Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Баптист

Среди товарищей Азадовского по несчастью был еще один, который не мог его не заинтересовать. Увидев этого человека, Азадовский сразу почувствовал его необычность. Его звали Анатолий Сергеевич Редин (1931–1988); ко времени «заезда» на сусуманскую зону ему было 50 лет.

Он был плотник, рабочий, из рязанских мужиков; вся его молодость прошла в обычном для русского человека состоянии – пьянстве и гульбе. Но однажды, когда он поздним вечером возвращался в свою деревню Канищево, ему в поле предстала сияющая фигура в белом одеянии, обратившаяся к нему со словами укоризны; и с того момента Анатолий Редин, подобно Савлу, «обратился»: стал искать Бога и нашел его у Евангельских христиан-баптистов (ЕХБ). Со временем он стал даже пресвитером Рязанской общины ЕХБ, входившей во Всесоюзный совет ЕХБ, а в 1977 году примкнул к так называемому Совету церквей ЕХБ, отколовшемуся от основной церкви, и был избран там благовестником.

Совет церквей образовался в начале 1960-х годов и в связи с компромиссом, на который пошел с властью Всесоюзный совет ЕХБ, занял резко отрицательную позицию по отношению к государству. Советская власть именовала Совет церквей «наиболее экстремистским и антиобщественным» направлением среди баптистов, потому что там, кроме прочего, не признавали господства светской (читай: советской) власти. В 1984 году в тюрьмах и лагерях находилось почти 170 членов этой общины, причем многие не в первый раз; им, как и «политическим», всякий раз незадолго до освобождения наматывали новый срок, и они продолжали гнить на зоне.

Периодически власть пыталась официально зарегистрировать общины, но, когда с них потребовали полные списки приходов (то есть полные анкетные данные на каждого, включая место работы), а также предупредили о противозаконности ряда служений, в том числе молений за узников, они наотрез и окончательно отказались от регистрации. «Процесс регистрации общин нашего братства, – писал в 1979 году баптистский “Братский листок”, – приобретает в последнее время все более опасный характер, поскольку регистрация используется атеистами как средство антиконституционного вмешательства во внутренние дела церкви с целью ее окончательного подчинения себе, разложения и уничтожения».

Редин был арестован 15 апреля 1981 года; ему было предъявлено обвинение по нескольким статьям УК РСФСР: 190-1 («Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»), 227 («Посягательство на личность и права граждан под видом исполнения религиозных обрядов)» и 209 («Систематическое занятие бродяжничеством или попрошайничеством»). Приговоренного 14 октября 1981 года Рязанским областным судом к 5 годам ИТК общего режима Редина этапировали подальше от паствы – в Сусуман. Суд вынес этот приговор, зная, что Редин не был судим и имеет на иждивении четверых детей.

Отношение к Редину на зоне сложилось достаточно уважительное: как-никак, пятидесятилетний возраст и опыт евангельского служения. Анатолий Сергеевич умел слушать других, и зэки тоже прислушивались к его словам и считались с его мнением, хотя он был простым деревенским мужиком с образованием 5 классов. Но годы служения воспитали и просветили его. Редина использовали на зоне как искусного плотника и столяра: он ставил двери, утеплял окна, чинил мебель… Летом 1982 года Азадовский устроился к нему в помощники и недолгое время общался с ним ежедневно. Редин полностью отбыл свой срок и в 1986 году вернулся в Рязань. 16 июля 1992 года Постановлением Президиума Верховного суда он был полностью реабилитирован. Посмертно.

Романтические цветы

В башенном покое темно.Но улыбками они освещают друг другу лица.Они находят один другого наощупь, как слепые дверь.Почти как дети, которым страшно ночью, прижимаются они телом к телу.И все-таки они не боятся.Ведь ничего им не угрожает: нет ни Вчера, ни Завтра.Ибо время рухнуло. И они цветут на его развалинах.Он не спрашивает: «Кто твой супруг?»Она не спрашивает: «Как твое имя?»Они встретились, чтобы быть друг для друга новым началом.

Жизнь порой ставит каждого человека перед выбором, иногда непростым и даже мучительным. Но случается и так, что выбора нет: оказывается, что все, что находится по ту сторону, ничего не стóит и вся жизнь состоит исключительно в том, чтобы сделать один-единственный шаг.

Каждый из них – и Светлана, и Константин, – находясь в заключении, иначе взглянули не только на всю свою прожитую жизнь. О будущем они задумываться не могли – не решались думать о том, что принесет им завтрашний день. Было просто страшно.

Находясь в заключении и думая друг о друге, они в течение первых восьми месяцев не могли переписываться. Приступив к работе в арматурном цехе Горьковского автозавода, Светлана поначалу даже не знала, куда отправить письмо. И только в сентябре 1981 года, когда Лидия Владимировна получила уведомление из Сусумана, она смогла сообщить Светлане адрес Константина. Вряд ли у нас есть право подробно цитировать эти письма, но и без писем ясно, что после таких тяжких испытаний ни у Светланы, ни у Константина не было более близких людей, чем они сами.

Осенью они решили узаконить свои отношения. Слово «решили» тут выглядит странно: двое осужденных – один на зоне, другая на «химии», а между ними – десять тысяч километров… Ждать до полного освобождения Светлана не хотела, да и не могла, наверное… Но как добиться разрешения на отъезд к жениху? Это стоило ей невероятных усилий. Пришлось унижаться, просить, вымаливать… И все-таки ее отпустили – она полетела на Колыму, вышла замуж и вернулась в Горький. Оглядываясь назад, Светлана воспринимала это как чудо.

Когда-то, бросая во время этапа из «столыпинского» вагона один из конвертов, он написал обратный адрес: «Чита. До востребования. Н.А. Бестужев». Что тогда было в душе Азадовского? Мы не знаем. Может быть, то, что Николай Бестужев был одним из любимых героев его отца, неоднократно писавшего о декабристах; или он проводил горькие параллели между ссыльным Бестужевым и самим собой? Но уж если допустить, что Константин Маркович в тот момент ассоциировал себя с декабристом, то насколько же органично в данный сюжет вписалась Светлана! Она-то на самом деле оказалась «женой декабриста», продолжив традицию лучших русских женщин. Она, впрочем, и была такой – решительной и страстной.

Из Горького она доехала до Ленинграда, где провела два дня; оттуда ее провожали многочисленные друзья. Провела несколько дней в Москве, остановившись у Камы Гинкаса; 22 декабря почти в полночь она вылетела из аэропорта Домодедово в Магадан, причем на сохранившемся билете есть надпись: «Пассажир следует в город Сусуман, без права выхода в город Магадан». От Магадана, куда они прилетела утром 23-го числа, до Сусумана оставалось 630 км. Эту часть пути она преодолела на рейсовом автобусе. Сидячих мест не было, и Светлана 18 часов сидела на полу в проходе. Стояла настоящая колымская стужа, температура снаружи по мере приближения к Сусуману подползала к цифре минус 50 градусов, и на окнах автобуса был толстый слой наледи.

Процитируем фрагмент воспоминаний Генриетты Яновской и Камы Гинкаса:

КАМА. И вот ребята решили пожениться… Это было самое смешное. Значит, из камеры в камеру жениться нельзя, а поехать через всю страну, выйти замуж, провести с мужем три законные (в данном случае положенные) брачные ночи и возвратиться назад, – это можно.

ГЕТА. Как мы ее собирали! Я распаковала их ящики с посудой, достала оттуда две серебряные ложечки, две хорошие тарелочки, чашечки, салфеточки, и Света это все потащила с собой. Везла с собой дикое количество еды, сама – в валенках, в тулупе, с варежками. В автобусе ей вообще пришлось на полу сидеть, хорошо, что она была тепло одета.

КАМА. Мы все участвовали в организации этого путешествия. Сначала Света приехала в Москву, остановилась у меня в подвале, в общежитии МХАТа, откуда я должен был везти ее в аэропорт. Света – женщина крупная, но ее рюкзак даже для нее выглядел просто гигантским. А у нее еще что-то в обеих руках было. На дворе зима, декабрь месяц, морозы. Сначала ей надо лететь до Магадана, да с пересадкой, потом трястись на автобусе, а потом еще в открытой машине. И всюду тащить с собой свое барахло, эти «кутули». Это ее словечко.

Наш подвал был очень взволнован этой свадьбой. Катя Васильева [актриса, игравшая тогда во МХАТе. – П.Д.] перед самым Светкиным отъездом побежала на базар, чтобы у замерзших азербайджанцев купить цветы. Тогда это был жуткий дефицит. А какая свадьба без цветов? Но надо было найти цветы, которые не сдохнут до Магадана. Катя долго искала. Когда же она рассказала азербайджанцам, по какому случаю и для каких специфических молодоженов эти цветы, кто-то из продавцов обежал всех своих коллег, еще раз пересказал эту историю, и они, с миру по нитке, отобрали пять самых лучших гвоздичек со всего базара. И даже сами упаковали. И всю дорогу Светка везла эти цветочки: в самолете, лежа в автобусе на полу, на своих кутулях. И довезла! Хотите верьте, хотите нет, но эти гвоздики простояли у ребят все три дня и сдохли только в последний день. И это не миф. Это выглядит невероятно. Как сказка. Но это было именно так.