Аллен Даллес - Дожать Россию! Как осуществлялась Доктрина
Вальтер Шелленберг всегда держался уверенно и умел располагать к себе собеседников. Считалось, что у него выдающиеся разведывательные способности. Как я слышал, он поначалу добросовестно сотрудничал с представителями Канариса в рамках соглашения, заключенного между управлением военной разведки и контрразведки и полицейскими службами. Однако положение изменилось, как только Шелленберг стал начальником внешней разведки службы безопасности. Благородная душа Канарис, похоже, сперва рассчитывал на лояльность Шелленберга. Тот факт, что адмирал еще в 1942 году настойчиво предупреждал меня о коварстве нового шефа внешней разведки ГУИБ, свидетельствует: он разгадал намерение Гиммлера и его помощников прибрать абвер к своим рукам. Это предупреждение помогло мне разобраться в хитросплетениях могущественного эсэсовского ведомства и избежать многих неприятностей.
Шелленберг нанес решающий удар по абверу весною 1944 года, когда работавший на Канариса в Турции агент Фермерен бежал в Каир. Он преподнес Гитлеру это неприятное для разведки происшествие как провал, высветивший «подозрительные связи» Канариса. Фюрер, давно уже ненавидевший адмирала, немедленно ухватился за предоставленную ему возможность и отстранил его от должности.
Временное руководство военной разведкой было возложено на полковника генерального штаба Ханзена. Затем Гитлер отдал имевшее поистине роковые последствия распоряжение: абвер подчинили Главному управлению имперской безопасности. Лишь войсковая разведка на Восточном фронте, да и то благодаря ходатайству генерал-фельдмаршала Кейтеля перед фюрером, осталась в ведении сухопутных войск, а конкретно – моего отдела.
Не удовлетворившись достигнутым успехом, Шелленберг стал прилагать усилия к тому, чтобы заполучить себе и службу оперативной разведки, а затем и войсковую разведку. Бессмысленность и даже вредность этой затеи, которая не удалась, поскольку окончилась война, ныне очевидны. Ведь сама служба оперативной разведки и входящая в нее войсковая разведка – органы военного руководства. Следовательно, если бы верховные власти приняли предложение Шелленберга, то с упорядоченным управлением войсками было бы покончено, так как невозможно было бы обеспечить один из важнейших элементов механизма принятия решений – быстрое получение достоверных данных о противнике.
В результате опасного для нас развития событий на Восточном фронте деятельность службы оперативной разведки и войсковой разведки переплеталась все теснее, что, как оказалось, было очень полезным делом. Если разведывательная информация требует всегда перепроверки и дополнительных сведений, то тем более оценка обстановки зависит от своевременно и непрерывно поступающих данных. Поэтому необходимо добывать сведения целенаправленно, увязывая это с конкретными задачами. Более того, не следует делать выводов без достаточного минимума разведывательных сведений, которые подтверждали бы соответствующие оценки.
Мы, конечно, не могли предполагать тогда, что спонтанно возникшее в конце войны сотрудничество оперативной и войсковой разведки заложит основы для успешного развития разведывательной службы на немецкой земле после краха третьей империи.
* * *Чтобы выполнить справедливые требования начальника генерального штаба об активизации разведывательной деятельности против русских, было необходимо, как мне представлялось, вместе с тем увеличить штаты и провести реорганизацию отдела. Я пригласил своим заместителем подполковника барона фон Ренне и руководителем первой группы (всего было создано три группы) – майора Герре. Эти высококвалифицированные офицеры генерального штаба свободно говорили по-русски.
Первая группа занималась вопросами еженедельной оценки сил противника и положения его войск. Она состояла из секторов, число которых соответствовало количеству групп армий на фронте. Данные, поступавшие из каждой группы армий, обрабатывались в одном и том же секторе.
В задачу второй группы входила перспективная оценка положения. Она анализировала поступающую информацию, дополняя ее материалами из других источников, и давала оценку потенциала противника по кадрам, военной промышленности и всем другим аспектам, представлявшим интерес с точки зрения ведения войны. Группа располагала отличным архивом и обширными статистическими материалами, которые постоянно пополнялись. Впоследствии эти документы я и мои сотрудники использовали в качестве исходной базы при создании «Организации Гелена».
Третья группа состояла из специалистов по России, в основном родившихся там немцев, знавших страну и людей и владевших русским языком как родным. Она занималась переводом документов. Ее сотрудники привлекались часто и для устных переводов, в том числе на допросах. Руководителю группы подчинялся следственный изолятор отдела. Значение группы было особенно велико в связи с тем обстоятельством, что в Германии имелось мало настоящих знатоков России. Мы считали очень важным обеспечить высшее военное командование квалифицированными консультациями по всем российским проблемам.
Мартин Борман – начальник партийной канцелярии НСДАП. Ближайший соратник Гитлера, к концу войны приобрел значительное влияние в руководстве Третьего рейха
Здесь мне хотелось бы особо отметить своего друга барона фон Ренне, который отлично понимал и всячески поддерживал проект создания антикоммунистической добровольческой русской армии для участия в борьбе против сталинской диктатуры, который предложил превосходный знаток России Вильфрид Штрик-Штрикфельдт.
Как и ряд других моих друзей, фон Ренне пал жертвой карательных акций, развязанных Гитлером после покушения 20 июля 1944 года. Не только трагическая судьба многих людей, с которыми я был знаком и взгляды которых разделял, побуждает меня написать в меру своих знаний и возможностей об обстоятельствах, которые могут пролить свет на причины и закулисную сторону тех событий. Я должен сказать об этом еще и потому, что некоторые люди, не зная всех деталей, обвиняют меня в пассивности и нечеткой позиции, когда речь шла об устранении Гитлера.
Еще зимою 1941/42 года меня посетил полковник, ставший позднее генералом, – фон Тресков. Он был в то время заместителем начальника оперативного отдела группы армий «Центр». Я хорошо знал его по академии, где мы вместе учились. Обмениваясь мнениями, мы пришли к выводу, что нынешняя военная кампания, а вместе с ней и война будут проиграны, и вовсе не по политическим или военным причинам, а вследствие постоянного некомпетентного вмешательства высшего руководства, то есть Гитлера, что уже привело к ряду элементарных ошибок. Когда мы задались вопросом, каким образом можно воспрепятствовать такому развитию событий, логическим ответом на него было лишь одно – устранить Гитлера. Наш разговор остался неоконченным. Смутило, что мы нарушаем данную фюреру присягу. И это неудивительно: ведь нас воспитали в духе старых прусских офицерских традиций.
В 1943 году генерал Хойзингер кратко посвятил меня в планы движения Сопротивления. До того я долго размышлял, сопоставлял факты и убедился, что они, эти факты, свидетельствуют: вина Гитлера в предстоящей катастрофе неоспорима. Так что сказанное Хойзингером не было для меня неожиданностью. Генерал, как и я, принадлежал к кругу лиц, к которым стекалась информация о реальном положении дел на фронтах и в рейхе и которые могли ясно видеть роковые последствия для нашего отечества, ведущего трудную борьбу.
Вскоре после этого в беседах со своим однополчанином Штифом (в то время он был начальником организационного отдела генштаба) я не раз предупреждал его о настоятельной необходимости ограничить число людей, знавших о готовящейся террористической акции, и соблюдать чрезвычайную осторожность при подготовке устранения Гитлера. Еще раз подтвердилось, что немцы – плохие заговорщики. Оглядываясь назад, я остаюсь при мнении, что убрать Гитлера было нужно, но сделать это следовало бы по-другому.
А то, что я не сразу попал в список подозреваемых после провала заговора 20 июля 1944 года, случилось лишь благодаря следующему обстоятельству: 1 июля у меня произошло заражение крови в тяжелой форме, и после кратковременного пребывания в местном лазарете я был переведен в госпиталь в Бреслау. Обо мне, видимо, просто забыли, хотя за два или три дня до того меня в госпитале навещал полковник барон фон Фрайтаг-Лорингховен, чтобы проинформировать о намеченной на 20 июля акции. А потом не стали трогать.
Эти события до сих пор не перестают волновать умы людей. Появляются все новые воспоминания участников. Журналисты, писатели, ученые, да и много других лиц высказывают о них свое мнение. Я всегда придерживался того взгляда, что в нормальном демократическом обществе государственная измена остается государственной изменой. Она может быть нравственно оправдана лишь в одном-единственном случае, когда вызвана особо трудным, катастрофическим положением страны. Что касается моих друзей, которые отважились сделать такой шаг, то в данном случае я усматриваю как раз наличие такой трагической ситуации в Германии, вызванной фатально гибельным руководством Гитлера.
