайской спецификой, желание закончить строительство умеренно процветающего во всех отношениях общества”. Суть была такой: “Мы никогда не станем копировать западную политическую систему”. Государственная новостная служба сообщила о делегатке, так тронутой речью, что она “пятикратно заплакала”. А руки другой “онемели” от аплодисментов.
Новый Постоянный комитет Политбюро состоял из семи человек: пятеро будут работать пять лет, председатель КНР и премьер Госсовета – десять. Событие называлось “Встреча с прессой”, хотя журналисты не могли ни о чем спрашивать. Первым на сцену вышел Си Цзиньпин, который стал главой государства. Его отец был близким соратником Мао. Си представлял разительный контраст со своим предшественником Ху Цзиньтао. Румяный, с медвежьей фигурой, глубоким дикторским голосом и любовью к просторным западным костюмам Си напоминал скорее Джеки Глисона, чем Чжоу Эньлая.
Наш народ любит жизнь. Он надеется на лучшее образование, стабильную работу, достойные заработки, надежные социальные гарантии, высокий уровень здравоохранения, комфорт, хорошую окружающую среду; люди надеются, что их дети… будут работать лучше и жить лучше. Лучшая жизнь нашего народа – вот на что направлены наши усилия.
Речь Си была свежей, почти свободной от партийных мантр. И все же партия не желала, чтобы будущее уж очень отличалось от прошлого: четверо из семерых, возглавивших страну, происходили из старых номенклатурных семей. Партия пыталась опровергать обвинения в кумовстве, но теперь она превыше всего ставила политическую надежность, и среди нового поколения лидеров оказалось больше “красных принцев”, чем за всю историю КНР. Партия обещала подбирать высших чиновников “открытым, демократическим, соревновательным путем, основываясь на достоинствах”, но аналитики могли предсказать смену кадров, наблюдая за отношениями между семьями, партийными старейшинами и влиятельными группами. Настроенные на реформы кандидаты наверх не попали. Победили убежденные консерваторы. Лю Юнынань был опытным пропагандистом. Чжан Дэцзян получил экономическую подготовку в КНДР. Их вера в прошлое проявлялась даже в одежде: все вышли на сцену в темных костюмах и красных галстуках. У всех без исключения волосы были выкрашены в одинаковый черный цвет.
Для первого коллективного появления семеро сановников выбрали в качестве символического фона не картину будущего – технологическую компанию или университет, а выставку “Дорога к возрождению” в Национальном музее. Выставка демонстрировала историю “падения Китая в пропасть полуимперского, полуфеодального общества” и его спасения коммунистами. Си заявил: “У всех есть идеалы, устремления и мечты… Величайшая мечта китайского народа в последнее время – увидеть великое возрождение нации… Никто не будет процветать, если государство и нация не процветают”.
Вскоре упоминания о “китайской мечте” появились на плакатах и в телепередачах. За неделю “китайская мечта” была упомянута на первой полосе “Жэньминь жибао” двадцать четыре раза. ТВ организовало шоу талантов “Голос китайской мечты”. Партия отправила агитационные команды нести благую весть в несоциалистические страны. Ученых вдохновляли на разработки “китайской мечты”, а художников призывали творить в ее имя. Си призвал военных лелеять “мечту о сильной армии”, а начальник пропаганды Лю Юнынань приказал занести все это в учебники.
“Китайская мечта” отчасти уже была реальностью: Китай развивался. Чтобы партия оставалась “правящей”, нужно позволять людям процветать. Коммунисты планировали построить еще сто тысяч километров шоссейных дорог, полсотни аэропортов и более восьми тысяч километров высокоскоростных железных дорог. Но новое правительство понимало, что обычные люди имеют другие насущные интересы, и оно пообещало поднять нижнюю планку доходов и разрешить вкладчикам получать больше за свои сбережения.
Утолить жажду правды сложнее. Партия, шестьдесят лет поддерживавшая стабильность с помощью цензуры, секретности и запугивания, теперь столкнулась с культурой скептицизма, со стремлением к свободе. Отдел – памятник двоемыслию – все еще квартирует на проспекте Чанъань. Я думаю, китайские власти примут реальность тогда, когда на здании под крышей-пагодой появится вывеска.
Сложнее всего, наверное, справиться с жаждой веры. Китай в идеологическом застое, и ни одно политическое крыло не может заявить о своем превосходстве. Националистические настроения, рассказы об унижении Китая скорее повредят партии. Противопоставляя свои ценности общечеловеческим, она обрекает себя на пренебрежение, протесты, напоминания о пустом кресле Лю Сяобо. И все же партия пестует веру в унижение и в то, что ответственных за него нельзя терпеть.
Тридцать лет спустя после принятия идеи свободного рынка в Китае все еще нет объединяющей идеологии, нет “лейтмотива”. Когда глава государства сказал о “китайской мечте”, он хотел объединить людей, но вместо этого у каждого нашлась его собственная мечта. Моя соседка Цзинь Баочжу (она засудила моего арендодателя, обвинившего ее в похищении солнечного света), послушав новости, сказала: “Какова моя мечта? Прожить еще несколько лет в своем доме”.
Вскоре цензоры поспешно удаляли из Сети снимки людей с самодельными плакатами: “Моя мечта – справедливость и правосудие” и “Моя мечта – чтобы Си Цзиньпин защищал мою безопасность и право на деторождение”. Когда сайт “Жэньминь жибао” устроил опрос, поддерживают ли люди однопартийную систему и верят ли в социализм, 80 % из трех тысяч опрошенных ответили на оба вопроса “нет”. Опрос удалили с сайта. Прежде говорили, что удаленный цензорами текст или снимок гармонизировали.Теперь стали говорить, что их замечтали.
Вскоре после вступления Си в должность он признал: если не сдержать рост коррупции, она “неизбежно приведет партию и нацию к гибели”. Глава государства сравнил коррупцию с “червями, гложущими гниющую плоть” и пообещал ловить не только мелких “мух”, но и могущественных “тигров”. Си призвал партийцев быть “усердными и экономными”, и, когда он предпринял первую официальную поездку, государственное ТВ сообщило, что глава государства был одет в “обычный костюм” и обедал в буфете. Последнее для китайской политической культуры оказалось поворотом столь радикальным, что слово “буфет” приобрело метафизический смысл. Государственная новостная служба поместила на сайте баннер:
Си Цзиньпин навещает бедные семьи в Хэбэе: обед всего из четырех блюд и супа, без алкоголя.
Си призвал чиновников отказаться от мотоциклетных кортежей, свежих цветов и долгих речей. Бюрократы поспешили возвести его указания в правила, но, сами того не желая, привлекли внимание к прежним привычкам. Власти города Иньчуаня объявили, что чиновники больше не “принимают деньги в конвертах по поводу свадеб, новоселья и поступления детей в школу”. За кампанией “Четыре блюда и суп” последовала кампания “Чистая тарелка”: чиновников призвали съедать все заказанное. Скоро борьба с чревоугодием сказалась на экономике: продажи акульих плавников упали более чем на 70 %. Казино в Макао отметили уменьшение притока ВИП-игроков, а экспорт швейцарских часов упал за прошлый год на четверть. Производители роскоши надели траур.
