Пётр Капица - Письма о науке. 1930—1980
Я сожалею, что мне приходится беспокоить Вас, но хорошо известно, что интернациональные научные связи весьма нам нужны, так как они необходимы для успешного развития науки в любой стране так же, как и в нашей. При тех условиях, которые у нас имеют место, нормальное развитие этих связей невозможно, и это положение следует изменить.
Ряд наших академиков такого же мнения.
Уважающий Вас П. Капица
P. S. Хочу обратить Ваше внимание, что нужно как-то выправить создавшееся положение с датскими учеными. Институт им. Н. Бора написал Вам, что приглашает меня, как гостя, для научной связи и прочтения
лекций. Академия наук официально сообщила о своем согласии. Надо признать, что сейчас положение Академии наук выглядит весьма неприглядно.
150) Л. И. БРЕЖНЕВУ[218] [Июнь 1972, Москва)[219]
Глубокоуважаемый Леонид Ильич,
Хочу Вам написать об одной стороне так называемого «Байкальского вопроса», на который как будто мало обращают внимания. Вы, наверное, знаете, что сейчас все думают только о чистоте воды и сохранности прибрежных лесов. Вопрос чистоты пресной воды сейчас встает в мировом хозяйстве очень остро, ее не хватает. Особо остро эта проблема сейчас стоит в США и в наиболее индустриализованных странах Европы — в ФРГ, Англии и др., где загрязнение рек и озер отходами разного вида производств достигло очень большой степени. Неизбежно там возникнет борьба за чистоту рек и озер, и в ближайшие 10—20 лет проблема чистой воды будет решена. Так же, как и проблема чистого воздуха в городах.
Благодаря меньшей густоте населения у нас загрязнение вод, в особенности в Сибири, не стоит так остро, как в европейской части Союза, где в некоторых местах оно достигло того уровня, когда уже необходимо бороться. Несомненно, что мы тоже в ближайшие 10—20 лет решим эту проблему. Я думаю, что при социалистическом хозяйстве можно будет найти более эффективные пути ее решения и проведения в жизнь, чем при капитализме. Таким образом, с точки зрения передового хозяйства страны <...> «Байкальский вопрос» не будет и не должен привлекать внимание нашей интеллигенции больше, чем такие вопросы, как целинные земли, но оказывается, что «Байкальский вопрос» захватил всех в стране, от молодежи до самых широких слоев населения, но, более того, за ним следят и за рубежом. Так, естественно, ставится вопрос: что в Байкальском вопросе захватывает народ? Очевидно, есть общественно-политический элемент. При оценке таких вопросов [мы] должны искать противоречия, и они есть, несомненно, менаду нашей интеллигенцией и руководством. Такие противоречия у нас в последнее время возникали по вопросу искусства, отношения к памятникам старины и по другим вопросам. Хорошо ли это или плохо? Конечно, это хорошо, потому что такие противоречия и интерес к ним и есть факты жизнеспособности нашей страны, ее стремления развиваться и идти вперед. Это здоровая демократия. <...> Эта сторона «Байкальского вопроса», мне думается, часто недостаточно учитывается. Это видно из того, что, например, у нас сейчас наложен запрет печатать о Байкале что-либо, т. е. мы пытаемся глушить то, в чем наша сила. А сила наша в громадном интересе нашего народа к развитию нашего строя. В этих противоречиях, в интересе к ним наша сила. Если мы зажимаем их резкими запретами <...> мы тормозим развитие нашей страны. Остановить, конечно, развитие нельзя, страна взяла курс в определенном направлении, и никто ее не сможет остановить. Сталин не смог это сделать, и никто другой это не сделает. Как жаль, что ряд товарищей продолжает еще не понимать, что <...> второй по экономической мощи страной в мире мы стали не случайно, но благодаря внутренней силе нашего народа, его интереса к развитию нашей страны. Революция дала этим силам возможность развернуться, и никто ее не сможет остановить. <...> Слабость капитализма в том, что народ не интересуется общим развитием страны. <...> В Америке судьба Великих озер не может стать народным вопросом.
Так вот что я не могу попять: зачем наша партия,
наше правительство вместо того, чтобы поддерживать такие дискуссии, как вопрос о Байкале, их глушит?..
151) М. В. НЕЧКИНОЙ 25 июля 1974, Москва
Глубокоуважаемая Милица Васильевна,
Когда я получил Вашего «В. О. Ключевского» то я сразу же продиктовал письмо с благодарностью. Вечером начал читать, и мне так понравилась Ваша книга, что решил написать Вам, когда ее прочту, чтобы сказать Вам более основательно, почему она мне понравилась.
Дело в том, что Ключевский — один из историков русского государства, которого я могу читать с большим интересом. Есть, конечно, и другие, которых я читаю,— это Тарле и даже Валпшевский. Но вот Платонова не могу. Для меня, дилетанта, изучающего историю для того, чтобы понимать нашу современность, Ключевских! стоит на первом месте, в то время [как] о нем как о человеке я почти ничего не знал. Но вот Ваша книга рисует интересный его портрет, чувствуется, что Вы пишете о В. О. с большой симпатией. Меня также интересовала Ваша оценка Ключевского и как историка и социолога. Вы называете Ключевского буржуазным ученым и не раз сетуете, что он не использовал марксистского метода, основанного на изучении классовых противоречий.[220]
Меня давно интересовала эпистемология социальных наук. Вот мы, в своей физико-математической области, не можем себе представить, чтобы, скажем, была бы одна буржуазная «таблица умножения», а другая — социалистическая. Но вот у вас, историков, совершенно законно упрекать Ключевского, что он пользовался не той «таблицей умножения», которой пользуются наши теперешние историки.
Это противоречие, конечно, объясняется существенной разницей в эпистемологии социальных и естественных наук.
Мне думается, что Jean Piaget правильно решает этот вопрос. Наверное, Вы знакомы с его работами, мне его основная мысль представляется так: в науках, связанных с психологической активностью человека, в отличие от естественных наук, изучающих законы окружающей нас природы, не может быть единых объективных научных обобщений. Это является следствием того, что в социологических науках общественные процессы неизбежно изучаются одним из членов этого общества. Точка зрения как бы находится в самой среде, а это делает принципиально невозможный объективный подход и нахождение объективных закономерностей. Таким образом, научные обобщения в социальных науках неизбежно делаются с точки зрения и запросов той социальной среды, которую представляет ученый. Это усугубляется еще тем, что исторические и социологические науки из всех существующих наук, по-видимому, имеют наиболее практический выход. Ведь на них воспитывается молодежь и формируется ее идеология. Эти науки должны служить для оправдания существующего социального строя и на их основании развивается законодательство и ведется внешняя и внутренняя политика страны. Поэтому история и социология должны удовлетворять запросам социальной структуры и оправдывать идеологию ее общества. Отсюда и возникновение разницы между «таблицами умножения» — например, приемлемой для буржуазного капиталистического строя, но не для социалистического строя. Это хорошо иллюстрируется в Вашей книге деятельностью самого Ключевского. Обычно он блестяще вел свои исторические исследования и толковал их под углом запросов зароя»-дающейся в то время нашей прогрессивно-буржуазной прослойки. Но когда волей судеб ему пришлось стать воспитателем наследника престола <...> тогда, чтобы удовлетворить запросам правящего класса, ему пришлось менять свои концепции. Это было неизбежно, такова эпистемология исторической науки, поэтому, мне думается, что упрекать Ключевского в том, что он не был, как наши историки, материалистом, «противозаконно»[221].
Но мне все же думается, что при изучении исторических процессов есть путь объективного подхода, который упускает Piaget.
Дело в том, что его эпистемологическая концепция применима не только при изучении социальных закономерностей, но и в области психологии, которая изучает закономерности взаимоотношения индивидуума с обществом, но кроме научного подхода, который тоихе тут не может быть объективным <...> еще используется другой мощный, унсе объективный метод исследования — это художественное обобщение. Объективное значение художественного обобщения выявляется в том, что оно приемлемо при различных социальных структурах и не зависит от социальных, национальных, религиозных основ общества. Возьмем как пример Гамлета, этот обобщенный образ, и описание его взаимодействия с людьми остается справедливым вот уже 300 лет. Он по сей день остается неизменным объектом для изучения психологических закономерностей во взаимоотношениях человека типа Гамлета и общества. Конечно, чтобы создавать такие художественные обобщения, нуячен талант Шекспира, Сервантеса, Рабле, Толстого, Диккенса, Достоевского и других великих писателей.
