Нина Зверева -Прямой эфир: В кадре и за кадром

бирался до своих героев для того, чтобы познакомить-

ся, поговорить, собрать информацию, а затем уже

написать сценарий и только после его утверждения

получить съемочную бригаду.

Технология работы в молодежной редакции «Фа-

кел» соблюдалась жестко и неумолимо. При этом

каждый участник команды всегда был в курсе об-

щих дел, планов и новых проектов. Достаточно ча-

сто после посиделок у Близнецова кто-то из наших

молодых парней-ассистентов бежал в ближайший

магазин за бутылкой водки (это называлось «сбегать

к Дусе»), а закуской служил черный хлеб с солью. Это

ПРЯМОЙ ЭФИР 41

был легкий допинг, если учесть, что бутылка разли-

валась на 15–20 человек и никто никогда не бежал

за следующей. Мы садились и пели песни. К счастью, многие люди в редакции умели хорошо петь — сам

Близнецов, Нина Рощина, Маргарита Гончарова, Елена Шляхтич. Они заводили, а мы тихо подмурлы-

кивали. Прежде всего Окуджаву, а потом наши ре-

дакционные песни, которые лихо сочинялись тем же

Марашом и тем же Близнецовым.

До сих пор я иногда цитирую своим ученикам

строки из наших веселых песен:

Вдохновенье, как скисший кефир.

Мы дрожим, словно ломтики студня.

Через час мы выходим в эфир,

Через два нас уволят со студии…

Или:

Нет у нас ни машин и ни дач,

Не хватает порой эрудиции.

Мы творцы молодых передач

С пожилыми суровыми лицами.

А почему редакция называлась «Факел»? Так при-

думали наши отцы-основатели. Они нарисовали

заставку, которая напоминала олимпийский огонь, и зрителями в городе Горьком эта заставка долгие

годы воспринималась как знак качества.

Мне повезло — я работала в «Факеле». Достаточно

долго — внештатно с восьми лет и до двадцати од-

ного, а затем в штате — целых семь лет до момента, когда в двадцать восемь лет я ушла в декрет рожать

НИНА ЗВЕРЕВА 42

сына. Потом меня перевели старшим редактором

общественно-политической редакции, где мне уже

самой надо было создавать коллектив, ставить новые

проекты, выстраивать отношения с властью.

Спасибо «Факелу» — я была к этому готова.

Сагалаев

Первый раз я увидела его во время своей первой

учебы в Москве. Мне было всего двадцать четыре

года, а курсы в Москве были организованы толь-

ко для главных редакторов, а я была самым-самым

младшим редактором молодежной редакции «Фа-

кел». Но Наталья Михайловна Дроздова, которая

должна была поехать в Москву на учебу, ждала вто-

рого ребенка, когда первому уже было более деся-

ти, и поехать в Москву она не могла, как говорится, по состоянию здоровья.

Так я оказалась первой в списке, и уже на следую-

щий день в Москве чувствовала себя лишним звеном

в спаянной компании комсомольских лидеров — ува-

жаемых руководителей молодежных редакций из Пи-

тера, Ташкента, Риги, Красноярска и так далее. Я лю-

блю учиться. Оставив на мужа двух маленьких дево-

чек, я с полным энтузиазмом и восторгом посещала

все лекции и все семинары на Шаболовке. Я старалась

изо всех сил быть первой в учебе, так как в нефор-

мальном общении по вечерам в общежитии на ули-

НИНА ЗВЕРЕВА 44

це Вавилова у меня не было никаких шансов хоть

как-то обратить на себя внимание лидеров молодеж-

ного вещания страны под названием СССР.

Было много смешного. Например, восточный па-

рень по имени Мансур (не помню, из какой респу-

блики) на третий день учебы подошел во мне с кон-

кретным предложением, которое звучало крайне

непристойно:

— Слушай, у меня уже три дня нет женщины. Се-

годня вечером я варю плов, и ты остаешься со мной.

Вариантов отрицательного ответа предусмотрено

не было, поэтому я сбежала к тете Зине и жила у нее

целую неделю, дрожа от страха. И она очень весели-

лась по этому поводу.

Но речь не про меня, а про видение, которое воз-

никло перед нами через две недели учебы, когда нас

привезли в «Останкино» в молодежную редакцию ЦТ.

Видение было кудрявым, веселым, одевалось в клет-

чатые штаны и носило фамилию Сагалаев. Я не совру, если скажу, что это имя было у всех на устах в то вре-

мя в «Останкино». Шел 1976 год, и страна погрузи-

лась в глубокий застой, но было несколько «форто-

чек» (в том числе «Литературная газета» и молодеж-

ная редакция Центрального телевидения), которые

могли себе позволить иронию, юмор и даже сатиру.

В программе нашего обучения была экскурсия

по «Останкино» и встреча с молодежной редакцией

ЦТ, ради которой приехали многие мои коллеги.

В то время одной из самых популярных программ

была программа «Адреса молодых», и заветной

мечтой регионалов было попасть в эту программу.

Помню, мы приехали в «Останкино», покрутились

ПРЯМОЙ ЭФИР 45

по всем нескончаемым коридорам, подивились

на студии и монтажные, а затем нас отвели в кино-

зал. И мы стали с нетерпением ждать Сагалаева.

Это был тот момент, когда каждый из участников

семинара должен был представить на суд московско-

го жюри свою собственную работу, и нас специально

просили в письмах привезти работы для показа и об-

суждения.

Я была всю жизнь примерной ученицей и даже

не думала, что можно приехать «пустой», поэтому

взяла последнюю эфирную работу. Это была про-

грамма о разводах и о любви из цикла «Точка зре-

ния», продолжалась она целых 54 минуты, там было

много постановок с участием актеров, много экспер-

тов и была одна главная мысль: «Развод гораздо более

серьезный шаг, чем женитьба, и последствия развода

всегда непредсказуемы». Вела нашу программу ми-

ловидная женщина-юрист. Там было много пафоса, но в целом мы с режиссером Михаилом Марашом

вложили в эту программу много души, искренности

и сочувствия.

Сагалаев пришел через десять минут после назна-

ченного срока и сразу перешел к делу.

— Давайте смотреть работы.

Тут-то и выяснилось, что работа есть только одна, то есть моя. А другие люди вежливо старались объ-

яснить «объективные» причины, по которым они

не привезли видеозаписи. К слову сказать, работали

мы тогда на монтажных аппаратах из Новосибирска

под названием «Кадр», видеолента была широкой, тя-

желой. Монтировали ее при помощи ножниц и скотча, и мой груз на 54 минуты составлял не менее десяти

НИНА ЗВЕРЕВА 46

килограммов. Это был тот самый момент в моей жиз-

ни, когда я ощущала тяжесть каждой эфирной минуты

в прямом смысле этого слова.

— Ну, и кто первый? — весело спросил кудрявый

парень в клетчатых штанах.

Молчание было ему ответом. Наш куратор Галина

Никулина растерялась и поглядела на меня. Я не хо-

тела быть первой. За предыдущие две недели учебы

я уже хорошо поняла, что моя программа состоит

из одних ошибок и лучше бы ее никогда не показы-

вать ни зрителям, ни друзьям. Лучше забыть о том, что я делала раньше, и начать работать по-новому.

Но все взоры сошлись на мне, и Сагалаев, который

было приуныл, радостно спросил:

— Сколько минут? О чем программа?

Я ответила, что о разводах, и занимает она 54 ми-

нуты эфирного времени. Другие члены группы на-

чали активно предлагать Сагалаеву устные рассказы

о своих эфирных победах, но он был тверд и после-

дователен. Он сказал:

— Нет ничего более скучного, чем рассказы о те-

левизионных программах. Если вы их не привезли, значит, они совсем не так хороши, как вам хочется

думать.

Можете себе представить, как относились ко мне

и к моему бенефису участники группы после такого

резюме! Тяжелая пауза, полная тишина. И вот уже

на экране возникают первые титры и первые кадры

моей нижегородской программы.

Я всегда говорю своим ученикам, что важный мо-

мент учебы — это просмотр своей работы глазами

других людей. Но это очень тяжелый урок.

ПРЯМОЙ ЭФИР 47

Никогда не забуду просмотр программы «Точка

зрения» в «Останкино» в 1976 году, потому что это

был провал, позор, несчастье моей жизни. Уже на пя-

той минуте просмотра люди начали посмеиваться, перекидываться репликами. Я понимала, что они

правы, что синхроны тяжеловесны, постановки при-

митивны, а призывы пафосны и бессмысленны. Я го-

това была отдать полжизни за то, чтобы программа