Томас Кейтли - Тамплиеры и другие тайные общества Средневековья
Второй причиной была уверенность, что данные суды учреждены Карлом Великим, монархом, чьи заслуги и память о котором очень высоко ценились и почитались в Средние века. Императоры полагали себя обязанными уважительно относиться к учреждениям, созданным тем, от кого они получили свою власть. Духовенство же, будучи выведенным из-под их юрисдикции, было расположено к организации, созданной монархом, которому церковь серьезно задолжала, и среди наиболее важных целей которой было наказание еретиков.
Третья, и далеко не маловажная причина, состояла в очень эффективной организацией общества, которая позволила сделать их решения настолько действенными, что сравниться с ней в тот период времени ничто не могло. Покров таинственности, который окутывал все их действия, и количество членов, готовых привести в исполнение его решения, вселяли благоговейный страх. Дополнительное уважение приобреталось и за счет общеизвестной строгой проверки личных качеств человека, прежде чем принять его в общество. Его приговоры, даже когда не были известны доказательства, считались основанными на справедливости. Дурные люди трепетали, а добродетельные радовались, когда видели свисающее с дерева тело преступника и воткнутый рядом нож шоффена, демонстрирующий, кем он был осужден и приговорен.
Правление императора Максимилиана было периодом великих реформ в Германии, а учреждение им Вечного земского мира и Высшего имперского суда, вместе с другими мерами, в значительной степени было нацелено на исправление и улучшение ситуации в империи. Судам фемы в качестве вполне благоразумной меры следовало бы попытаться приспособиться к новому положению вещей, но это та мудрость, которую обычно не дано постичь обществам и корпорациям. И вместо того, чтобы успокоиться в своих притязаниях, они попытались даже еще больше расширить их. Под своим обычным предлогом – отсутствие справедливости – они начали распространять свои повестки на лиц и территории, которые не подпадали под их юрисдикцию. Тем самым они спровоцировали враждебность и активные действия со стороны городов и влиятельных местных феодалов.
Наиболее примечательными делами этого периода, демонстрирующими, насколько были извращены права и власть трибуналов фемы, являются нижеследующие два примера.
Герцог Ульрих Вюртембергский жил несчастливым браком с супругой Сабиной. При его дворе был молодой дворянин по имени Ганс Гуттен, выходец из почтенной и влиятельной семьи, на жену которого герцог обратил внимание более пристальное, чем мог потерпеть муж. Герцогиня же, в свою очередь, проявила особое пристрастие к Гансу Гуттену, и личные отношения между ними стали близкими настолько, что герцог этого простить не мог. Гуттен был либо самонадеян, либо беспечен, но стал открыто носить на пальце дорогое кольцо, подаренное ему герцогиней. Это переполнило чашу терпения герцога, и ревность с гневом вырвались наружу. Однажды на охоте в лесу у Беблинга он ухитрился отвести Гуттена в сторону от свиты и, застав его врасплох, пронзил своим мечом. Затем он снял свой пояс и повесил на нем соперника на одном из дубов в лесу. Когда убийство вскрылось, он не стал отрицать это, но заявил, что был фришоффеном и совершил этот поступок, повинуясь велению тайного трибунала, которому он был обязан подчиниться. Эта история не удовлетворила, однако, семью Гуттена, и столь же мало их устроило предложение убийцы выяснить отношения перед лицом вестфальского трибунала. Они громогласно воззвали к императору за справедливостью, и мужественные речи Ульриха фон Гуттена, отца убитого, настроили общественное мнение столь сильно в их поддержку, что императору не оставалось ничего другого, как объявить герцога Вюртембергского вне закона. Со временем при посредничестве кардинала Ланга было достигнуто примирение с родом Гуттенов и герцогиней, однако враждебность первых не иссякла. Чуть позже они приложили усилия, чтобы добиться изгнания герцога и конфискации его имущества.
Вполне допустимо, что трибунал фемы мог санкционировать убийство, совершенное герцогом, по крайней мере, вся былая уверенность в их справедливости уже утратилась, и даже самые щедрые в восхвалении прежних шоффенов авторы того времени не могли найти достаточно выразительных слов, чтобы описать, насколько недостойными они стали теперь. Распространенной поговоркой стала фраза о том, что в судах фемы заведено сначала повесить обвиняемого, а потом доследовать за что. Объявляя о торжественном роспуске, рейхстаг в Трире заявил, что «вестфальскими трибуналами очень многие честные люди были лишены достоинства, правоспособности, жизни и собственности». Архиепископ же Кельна, который хорошо был знаком с ними, вскоре после этого признал, среди прочих обвинений, в выпущенном им отречении, что «очень многие остерегались их и считали рассадником негодяев».
Второй случай, на который была ссылка, предоставляет еще более веские доказательства деградации вестфальских трибуналов.
Мужчина по имени Керстиан Керкеринк, живший недалеко от города Мюнстера, был обвинен, и, возможно, заслуженно, в неоднократных актах прелюбодеяния. Вольный трибунал Мюнстера решил взять это дело в рассмотрение. За ним послали и вытащили его из кровати прямо посреди глубокой ночи. Чтобы он не шумел и не сопротивлялся, задействованные люди убедили его, что он будет представлен перед трибуналом благородного канцлера города Мюнстера, и настояли, чтобы он надел свой лучший наряд. Его привели в место под названием Бекманский кустарник, где укрывали его, пока один из них доставлял сведения об успешном выполнении поручения в городской совет.
На рассвете штульгеры, фрайграф и шоффены, взяв с собой монаха и городского палача, пришли к Бекманскому кустарнику и призвали к себе пленника. Когда тот появился, то стал умолять, чтобы ему разрешили воспользоваться помощью адвоката, но в этой просьбе ему было отказано, и суд незамедлительно перешел к вынесению смертного приговора. Несчастный стал теперь упрашивать, чтобы ему дали отсрочку хотя бы на один день, чтобы уладить свои дела и примириться с Господом. Но и в этом ему с непреклонной твердостью отказали, отметив, что он должен умереть немедленно и что, если хочет, может исповедаться, для чего сюда и привели священника. Когда несчастный бедолага еще раз взмолился о милости, ему ответили, что ему окажут милость, и он будет обезглавлен, а не повешен. Монаха попросили принять исповедь, и, когда это было сделано, палач (который перед этим принес клятву никогда не рассказывать об увиденном) подошел и отрубил голову преступнику.
Между тем слухи о происходящем дошли до города. Стар и млад поспешили стать свидетелями последнего акта трагедии и, может быть, вмешаться в защиту Керкеринка. Но это предвиделось, поэтому были предприняты меры предосторожности. Были выставлены наблюдатели, чтобы никто из города не появился у места суда, пока все не будет кончено. Когда люди добрались туда, они не нашли ничего, кроме безжизненного тела Керкеринка, которое поместили в гроб и похоронили на ближайшем погосте.
Епископ и капитул Мюнстера выразили крайнее возмущение этим выходящим за рамки правил судом и попранием их собственных прав, что способствовало росту общей неприязни к судам фемы.
Читатели сразу поймут, насколько сильно в этом деле, имевшем место в 1580 году, судебное разбирательство отличалось от того, как оно проходило в более ранние времена. Тогда обвиняемого вызывали официальной повесткой и ему разрешалось иметь адвоката. Здесь его схватили, не сказав за что, и даже ничего похожего на формальное разбирательство в отношении него не происходило. Раньше, когда люди приближались даже случайно к месту проведения суда фемы, они крестились и спешили прочь от этого места, счастливые, что спасли свою жизнь. Теперь они спешили туда, не опасаясь найти место, где он заседал, а члены трибунала сами бежали при их появлении. Наконец, в суровости наказания, как и в справедливости, преимущества были на стороне старых судов. Преступник мучился в петле. Ничего не упоминалось о присутствии святого отца, утешающего его в последние минуты, а тело казненного вместо захоронения в освященную землю оставалось на растерзание стервятникам и диким зверям. Явно времена поменялись.
Суды фемы формально никогда не были устранены. Тем не менее прекрасные гражданские нововведения императоров Максимилиана и Карла V, последовавшее укрощение духа анархии и беспорядка, появление римского права, распространение протестантской религии и множество других событий того периода вселили людям неприязнь к тому, что теперь выглядело варварскими порядками, пригодными лишь для времен, к которым лучше бы никогда не возвращаться. Некоторые из трибуналов были упразднены, освобождения и привилегии неподсудности им во многом увеличились, незамедлительное вынесение решений им вообще было запрещено, они постепенно теряли свою власть до полной утраты своего значения. И хотя вплоть до XIX века их тень еще бродила по некоторым уголкам Вестфалии, они давно стали предметом антикварных забав, как одного из самых удивительных феноменов Средних веков. Они подходили лишь к определенному упадочному состоянию общества. До тех пор пока такие условия сохранялись, они приносили пользу, когда все изменилось, они вошли в противоречие с новым положением вещей, стали пагубными, начали вызывать ненависть и отвращение, потеряли все свое влияние и репутацию, разделили судьбу любого живого существа, которому свойственны недолговечность и угасание. Все, что от них осталось, – это воспоминания.
