Эльза Триоле - Маяковский, русский поэт
Приезд в Стокгольм, город, не испытавший войны. Он купался в комфорте, тонул в продовольствии. Вид всех этих пирожных вызывал у меня тошноту, и я продолжала видеть ножки Лили, стоящие так близко к той омерзительной лужице.
На пароходе "Ангерманланд", везшем нас в Стокгольм, было несколько случаев холеры. Нас некоторое время держали в городе, и мы должны были ежедневно ходить к врачу.
Маяковский описывает муки, борьбу, победы и быт тех сложных лет в "Хорошо!". Это очень длинная поэма, доходящая до 1927 года и завершающаяся великой радостью. Я выбрала некоторые автобиографические строки, затрагивающие годы 1919–1920:
Скрыла та зима, худа и строга,всех, кто навек ушел ко сну.Где уж тут словам! И в этих строкахболи волжской я не коснусьЯ дни беру из ряда дней,что с тыщей дней в родне.Из серой полосы деньки,их гнали годы — водники —не очень сытенькие,не очень голодненькие.Если я чего написал,если чего сказал —тому виной глаза-небеса,любимой моей глаза.Круглые да карие,горячие до гари.Телефон взбесился шалый,в ухо грохнул обухом:карие глазища сжалаголода опухоль.Врач наболтал —чтоб глаза глазели,нужна теплота,нужна зелень.Не домой, не на суп,а к любимой в гостидве морковинки несуза зеленый хвостик.Я много дарил конфект да букетов,но больше всех дорогих даровя помню морковь драгоценную этуи пол — полена березовых дров.Мокрые, тощиепод мышкой дровинки,чуть потолщесредней бровинки.Вспухли щеки.Глазки — щелки.Зелень и ласкивыходили глазки.Больше блюдца,смотрят революцию.…………………………..Окно, — с негоидут снега,мягка снегов,тиха нога.Бела, голастолиц скала.Прилип к скалелесов скелет.И вот из-за леса небу в шальвползает солнца вша.Декабрьский рассвет, изможденный и поздний,встает над Москвой горячкой тифозной.Ушли тучик странам тучным.За тучей берегомлежит Америка.Лежала, лакалакофе, какао.В лицо вам, толще свиных причуд,круглей ресторанных блюд,из нищей нашей земли кричу:Я землю эту люблю.Можно забыть, где и когдапузы растил и зобы,но землю, с которой вдвоем голодал, —нельзя никогда забыть!
Я сидела рядом с Маяковским в 1922-ом или 23-ом году в Берлине, где мы договорились встретиться с Лилей. Я сняла две комнаты в очень эксцентричном местечке. В одной из них было чучело совы, диван был врезан в устройство из полок, а стены украшены всевозможным оружием. В другой располагалась огромная кровать над которой тоже нависала какая-то странная конструкция.
В то время в Берлине я все время напарывалась на русских друзей… Каких-то родственников и просто приятелей, приобретённых на протяжении жизни и мало-помалу потерянных вновь. Что касается Маяковского, то мы едва ли говорили друг с другом. Или же он пытался начать склоку со мной, и Лиле приходилось вмешиваться, как и раньше, дабы предотвратить дикий скандал.
Я вернулась в Париж, где меня уже никто не ждал. Маяковский несколько раз посетил меня и мы без лишних слов заключили мир. Я обожала встречать его на вокзале! Он казался таким высоким, когда сходил с поезда!… Как выглядят другие, замечаешь только при разлуке — даже если расстаёшься ненадолго. И голос… как странно звучит голос близкого друга, когда его не слышишь какое-то время. Он выглядел монументально, когда шёл ко мне по перрону и все оглядывались на него: "Ну-ка, посмотрим на тебя!" — говорил он. "Мы про тебя в Москве распускаем слухи, что ты красивая — покажись, не ложные ли это слухи?".
Глава IV
Я вернулась погостить в Москву в 1925 году. Москва всё ещё была нэпмановской, по-прежнему страдающая, несмотря на тяжелые годы, которые ей уже довелось пережить. Нынешние двадцатилетние, наверное, уже не помнят те дни. Им ухоженная, заасфальтированная, переполненная автобусами, новыми и почти новыми машинами Москва кажется совершенно нормальной. Они уже с презрением смотрят на конные экипажи, как это делают в Париже. Они подчиняются правилам движения и безукоризненно одетым милиционерам в белых перчатках. Они едят пирожные и покупают цветы.
В 1925 Москва только начала есть пирожные. Москвичи добрались до этого момента, они улыбались… Но дома, домишки Москвы, отбеленные или покрашенные как провансальские статуэтки (немного розового, чуть-чуть жёлтого) гнили, разваливались, опирались, чтобы не рухнуть, друг о дружку, разбитые окна, зияющие крыши. Дороги в рытвинах, кареты в рваной обивке, жалкое количество машин, перевязанных верёвками, с обломанными бамперами, крыльями, немытых… Набитые трамваи, которые, казалось, вот-вот опрокинутся…
Переполненная, перенаселенная Москва трещала по швам. Моя сестра пережила жилищный кризис, переехав из Москвы в Сокольники, большой лес, начинающийся на окраине города. Она жила на даче, построенной из бревен — как и все усадьбы под Москвой. У них был бильярдный стол. Я понятия не имею, как этот огромный бильярдный стол там оказался. Он был слишком большим для их обыкновенного размера гостиной, в которой уже находился рояль, широкий диван и прочее. Летом можно было есть на веранде, и у них был сад, который позволял бильярдистам легко передвигаться вокруг, но зимой и по воскресеньями, когда наведывалась огромная толпа друзей, между миской супа и наклонённым игроком не было и миллиметра пространства, особенно если этим игроком был Маяковский! Кошке было некуда деться, и она сворачивалась калачиком на рояле. Ближе к вечеру сторожевой пёс по кличке Шарик присоединялся к общей массе — ночью его выпускали сторожить дом. Он несся как безумный вокруг дома, лапами едва касаясь земли, и исчезал, прежде чем кто-либо мог успеть сообразить, что это за рыжий клубок. Животные всегда были на почетном месте в доме Лили и Маяковского. Так же как и в его поэзии — он посвящал им целые поэмы.
У них было несколько собак, и Маяковский упомянул их всех в своём творчестве. Под конец дом помешался на французском бультерьере по кличке Булка. Это было совершенно человеческое существо со всеми неврозами старой девы, за которой смотрели как за незамужней тётушкой.
Я не хочу говорить о детских книгах Маяковского, но они приобрели огромную популярность. Назову лишь одну цифру, которая недавно привлекла моё внимание — в начале этого года (1939) в печать вышел миллион экземпляров одного из его стихотворений для детей.
------
Летом в Сокольниках бывало очень оживлённо. Повсюду гуляли люди, дачники сидели в своих садах до позднего вечера. Зимой было совершенно иначе. Приезжая из Москвы ночью, электричка оказывалась окруженной огромным заснеженным лесом, безмолвием, пустынными улицами шириной с Елисейские Поля, девственной белизной, не тронутой ни одним отпечатком ноги, дачами у порога своих садов, иногда со светом в окне… снежинками, падающими со звёздного неб, снежинками формы звёзд, из-за чего я с самого детства всегда думала, что это сами звёзды падают с неба.
