Георгий Санников - Большая Охота. Разгром УПА
— Все же на прощание, уже поднимаясь на бруствер, я сказал им: вы самое главное в своей жизни сделаете, если сегодня или завтра в плен нам сдадитесь, иначе все будете мертвыми.
Из дальнейшего рассказа белозубого Ивана Константиновича, Чумак понял, что за этот «поход» к румынам его чуть было не арестовали люди из НКВД, а спасло то, что, когда его пришли арестовывать за «уход к противнику» по доносу кого-то из его солдат, в это время вся румынская часть с оружием и развернутым белым флагом перешла к русским прямо на их участке, заявив через своего старшего офицера, что их уговорил сдаться в плен приходивший к ним вчера «Иван».
— Я еще и медаль за это получил, — закончил, смеясь, Иван Константинович.
«Смелый человек, — подумалось Чумаку. — Тот ушастый командовал моим захватом. Тоже смелый. Рисковал, если бы я рванул гранату. Этот к румынам на фронте не побоялся сходить. Нет, эти, наверное, такие же, как и тот, который погиб в муках, а дела своего не предал. А как же моя клятва, моя присяга воина УПА? Я найду возможность что-то сделать, уйти из жизни. Надо немного подождать, набраться сил. Я ведь им ничего не сказал. А ведь только я и Карпо знаем место и условия встречи с Лемишем. Этого я ни под какими пытками не скажу «энкэвэдистам».
Мыколе не стало легче от этих мыслей. Он чувствовал, что совершает предательство по отношению к оставшимся в подполье боевым друзьям. Вспомнил он и о своем решении, принятом им несколько месяцев назад, — с повинной не выходить, большевикам не сдаваться. Лемиш должен найти выход, объединить оставшихся еще в живых подпольщиков и уйти на Запад. Полковник Васыль Кук — Лемиш опытный командир. Он сумеет найти выход. Они еще повоюют. Чумак знал, что «энкэвэдисты» в плен «эсбистов» не берут. Он, Чумак, столько крови советской пролил, он живой Советам не нужен, его расстреляют. Об этом говорил ему Лемиш и другие провидныки, они говорили, что такие верные сыны Украины, как он, Чумак, испытанный и проверенный в боях член ОУН, должен до конца выполнить свой долг, убить как можно больше врагов Украины, биться с ними до конца, а если будет безвыходное положение, погибнуть достойно, как подобает воину за освобождение украинского народа от проклятых оккупантов-москалей. Он до конца выполнит свой долг. Жалеет об одном — мало поубивал немцев, поляков, предателей, москалей. Не отомстил до конца за невесту свою, за родных, высланных в Сибирь. И тут же у Чумака мелькнуло: «А что будет после моей смерти с родными в Сибири? Оставят ли их жить большевики?»
Чумак, как и подобает настоящему повстанцу, носил на поясе и пистолет ТТ, и наган. Откажет пистолет, всегда сработает самый надежный револьвер. Ну а если руки не смогут нажать на курок, остатками зубов вытянет чеку гранаты. Ничего не получилось у него. Перехитрили его чекисты.
— Ешь, Мыкола, ешь, — донесся до него голос Партизана. — Тебе силы нужно набирать. Харчи здесь хорошие, а работа у нас с тобой предстоит тяжелая и сложная.
«О какой работе говорит Партизан? — снова мелькнуло в голове. — Что он имеет в виду? — Кровь ударила Мыколе в голову. — Они думают, что я дам согласие стать предателем, их агентом. Я вам еще покажу. Я сейчас поем. Окрепну, залечится рана на голове. Я вам потом всем покажу, кто такой Чумак». Мыкола, растянув губы в подобие улыбки, взял ложку и опустил ее в пахнущий до одурения самый любимый им из всей еды — украинский борщ. Мыкола никогда еще в жизни не ел украинский борщ с пампушками и чесночной подливой. Он мгновенно опустошил тарелку и подумал, что мама его варила борщ не хуже, а может быть, и лучше, только пампушек по бедности никогда не было. Съел он и вторую тарелку борща и, наверное, несметное количество вареников с картоплей и сыром[146], сдобренных свиными шкварками со сметаной. Он не мог вспомнить, когда и где за последние месяцы так вкусно и плотно ел. Наскоро выпив компот, чем-то напомнивший Чумаку родной сельский грушевый взвар, все четверо, поторапливаемые посланцем от генерала, прошли длинным и темным коридором во двор областного управления госбезопасности. Туалет, куда попросился Чумак, оказался с не закрывающейся дверью, за которой стояли и ждали его двое сопровождающих. «Боятся, что убегу, даже в сортире охраняют, — мрачно усмехнулся про себя Чумак. — Посмотрим, что дальше будет…»
На двух больших легковых машинах выехали на широкое и хорошо асфальтированное шоссе. По бокам у Чумака уже знакомые ему чекисты. Мыкола поймал себя на мысли, что с удовольствием сидит и чувствует себя так же удобно, как когда-то подростком в кресле богатого польского маетчика, куда послал отец отдавать взятые в долг несколько злотых, а он, оставшись в комнате поляка один, решил попробовать, как люди чувствуют себя в кресле. Очень понравилось тогда Мыколе сидеть в таком мягком и удобном кресле.
Никогда в своей жизни не видел Мыкола так много машин на дороге, такого количества людей в поселках, селах и небольших городках, через которые проходила их дорога на Киев. Машины шли на большой скорости. Сопровождающие его о чем-то беспрерывно говорили, пытались и его вовлечь в их беседы, но Чумак либо молча улыбался им, иногда кивал головой, или закрывал глаза, погружаясь в дрему. Будущее не волновало его. Решение он принял. Он убьет себя.
Вот и Днепр. Блестят от заходящего солнца купола лавры. Забилось сердце Чумака. Когда-то говорил ему Лемиш, что будут они принимать парад своих войск в Киеве — столице независимой соборной державной Украины. А везут его сюда как пленника. Он в машине вместе с врагами своими. Он знает, почему они так ласково с ним обходятся — им Лемиш нужен. Если он встанет на путь предательства, они получат Лемиша, а потом убьют и Васыля Кука, и его, Чумака. Он это точно знает. Много лет учили и доказывали его командиры, поясняя на самых живых примерах, не верить большевикам, не поддаваться на провокации чекистов. В голову лезли мысли о захвативших его таких же, как и он, в прошлом бойцах УПА, подпольщиках, а ныне на службе у чекистов, хлопцах. И снова вспомнилось навсегда оставшееся в памяти: «Живой еще, собака». И удар сапогом в бок. Слезы стали душить Чумака. Это заметил сидевший слева от него Василий Иванович:
— Ну-ка, Мыкола, давай выпьем за приезд в Киев. Много не дам, а грамм по сто можно. — И ушастый, достав откуда-то из-под себя флягу и два стаканчика, ловко налил Мыколе и белозубому, чокнувшись с ними флягой, из которой сделал большой глоток.
Дорога, по которой машины поднимались от Днепра в гору, чем-то напоминала Мыколе въезды в известные ему города Дрогобыч, Ровно, Луцк, Львов — такая же ровная брусчатка. Мыкола никогда не был ни в Дрогобыче, ни во Львове, ни в других больших городах Западной Украины, но много раз по заданию своих командиров подходил совсем близко к предместьям и ему очень нравились эти ведущие в город брусчатые широкие дороги, построенные еще в прошлом веке австрийским императором Францем-Иосифом специально для всех видов транспорта, чтобы грязь и глину на колесах в город не вносили.
«Как много в Киеве деревьев, — подумал Чумак, — как в лесу».
Машины выскочили на широкий проспект, также покрытый брусчаткой, и Мыкола увидел слева громаднейший серый дом с колоннами. Ничего подобного он в жизни еще не видел, и, то ли от выпитой водки, то ли от только что увиденного и переживаемого им, пришел в невообразимое волнение. «Какое вокруг богатство, — мелькнуло у него в голове, — как красиво и добротно одеты люди. Какие красивые женщины».
А вот и сам Крещатик с изумительно красивыми новой постройки домами. Резкий подъем по брусчатой же улице, поворот направо, и машины въезжают во внутренний двор Короленко, 33 — центральное здание госбезопасности Украины. Их ждали. В одном из рабочих кабинетов на втором этаже накрытый белой скатертью стол, красиво сервированный на шесть человек. К уже известной Чумаку компании добавляются два человека — высокий, с залысинами и умным приветливым лицом Николай Иванович, украинец, это угадывается по его украинскому языку без русского акцента, и тезка ушастого — тоже Василий Иванович[147]. Этот, маленького роста, с почти лысым черепом и крупными чертами славянского и хитрющего лица явно русский, хотя пытается говорить по-украински. Чувствуется по всему, что эти новые лица — большие начальники. Прислуживают два сотрудника в штатском. Чумаку дают умыться. Во время всей личной гигиены рядом находятся Партизан и Василий Иванович, тот, ушастый. Наконец, все собираются за столом. Николай Иванович поднимает рюмку с водкой и говорит, что наконец-то он встретился с давно ожидаемым здесь Чумаком и рассчитывает на его благоразумие и здравый смысл, на оказание помощи в вопросе захвата последнего на Украине крупного бандеровского командира и руководителя подполья Васыля Кука — Лемиша. При этом Николай Иванович замечает, что, если эту помощь органам не окажет Чумак, ее окажут другие бывшие участники подполья, и эта заслуга зачтется им при вынесении наказания советским судом. В случае захвата Лемиша живым все совершенные против советской власти преступления участникам этой операции будут прощены и они станут свободными гражданами Советской Украины.
