Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА
- Я хотела тебе предложить то же самое.
Вскоре мы сумели увлечь нашей идеей Полину, пиар-менеджера «Смены», девушку, похожую на Николь Кидман, и ее парня, Родиона, смахивающего, я не смеюсь, одновременно на Тома Круза и Киану Ривза. Учитывая, что Оля имеет что-то общее с Кетрин Зетой Джонс, компания подобралась голливудская (из голливудского ряда выпадал только я – похожий на югослава Гойко Митича).
Андрей и Янек сказали мне, что будут помогать нашей группе, но со стороны - как сочувствующие.
- Я перегорел, - честно заявил Андрей. – Потерял форму, мои политические мышцы одрябли.
Встал вопрос о названии. Мне не хотелось, чтобы в нем было что-то «рабочее» или «социалистическое». Нет, я оставался социалистом, но название не должно отпугивать не подготовленных людей. Вначале мы решили обозначить себя как «Новое сопротивление», так назывался журнал «Красных бригад».
Но вскоре я узнал, что Дугин написал одноименный манифест, весьма фашистский. Опять Дугин! Надо было, конечно, отказаться от этого названия, а то нас постоянно спрашивали: «Вы связаны с Дугиным или нет?»
Три года я не следил за политической жизнью маргиналов. 7 ноября 2002 года мы с Янеком сходили на демонстрацию, и ушли разочарованные. Те же люди, только состарившиеся, те же речи, те же листовки. Один наш бывший товарищ объяснял старику из КПРФ, в чем заключается контрреволюционность сталинизма…
Но через год я заметил, что кое-что изменилось. Пришло много молодежи, даже в троцкистской группе «Рабочая демократия» набиралось человек семь до 25 лет, все они производили благоприятное впечатление, до поры до времени, конечно.
Первые полгода наша группа занималась лишь распространением листовок, иногда мы появлялись на пикетах. Я написал Манифест, в котором попытался соединить различные версии социалистической мысли, большое впечатление на меня произвели статьи и эссе мексиканского субкоманданте Маркоса и, конечно, я не забыл об идеологическом наследии эсеров.
И что самое главное – благодаря увлечению исламом я стал верующим человеком. Нет, не принял именно ислам, но я поверил в Бога Единого, я понял, что тяга человечества к справедливости – это проявление тоски по утраченному раю и предвкушение царства небесного. Поэтому в Манифесте нашей группы было много идей «теологии освобождения». Идея сопротивления несправедливости для меня стала важнее идеи революции, если под революцией понимать одноразовый акт смены одного строя другим.
Я рассчитывал, что наша группа станет площадкой, на которой объединятся крайне левые группы, поэтому старательно отходил от любой догматики. Я предложил назвать организацию именем какого-нибудь человека, репутация которого устраивала бы все социалистические течения и при этом было укоренено в революционной истории нашей страны. Так и родилась идея назваться Движением сопротивления имени Петра Алексеева. Петр Алексеев – первый в России рабочий агитатор, социалист, народник, но в то время, когда он действовал, в России не распространился марксизм, его высоко оценил Ленин, назвал пророческими его слова на суде: «Подымится многомиллионная рука рабочего люду и ярмо деспотизма, окруженное солдатскими штыками, разлетится в прах!» Товарищи поддержали мою идею.
О новом движении мы решили заявить с помощью акции.
Я узнал, что колонна новой партии власти - «Единой России» пойдет 1 мая во главе демонстрации.
- Давайте их остановим! – предложил я.
Ребята согласись.
Меня почему-то давно привлекало здание бывшей городской думы, что на Невском проспекте, напротив гостиницы «Европейская», следующее задние за Гостиным собором.
В доме, который примыкает к думе, я обнаружил открытый чердак и выход на крышу.
И вот мы сидим на чердаке. Я курю Gitanes, сигареты иностранного легиона, мог купить и другие, но я – позер, курить банальный Parlament не буду. Девчонки о чем-то говорят. Вдруг Полина обращается ко мне: «А менты нас не изнасилуют?».
- Дима тут такие ужасы рассказывал о Марии Спиридоновой! – подначивает ее Оля. – Казаки ее избили, а потом и изнасиловали.
- Только бы не изнасиловали!»
Я смотрю на Полину. Она говорит серьезно.
- Мы обязательно уйдем, если все сделаем, как задумали, нас не поймают, - успокаиваю я Полину. Но я не верю в то, что говорю. Я почти не сомневаюсь, что часа через полтора мы все будем сидеть в кутузке. Уйти нереально. Двор непроходной. Слева за забором – двор сбербанка. Перепрыгивать туда нет смысла – задержит охрана. Была надежда на какого-то знакомого Полины, который живет в той самой парадной, где я нашел выход на крышу, он обещал пустить нас к себе после акции. Но в последний момент испугался, отказался помочь. Мы в ловушке. И все мы понимаем это.
Янек дежурит у подворотни. Он регулярно звонит мне и сообщает: «Все спокойно, Ментов нет».
Ждем. Приближаются звуки демонстрации. Звонок. Это – Андрей Кузьмин сообщает, что голова демонстрации вышла на Невский. В голове – «Единая Россия». Я еще раз проверяю фальшфейеры. Андрей должен дать сигнал, когда начинать, а после того, как мы все сделаем – дать интервью журналистам с 5-канала.
Я волнуюсь. И боюсь, что мое волнение заметят ребята. Ни перед какой другой акцией я не волновался, как перед этой. Ни тогда, когда мы с Янеком ходили в «пролетарские экспедиции», а ведь сторожа нас травили собаками, грозили побить, сдавали ментам; ни перед оккупацией «Авроры», ни перед другими акциями. Я боюсь облажаться, ребята верят мне, они видят во мне «матерого революционера», они читали, что писал обо мне Лимонов…Я – «анархист первого часа», я – «троцкист первого часа», я – «фашист первого часа». Я не имею права пятиться назад.
Еще сигарета. Гул демонстрации нарастает. Скорей бы! Говорю: «Приготовиться». Девчонки должны вылезти через люк, который находится над фасадом, мы с Родионом выйдем на крышу с другой стороны, а потом преодолеем ее «хребет». Докурил. Играет духовой оркестр, барабанная дробь. Я замотал лицо куфией, снял косуху. Пора.
- Спокойно, ребята. Пошли!
Девчонки открыли люк, полезли. Я пошел первым, за мной Родион, он держит знамя, наше знамя, красное со звездой в черном круге, оно пролежало несколько лет у Андрея, и вот опять понадобилось. Один фальшфейер я засунул за пояс, другой - держу в левой руке, в правой – бутылка с водой. Вода нужна, чтобы затушить отгоревшие фальшфейеры, не устроить пожар.
Главное – действовать. Мы не делаем ничего особенного, мы не кидаем снаряд в губернатора. Губернатор останется жить. Мы просто должны остановить продвижение «едроссовской» колонны, и всё.
Оля и Полина растянули транспарант с надписью: «Выход один – сопротивление!». Родин начал размахивать знаменем. На небе ни облака. Солнце в зените. Я залезаю на какой-то выступ и привожу в действие первый фальшфейер. Демонстранты и зеваки задрали головы, смотрят на нас. Лица, лица, лица. Колонна остановилась, барабанщицы в коротких юбках прошли вперед, и оторвались от головы колонны. Вижу – бегает оператор с телевизионной камерой, снимает нас, реакцию демонстрантов, зевак. Это оператор бригады НТВ, мы договорились о съемке. Забегали менты. Остановился милицейский «Форд». «Уберите огонь с крыши! Уберите огонь с крыши!» - кричат в мегафон. Откуда это доносится – не могу сообразить. Фальшфейер, догорая, рассыпается, огненные кусочки падают на брезент, которым покрыта ремонтирующаяся мансарда. Брезент вспыхивает. Тут-то и пригодилась вода. Привожу в действие второй фальшфейер. Девчонки стоят с транспарантом, Родин размахивает флагом. Я успокоился, до этого действовал, как робот. Смотрю вниз. У католического собора Святой Екатерины заметил Андрея, рядом прогуливается Саша-борода, бывший активист троцкистской «Рабочей демократии», исключенный оттуда за «сталинизм».
Менты уже взобрались на соседнее здание, где находится ювелирная Лавка Ананова. Фальшфейер догорел. Вот и все. Мы сделали это - остановили их. Если бы нас было больше! Потом мне рассказали знакомые журналисты, что на демонстрацию срочно вызвали председателя Комитета по безопасности, чтобы он разобрался, кто «устроил провокацию на крыше».
Менты пытаются взобраться по трубе на крышу, где находимся мы.
- Уходим! - кричу я ребятам. Девчонки раскидывают листовки с нашим коммюнике, напечатанные на оранжевой и красной бумаге, они разлетаются, как осенние листья под взглядами зевак. Оранжевый цвет мы выбрали задолго до Ющенко, он яркий, заметный. Я взял у Родиона знамя и, прежде чем уйти с крыши, помахал им.
Мы вернулись на чердак, я ничего не вижу в полумраке. Ребята переодеваются, мы прячем транспарант, знамя, мой арабский платок, шмотки Полины и Родиона под фанерой. Я надеваю куртку. Выходим. Закрываю чердак на заранее приготовленный замок, чтобы менты, если они заберутся с крыши, не могли погнаться за нами. Родион и Полина пошли вперед, мы с Олей чуть отстали. Я жду появления ментов из арки. Но они не появляются. Где они? Они что, не сообразили, что вход во двор находится в метрах ста от Невского? У подворотни – Янек. Он кивает: все спокойно. Мы проходим дальше. Мы - просто парочки. Останавливаемся у Казанского собора – здесь мы в безопасности. Что-то подобное я испытывал после защиты диссертации: за плечами большая работа – а радости нет, есть огромная эмоциональная усталость. Полина улыбается, отлегло, ее не изнасилуют. Родион тоже доволен, что все позади. Я – нет. Я не доволен. Я жил акцией две недели, если не больше. И вот - она позади.
