Гарольд Дойч - Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Как выяснилось, нежелание Гитлера сразу отвечать на это предложение, которым он был раздражен, сыграло в конечном итоге ему на пользу. То, что в Лондоне и Париже отклонили это предложение еще до того, как на него отреагировал Гитлер, позволило ему возложить ответственность именно на них за то, что мирные переговоры не начались, и создать впечатление у немецкого народа, что он отнесся бы к бельгийско–голландскому предложению положительно, согласись на него Англия и Франция. Тем временем мировое внимание привлекли новые сенсационные события. Вскоре после того, как вечером 8 ноября 1939 года Гитлер покинул пивную «Бюргербраукеллер», сразу после произнесения там традиционной ежегодной речи в связи с годовщиной «пивного путча» 1923 года, ее потряс мощный взрыв, в результате которого 7 «старых бойцов» нацистской партии были убиты и 63 ранены и искалечены. Почти такое же впечатление, напоминающее удар током, вызвало пришедшее на следующий день сообщение о том, что два английских офицера – капитан Бест и капитан Стивенс – захвачены на территории Голландии спецгруппой СС. В Берлине эти два события были немедленно связаны, и англичан обвинили в шпионаже и подрывной деятельности, а также организации покушения на Гитлера. У оппозиции эти события вызвали растерянность и подавленность. Может быть, какой–то представитель оппозиции или какая–то небольшая группа решили взять инициативу в свои руки? С учетом того, что вопрос о покушении на Гитлера тогда активно обсуждался в оппозиционных кругах, подобные рассуждения и предположения с их стороны вполне возможны и понятны. Известно, что Эрих Кордт должен был осуществить попытку покушения на Гитлера при поддержке Остера и Эцдорфа, которая должна была состояться через три дня после описываемых событий – 11 ноября. В рядах Сопротивления никогда не было столь сильного и удручающего ощущения, что правая рука не знает, что делает левая.
С другой стороны, все члены оппозиции в абвере были единодушны во мнении, что взрыв в мюнхенской пивной был так или иначе организован нацистами, будь это заговор или провокация; цель этого состояла в том, чтобы вызвать рост симпатий к Гитлеру и побудить войска на Западном фронте быть готовыми сражаться более решительно. Как сказал Гинц, это было одним из пунктов «пропагандистского календаря» перед наступлением 12 ноября. Как отмечает Гинц, Канарис предвидел нечто подобное; он говорил ему и Остеру 8 ноября, что следует ожидать специально подстроенного инцидента, связанного с Гитлером: это может быть нападение в Мюнхене, сход с рельсов поезда Гитлера или же бомба с часовым механизмом, заложенная под его машину. Поскольку 8 ноября Остера не было в Берлине и, безусловно, владей он подобной информацией, он никуда бы из столицы не уехал, то, очевидно, Гинц ошибся, и Канарис рассказывал обо всем ему и еще кому–то другому, но никак не Остеру.
Какими бы ни были прогнозы в абвере до взрыва в «Бюргербраукеллере», 9 ноября, уже после взрыва, там придерживались точки зрения, схожей с той, что высказывал Гинц. Как отмечает Гроскурт, высказывалось предположение, что либо это организовали разочарованные и недовольные старые члены нацистской партии из так называемого «Кружка почтовых голубей», либо гестапо, возможно, в союзе с Герингом[147].
Если имел место заговор против Гитлера, то это было для оппозиции ободряющей новостью, свидетельствующей об отсутствии единства среди нацистов. Однако если это была инсценировка, целью которой было создание повода для удара по его врагам, то она придавала весьма целенаправленный смысл высказанным Гитлером угрозам искоренить «дух Цоссена», которые ранее могли восприниматься как простое запугивание или эмоциональная риторика.
Одним из последствий взрыва в Мюнхене был срыв попытки покушения на Гитлера Эрихом Кордтом. Кордт узнал о произошедшем в Мюнхене 9 ноября, когда Остер был еще в Крейцнахе или во Франкфурте, поэтому он смог связаться со своим другом лишь на следующий день. Остер опасался, что произошедшее станет еще одним аргументом для сомневающихся и колеблющихся, чтобы не принимать никаких активных действий. Остер сказал: «Смотри, теперь наши «колеблющиеся тростники» смогут сказать: «Видите, эту неприятную работу делают и без нас. Гитлер и без нашего участия все равно падет». – «В таком случае нам просто придется работать без них», – ответил Кордт. «Все остается по–старому, – сказал Остер. – Так что до завтра».
Под вечер 11 ноября 1939 года Кордт направился домой к Остеру, чтобы забрать взрывчатку, которую он должен был использовать этим же вечером. Однако Остер встретил его мрачно: «Я не могу дать тебе взрывчатку». Все лаборатории, включая и центр по хранению и испытанию взрывчатых веществ абвера в Квенцгуте, были взяты под строгий контроль; было приказано выявить имя каждого, кто в течение недавнего времени получал взрывчатку. Привлеченный Гроскуртом в ряды оппозиции полковник Лахузен, начальник центрального отдела абвера–II, курировавший центр в Квенцгуте, был готов всячески помочь, однако и он не мог оказать необходимое содействие, не вызвав серьезных подозрений.
После нескольких минут тягостного молчания Кордт сказал: «Хорошо, я использую пистолет. Наступление на Западе надо остановить во что бы то ни стало». На это Остер раздраженно ответил: «Кордт, не делай глупость! Это же безумие! Гитлера с глазу на глаз ты все равно не увидишь. А в приемной, где полно адъютантов, ординарцев и помощников, у тебя не будет возможности выстрелить. К тому же, что очень важно, у нас теперь есть время. Дата начала наступления перенесена. Возможно, все дело в погоде, а может быть, и слова Браухича все–таки возымели воздействие. Новая дата наступления назначена на четырнадцать дней позже»[148].
Еще дважды, когда устанавливались новые сроки начала наступления, Кордт звонил Остеру и спрашивал о взрывчатке; он также ездил в Цоссен и просил Гроскурта оказать помощь в этом вопросе. Тем временем надежды на то, чтобы побудить генералов к активным действиям посредством устранения Гитлера, постоянно таяли; к тому же Кордт должен был учитывать, что в случае неудачи покушения его друзья в не меньшей степени, чем он, оказывались под угрозой. При покушении с использованием пистолета шансы на то, что Кордт останется жив, возрастали, и, соответственно, это говорило о том, что риск для всех был намного выше, чем шансы на успех: серьезные проблемы у оппозиции были бы практически при любом исходе покушения, а вот шансы на успех самого покушения были весьма и весьма малы.
После войны Кордт корил себя за то, что он все же не предпринял попытки покушения, махнув рукой на возможные отрицательные последствия. Возможно, на появлении у него подобного мнения сказалось трагическое развитие событий в июле 1944 года, когда Гитлер остался жив, а практически все ведущие представители оппозиции были уничтожены. Но это уже было мнение человека, который анализировал события задним числом, когда ему оставалось лишь сожалеть, что он не сделал того, что мог бы попытаться сделать.
Последствия инцидента в Венло оказались еще более тяжелыми и разрушительными для результатов деятельности оппозиции, чем взрыв в «Бюргербраукеллере». Последовавший перерыв в контактах с Англией через Ватикан и крайне сдержанное и осторожное поведение англичан после их возобновления привели к тому, что тех целей, которые при помощи них оппозиция надеялась достичь внутри Германии, ей добиться не удалось. Что же касается немедленного и непосредственного воздействия инцидента в Венло на оппозицию, то можно сказать, что в результате этой акции она была растеряна и даже в известном смысле деморализована. Сам замысел, как и факт организации и осуществления этой операции, успешно выполненной под руководством и при непосредственном участии талантливого и нестандартно мыслящего, порой до сумасбродства, Вальтера Шелленберга, говорил о том, что нацисты имеют представление о структуре и «центрах дислокации» противников режима внутри Германии, а также о том, какие расчеты связывает с ними Англия. Внутри оппозиции с немалым беспокойством активно обсуждали, сколько может уже быть известно СД и сколько ей еще удастся узнать[149].
Однако эти вопросы и на сегодня остаются открытыми. Практически полное уничтожение досьевых документов СД и гестапо делает невозможным сказать, что и в каком объеме было известно нацистам на том или ином этапе деятельности оппозиции[150].
То немногое, что известно сейчас, говорит о том, что нацисты о деятельности оппозиции знали на удивление мало. Конечно, люди Гиммлера не могли не получать сведений о наличии пораженческих настроений, о чем неоднократно говорил и сам Гитлер. Конечно, они были в курсе оппозиционного настроя таких людей, как Бек, Герделер, Хаммерштейн и Хассель; знали о критическом отношении к некоторым политическим шагам режима со стороны Шахта, Вайцзеккера, Кордта и многих других представителей как военных, так и гражданских кругов, а также бизнеса. Канарис, хотя и не высказывал критических замечаний там и тогда, где и когда это было не к месту и не вовремя, находился под подозрением у Гейдриха, который в кругу близких знакомых называл его «старой хитрой лисой, с которой всегда нужно держать ухо востро». Но в то же время нацисты демонстрировали потрясающую неосведомленность о глубине деятельности оппозиции, о том, сколь широкие круги она охватывала и сколь обширны были ее связи. Бек, которого Гитлер называл единственным из генералов, «кто может что–то предпринять», вероятнее всего, не находился под постоянным наблюдением, и его многочисленные, практически ежедневные телефонные разговоры с Остером, судя по всему, не прослушивались. Следует помнить, что, хотя люди Гиммлера и Гейдриха порой и проявляли изобретательность в методах своей деятельности, но, как и их руководители, во многом были любителями в том страшном деле, которое было им поручено.
