Смертельное Танго с Короной - Эдуард Павлович Петрушко
Тут случилось ужасное, в блок заглянул врач в очках, который был старший в отделении и спросил у моего спасителя:
– Не рано его в палату? Может, еще пару дней подержим? Мое сердце в страхе забилось, и готово было проломить ребра. Мне хотелось кинуться на очкастого и разорвать его зубами, проклятия крутились у меня на языке, и шептал и обращался к Богу врачей с просьбой выписать меня сегодня. Высокий врач, который готовил меня к переводу, аргументировано ответил:
– Нет – анализы в норме, белок упал, сатурация в норме, поражение легких уменьшилось. И надо места освобождать, с 11-го отделения заявок много.
– Хорошо, – сказал главный.
Я готов был закричать от радости и всех расцеловать даже деда. Началась подготовка документов. Время потекло еще медленней. С чем сравнить эти ощущения радости перевода с реанимации? Таких сравнений нет. Это будто тебе подарили новую жизнь. Мне кажется, что прошла целая вечность. Спросил у медсестры, готовят ли мои документы. Та выглянула в дверь и ответила, что врач пишет в ординаторской. Опять время застыло. Я уже беспричинно ругал врача, который заполнял выписку. Мне казалось, что он пишет «Войну и мир». Набрался наглости и опять задал вопрос – когда? Медсестра уже нервно ответила, что это не быстро. Я застыл на кровати как фараон, считая до ста и обратно. Наконец-то в блок зашел доктор и передал сестре мою выписку. Началось ожидание перевозки. Ожидание было невыносимое, время медленно жгло невидимые минуты, я доставал сестру бессмысленными вопросами. Медсестра терпеливо отвечала:
– Я сделала заявку, когда они соберутся, не знаю. Потерпи. Наконец-то в коридоре загромыхала тележка и зашли мужики, от которых несло прохладой и табаком. Рядом была сопровождающая медсестра. Я как гепард кинулся на перевозку, забыв о своей слабости и немощи. Вспоминая прошедшие семь дней, я вздрогнул и постарался спрятать в дальние уголки памяти.
Глава 4
Меня везли по улице, похолодало. В небе светило солнце, оно казалось большим и ярким. Увидел стаю голубей. Они закладывали виражи и кружили прямо надо мной. Их неподвижные крылья наискось резали прохладный воздух. Мне хотелось смеяться и плакать одновременно. Я жив, страдания кончились. Меня доставили в 11 отделении в палату интенсивной терапии. В этой палате лежали тяжелые, которые постоянно находились под наблюдением и которым требовалось наибольшее количество лекарств. Мое лечение продолжила Тишкова Дарья Алексеевна и Ковалев Илья Андреевич.
Я был абсолютно голый, между ног у меня болтался катетер с мочой. Прикрывшись одеялом, увидел, что ко мне идет молодая девушка, которая представилась врачом – Дарьей Алексеевной. Доктор заговорил:
– Ты выжил, это самое главное.
Я психовал, что они постоянно говорят, выжил – выжил, на тот период времени, повторяю, я не знал, что четыре дня был в коме под ИВЛ и действительно находился в опасной зоне.
– Хочешь окончательно поправиться?
Я кивнул головой.
– Теперь ты должен выполнять все мои указания и постоянно дышать кислородом.
Она вкрутила в выступающий из стены переходник аппарат и надела на лицо кислородную маску. Приподняв маску, спрашиваю:
– Можно мне выписаться, я напишу расписку. Дома долечусь.
Тишкова была полностью изолирована – в глухом комбинезоне в большой маске и очках. Я видел ее только ее изумленные глаза:
– Нет, ты только с реанимации, в таком состоянии, мы не имеем права выписать, полежишь у меня в интенсивной терапии. Станет лучше, переведем в обычную палату, а там будем решать вопрос насчет выписки. Не торопись, ты еще очень слаб, и твои внутренние органы были под сильным напряжением. Легкие еще поражены на 50-75 процентов. Но болезнь остановлена.
В конце беседы попросил принести мою одежду и телефон, Дарья Алексеевна обещала помочь и ушла по своим делам. Я остался сидеть на кровати, прикрывшись одеялом. Мне хотелось в туалет, а из одежды один мешок с мочой. Видать мой мозг насколько был отравлен седативными, что мне было абсолютно все равно, были утрачены всякие социальные нормы и стыд. Абсолютно голый, встал, взяв мешок с мочой, и пошел в туалет. Голова кружилась, я шатался и боялся, что упаду, но до заветной двери дополз. Все лежавшие смотрели на новичка, многие с удивлением, голые по палатам хотят редко. В туалете слил мочу с мешка и сел на унитаз. Это было блаженство – просто самому сесть на толчок. Позже я попробовал вытащить катетер, но кроме боли ничего взамен не получил. Подойдя к зеркалу, ужаснулся. На меня смотрел какой-то другой человек. Волосы были засаленные, они больше были похожи на комок выступающей грязной кожи, седая щетина топорщилась во все стороны, глаза бешенные, шкура провисала. Позже оказалось, что за эти дни я похудел на 11 килограмм. Я был похож на хвост пожилого зайца. Сказал зеркалу и своему страшному отражению:
– Ну, привет, бомж, – мой голос был со смешной хрипотцой, напоминая говорок какого-то мультипликационного персонажа. Также гордо, голый продефилировал к своей кровати. Я шел, будто у меня перебили позвоночник – шатаясь и сгорбившись. Люди привыкли ко всякой дичи, происходящей в этой палате, поэтому на голого немытого с выпученными глазами человека, другие пациенты уже не обращали внимание. Подошла медсестра и принесла мне женский халат, пятнистый и цветной, а также и тапочки на четыре размера меньше.
– Пока тебе не принесут вещи из хранилища, ходи пока в этом. Что есть.
Медсестра походила на увеличенного в сотню раз гнома – деловитая, расторопная, вся замурованная в защиту. Хорошая добрая медсестра, мы с ней позже познакомились, ее звали – Мухобат.
– Снимите мне катетер, попросил я, – и слегка пнул мешок для мочи.
– Может тебе памперсы одеть, и пока лежать будешь. Зачем снимать? – наивно спросила Мухобат. Я вскипел:
– Я хожу и хочу жить, нормально и писать, как человек.
Медсестра обещала кого-то позвать, кто умеет снимать катетер. Я влез в халат на три размера меньше, надел тапочки и тяжело задышал, легкие были наполовину поврежденные. Прилег. Через несколько минут захотелось встать, не получилось – мышцы атрофировались. Я взмахнул ногой, пытаясь придать ускорение телу, тут меня парализовала боль в животе, это были судороги. Как будто изнутри в животе меня кусали злобные собаки, я стонал от боли, покрылся испариной. Через пять минут судорога отступила. Посидев и отдохнув, прошелся по палате. Какое было это
