Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 2005 год

Однако, как ни молодо было животное, принесенное ергенинцами в жертву экспедиции «Вокруг света», у нас до трапезы оставалось предостаточно времени, и мы решили потратить его с пользой – на верблюдов. Место, где их лучше всего наблюдать, расположено в 20 километрах от поселка, «У кибитки».

Там действительно стоит старая кибитка, то ли осколок канувшей кочевой эпохи, то ли памятник ей. Каркас ее обнажен, а не покрыт войлоком, как полагается. И всякий желающий, словно в краеведческом музее, может изучать конструкцию традиционного транспортного средства калмыков.

– Вот видишь, – увлеченно рассказывал перешедший со мной на «ты» Монголыч, – решетки, шесты, круглый дымоход – и ничего больше не надо! Причем все части легко складываются, чтобы легко умещались на верблюжьей спине.

Что и говорить – здорово, хотя как эта штука действует, я так и не поняла. Но у меня и мозаику в детстве складывать не получалось…

– Сверху закрывали тканью. Красные и зеленые кибитки принадлежали самым богатым семьям, – продолжал экскурсию мой новый друг. – Белые делали для молодоженов. Ну а беднякам и цвет доставался бедняцкий – серый.

В эту секунду прямо за моей спиной раздался крик, и я резко повернула голову. Прямо на меня, быстро и бесшумно надвигались два огромных «корабля степи». Их движения были пугающе целенаправленными.

– Лена, беги! – откуда-то из другого измерения орал Наран.

– Стой, не делай резких движений! – басом возражал Монголыч оттуда же.

Я завороженно глядела на неотвратимых верблюдов. И все вышло, как в сказке или в кино про семью Дуровых. С головокружительной высоты ко мне спустились две огромные морды (черная и рыжая) с блестящими глазами и мягкими волосатыми губами. Синхронно высунулись языки. И – пошли «поцелуи». В шею, в уши, волосы. Пошли дружеские тычки носами – с моих ног до головы и обратно. Пошли долгие томные взгляды, от которых я, кажется, краснела. Что ж, знакомиться, так знакомиться. Более чернявого я прозвала за внешнее сходство Пушкиным, а рыжий так и остался Рыжим. Оба еще молодые и очень любопытные ребята. Жаль, что мне не разрешили пригласить их с собой на кюр.

О том, что мы собираемся трапезничать, знала вся северная часть республики. Не могла не знать – аромат сочного, пульсирующего мяса, только что вырванного Сергеем из «чрева степи», должен был распространиться по округе на километры. Впрочем, чутье никого не привело к нашему костру, и мы ели в своей довольно тесной компании: экспедиция «Вокруг света» и население села Ергенинского. А местные пенсионерки с лицами морщинистыми, как печеные яблоки, развлекали и удивляли нас историями.

Первая бабушка говорила:

– Так жалко, что теперь калмыцкие платья мало носят. В детстве моем, помню, все носили. Такая красота – как степные тюльпаны, не хуже. И все мастерили, все рукоделили. Одежду кроили, шили, вышивали, всегда только одной иголкой, годами – одной! Вороты и манжеты покрывали узорами. У каждого рода был свой, так что сразу понятно, что за человек, откуда взялся… Помню, на солнце нити блестели, как роса, серебряные, золотые. Шелковые иногда встречались. Каждый цветок был как живой, каждый листик, как с дерева упал, травинка – как только скосили… Потом еще подарки по праздникам дарили. Работу закончат – и несут ее дарить. Девушки парням – сумки для табака с орнаментом. Парни девушкам – серебряные пуговицы в виде овечьей головы. Или еще что-нибудь, чтобы на пояс приколоть. Очень красивая была жизнь в моем детстве.

Вторая причитала:

– Обида была большая. Я – еще девчонка совсем – из верблюжьей шерсти вязала носки и варежки, чтобы их на фронт потом отправляли. И вдруг нас – в Сибирь. Как сейчас помню, старики и дети от холода прямо в дороге гибли. Как идет, так и падает на полушаге, не шелохнется больше. И не хоронил никто… Куда уж тяжелее? Голодали сильно, даже калмыцкий чай не готовили. Не из чего ведь. Только если повезет, листья с яблонь оборвем в дороге, а вечером заварим – вот тебе и чай. А на место когда добрались, первый год картошку не сажали. Зачем, опять же? Думали: ошибка же вышла, скоро «там» все поймут, и мы домой поедем. А оно вон как сложилось, по-другому. Но люди вокруг жили хорошие, я сразу заметила, хотя русского языка у нас тогда никто не знал. Но как-то объяснялись, под одним же небом ходим. Делились они с нами, спасали нас. Когда мы в Калмыкию возвращались – плакали.

Третья, со славянскими чертами лица, о своем вспоминала:

– Мы с мужем в Сибири и познакомились. В деревне Павловка. На дворе 58-й год, ему – двадцать семь, а мне пятнадцать. Но – сразу поженились. И тут же меня, сибирячку, судьба отправила в степь. Кто бы мог подумать, что меня ждало калмыцкое счастье? И труды, конечно, калмыцкие. Но, ничего. «Дед», Ольда Тольгаевич, меня языку быстро научил. Песням, обычаям. Я уже и забыла времена, когда их не знала, – полвека здесь провела. Но не безвыездно, зачем врать? Даже в Париже была, когда меня выбрали «супербабушкой Калмыкии». А вы не знали? Во всех российских областях проводят такой конкурс. Или – почти во всех. В финальный тур прошли восемнадцать женщин. Вот нас и отправили во Францию. Там попросили какой-нибудь номер представить, спеть, сплясать… А я просто рассказала нашу с «дедом» историю любви. По-калмыцки. Красиво получилось – все хлопали. Знаете, какая радость?! Господи, как же пожить еще хочется.

Ранним утром дядя Сумьян обегает все дома, нужно поздороваться с каждым соседом. Но это – уже после часа, проведенного в молитвенной комнате. Туда он приносит свежесваренный чай с борцоками – высшим существам.

Он просит небеса о гармонии и благополучии в трех мирах: человеческом, животном и растительном: «Нельзя ничего „клянчить“ для себя. Надо печься о каждой букашке, тогда сбудутся и людские мечты».

В селении Хулхута они сбылись.

Как-то раз во время молитвы Сумьян подумал: почему бы не построить своими руками святыню? По всем канонам, «правильную». Старик долго размышлял. Потом поделился идеей с близкими. Потом – со всеми селянами. Те отреагировали с неожиданным энтузиазмом.

Скинулись по 500 рублей и принялись строить Ступу Долголетия.

Дело это тонкое и сопряженное со множеством мистических условий, но хулхутинцы строго соблюдали их. Фундамент копал тот, кому положено – мужчина, рожденный в год Тигра. Саша, сын дяди Сумьяна, постился 99 дней, чтобы иметь моральное право накручивать «флажки» с мантрами на тибетские палочки. Крутить их нужно слева направо, и обязательно с добрыми мыслями. Отвлекся – переделывай. В тринадцать вращающихся барабанов вместилось 40 тысяч мантр, и еще сотни тысяч – вместе с золотом, серебром и священными статуэтками Ца-Ца – «вмонтировали» в здание Ступы.

Через 99 дней посреди степи в трех километрах от селения, на том месте, где до революции стоял хурул, появилась святыня, задуманная стариком во время молитвы.

Верховный Лама Калмыкии Тэло Тулку Ринпоче, услышав об этом, обрадовался и сказал: «Если еще и монахи высокого ранга приедут в Хулхуту освятить эту Ступу, я буду считать, что свершилось чудо».

И оно вскоре свершилось. Девять известных братьев из индийского монастыря Гьюдмеда – те, кто умеет строить песочные мантры (важнейший тибетский обряд, невеждами прозванный «гаданием на мраморной крошке») – как с неба свалились на село, и в Ступе поселился дух благочестия.

Дяде Сумьяну как раз в тот день исполнилось 73 года, и у него родился девятый внук (детей тоже девять). Но и по сию пору каждое утро, чуть только рассветет, он обегает все село: нужно поздороваться с соседями, предварительно помолившись за их скот, за каждого из них, за Калмыкию и весь белый свет.

Елена Улюмджиева | Фото Андрея Семашко

Музеи мира: Убежище «пермских богов»

Почти в каждом провинциальном музее России – здесь стоит по-доброму вспомнить советскую систему государственного распределения, которая вовлекла в свою орбиту и искусство – можно обнаружить произведения, достойные особого внимания. Если не шедевры, то, во всяком случае, работы тех, кому случалось их создавать. Переступив порог Пермской галереи, даже будучи готовым к неизбежным открытиям, – приятно поражаешься увиденному.

«Эрмитажем в миниатюре» назвал Пермскую галерею директор главного музея страны Михаил Пиотровский. И это вполне справедливо: в ее собрании, насчитывающем почти пятьдесят тысяч единиц хранения, есть все, что «полагается»: египетские и греко-римские древности, вазы венецианского стекла и строгановское шитье, Рубенс с Йордансом, солидная подборка русских классиков и интереснейшие авангардные работы начала XX века. Однако основное украшение, ради которого сюда стоит приехать специально, – единственная в своем роде коллекция деревянной религиозной скульптуры XVII—XIX веков, созданная и собранная в здешних же местах. Так называемые «пермские боги» сегодня определяются искусствоведами как сугубо самобытное, «узкоместное» явление, которое особым образом соединило в себе и языческие финно-угорские, и славянские, и индивидуальные авторские традиции, вызванные к жизни талантом крепостных мастеров – христиан в пятнадцатом–двадцатом поколении. Но, что самое удивительное – в этих изваяниях весьма ощутимо европейское влияние. «Полунощный Спас» – такой же «агент Запада», как сама Пермская галерея, «чудом» появившаяся в уральском промышленном городе, на дальнем пути из Москвы в Сибирь.