Эдуард Лимонов - Дед (роман нашего времени)
В 00 часов 17 минут они вползли в сугробы у спецприёмника. И остановились. Вышли. Дед сам нажал кнопку звонка. Не спеша вышел милиционер без куртки, в одной шапке. Вглядевшись в Деда, под его черную шапку, милиционер воскликнул:
– Ба! Знакомые всё лица! Опять к нам? – и открыл калитку.
– Здравствуйте, – сказал Дед. – С Новым годом!
Дед был хитрая, пообтёртая по тюрьмам бестия. Он практично знал, что с администрацией пенитенциарных заведений нужно ладить. Не нужно ладить со следователями, пускаться в разговоры с прокурорами, никаких им уступок, железная решимость, отстаивание себя и своей позиции. А вот тюрьма – это твоё местожительство, тебе тут жить, даже если речь идёт об административном аресте. Человеку можно насолить, досадить, замучать его и угробить даже за сутки. Деду удавалось, не заискивая ни перед кем, нормально жить в трёх тюрьмах и на зоне.
Они вошли в спецприёмник. Смена была, как по заказу, наилучшая. Справедливый начальник смены, такие же вполне разумные менты в команде.
– О, – сказал начальник смены, – какие люди у нас опять! И в самый Новый год! Надолго к нам?
– До середины января. Пятнадцать впаяли.
– Что же вы на этот раз совершили?
– Сопротивлялся милиции, разбрасывал, как детишек малых, сержантов 2-го оперативного полка и при этом жутко ругался матом.
Все присутствовавшие, а сбежалось их уже с десяток, засмеялись или как минимум заулыбались.
Начальник смены, капитан, достал из сейфа бланк «Протокола личного обыска задержанного» и вышел к Деду. Деда усадили на стул, из глубины спецприёмника вызвали двух понятых. И как же коряво они выглядели! Морды испитые и обмороженные. Одеты страннейшим образом. На одном были кожаные штаны с заправленной в них «металлической» футболкой. С футболки скалился кто-то вроде Дьявола. Второй понятой, длинный и хилый, также производил впечатление свежеотловленного бомжа, в слишком большом для него пиджаке, явно с чужого плеча. «Что поделаешь, – подумал Дед, – мои современники некрасивы». Он замечал, что они некрасивы, не впервые.
Протокол содержал дату, и она была интересной датой: «Москва 2011 г. января 01 дня 00.20 часов».
Я, капитан милиции такой-то (должность и звание оперативного работника).
В присутствии понятых таких-то (оба из г. Зеленограда).
Произвёл личный обыск задержанного (Ф.И.О..)
При обыске было обнаружено и изъято:
Паспорт №… на имя (следует Ф.И.О.).
Кольцо белого металла.
Членский билет №… на имя (следует Ф.И.О.).
Ремешок брючный чёрного цвета б/у 1 шт.
Сотовый телефон Nokia №… чёрного цвета.
4 тыс. 770 руб. (четыре тысячи семьсот семьдесят рублей).
Чётки зелёного цвета.
2 руб. 60 коп. (два рубля 60 коп.).
Два отдельные эти рубля 60 коп. появились в последний момент. Прапорщик, в то время как капитан писал, не теряя времени обыскал Деда, ощупал пиджак и, ощупывая бушлат, обнаружил за подкладкой монеты. Казалось бы, чёрт с ними, но вдруг они были заточены на милиционеров?! Капитан не поленился, принёс тупой нож и ножом подрезал подкладку бушлата. Вынули 2 рэ 60 коп. и вписали в протокол. Позднее Дед обнаружил в подкладке ещё монеты, менты любят недоделывать то, что начинают делать.
На отдельном листке записали все его чёрные одежды: бушлат, шапка, пиджак чёрный вельветовый, сапоги на молниях, три свитера, все чёрные.
Так же как в 1-й Градской, обошлись поверхностным одним взглядом на его торс («Да не снимайте, только приподымите свитер!»), чтоб там не было синяков, чтоб не пришлось отвечать им, тем, кто эти синяки не ставил. Дед сказал, что никаких синяков, задерживали нормально, без эксцессов.
Понятые ушли.
– Куда бы вас? – задумался капитан.
– Как обычно, мне бы одиночный люкс, – подсказал Дед.
– Одиночного нет, есть один необитаемый, плохонький, и холодновато там.
– Сойдёт, – сказал Дед. – Вы же помните, я не курю, а ваши бомжи как начнут смолить…
– Обижаете нас, у нас всё больше знаменитости теперь сидят, – сказал капитан.
Пока ему налаживали необитаемый «люкс», милиционеры напросились сфотографироваться с ним, «для истории».
– Смотрите, вместо истории как бы вас эти фото в тюрьму не привели, – предупредил Дед.
– Мы и так в тюрьме, – отшутились менты.
Его отвели в «шестую». Там было пусто, и стояли семь двухъярусных кроватей. «Дальняк», то есть туалет, не вонял, из чего Дед сделал вывод, что капитан говорил чистую весомую правду, в «шестой» давно не обитали. Точнее, обитали, малочисленное семейство тараканов, самые предприимчивые, видимо, сбежали в соседние камеры поближе к хлебным крошкам и зэковскому дерьму, здесь же остались самые-самые патриоты.
– Ложитесь так, чтобы мы вас через глазок видели, – попросил капитан.
И он лёг, так получилось, в самом центре камеры. Как потом наутро обнаружилось, в камере оставались ледяными два радиатора из четырёх, и он лёг как раз на границе тепловых поясов. Было ни холодно, ни жарко, а лучше бы жарко, он же немолодой человек, хотя никакой, конечно, не Дед, но он любил жару и не любил снег, белый цвет и холод, Вы помните?
Его девка, когда они стали избавляться от космического одиночества вместе, сказала ему в третью или четвёртую встречу:
– А ты энергичней моих молодых бойфрендов, неутомимый такой…
– Старый становлюсь…
– Какой ты старый. Нормальный мужик, только злой очень, видимо, внутри. Как зверь бываешь…
Произнесла она «зверь» с уважением. Он запомнил, и не всегда, но бывал с ней зверем. Он знал, что иные женщины любят грубость и насилие больше, чем ласку.
В их кладовке ему выдали две совершенно новые бязевые простыни, и такую же наволочку, от них даже пахло текстильной краской, они были в багровых тонах. Он взял себе нахально два одеяла и два матраса. Матрасы были трухлявые, но он не стал копаться в их кладовке, чтобы докопаться до лучших. Сойдут. Застелился он уже, вероятно, в третьем часу ночи. Тщательно подвернул простынь. Сделал себе ложе в лучшем виде. Тщательно разделся, сложил джинсы, свитера. Улёгся…
Обнаружил, что за дальней стеной глухо работает какой-то дальний мотор. Подумав, пришёл к выводу, что это работает вытяжка, как впоследствии и оказалось. Успокоившись относительно звука мотора (потом он вообще перестал его слышать), он обнаружил ещё одну помеху сну. Капли. Капли, он догадался, падают с высоты в красный таз, приспособленный под раковиной. Следовательно, раковина протекает. Он встал и проверил всё это хозяйство. Закрутил плотно кран. Успел увидеть несколько путешествующих по дальняку, по его чугунным башмакам («сабо» называют их французы, у которых сантехника в пору его пребывания в Париже была совсем средневековая) тараканов. Он не стал их убивать. Ну, живут и живут у туалета и под раковиной насекомые. Он всегда был готов делиться с животным миром территорией. Вот клопы и клещи – отрицательные существа. А таракашки, ну чего с них возьмешь… Он отнёсся к ним демократически.
Только он было смежил веки, как на улице стали взрывать петарды. Он вспомнил, что у обывателя Новый год. И уже их детки выбрались из-за столов, где остались пьянствовать и жрать взрослые, спустились на улицу, соединились там в толпу оскаленных мальчиков и девочек – придурков, и стаей, кто кого переплюнет по количеству взрывов, пошли взрывать. Он хорошо понимал тех американских ли, русских ли отставных военных, кто, поворочавшись в своих постелях в штате Миннесота или в Ростове-на-Дону, шли к шкафам, вырывали оттуда винчестер или пневматику, и начинали палить по пёсьим головам деток.
«Чтоб вы умерли молодыми! Чтоб ваши дети родились беспалыми, если вы не умрёте молодыми и доживёте до репродуктивного возраста!» – воскликнул Дед, обращаясь в сторону окон, а их было в камере ни много ни мало целых три. «Новый год». Хорошо, что он не будет видеть пятнадцать дней повального пьянства и свинства, поскольку просидит их здесь, в спецприёмнике…
В прошлый раз свои десять суток здесь он просидел с очень большой пользой для себя. Проштудировал шесть важных научных книг, сделал полсотни страниц выписок и записей своих размышлений. Нашёл у человека «инстинкт убийства», такой же легитимно-нормальный, как и инстинкт самосохранения. Этим открытием инстинкта убийства он посрамил Ницше и особенно Фрейда, который ошибочно обнаружил в человеке стремление к смерти. Отлично он провёл тогда время. Сидел он в «четвёрке», там всего три койки стояло. Он надеялся, что и в этот раз отсидит с пользой для себя.
Единственное неудобство состояло в том, что он и его девка Фифи планировали, что проведут несколько дней вместе, может быть, даже дня четыре. Она ушла от него 29 декабря, а уже 30-го улетела в Германию, полетела она туда с трёхлетней дочерью, чтобы оставить её там. Дело в том, что в Германии жили родители его девки. Так что она отправилась с дочкой к дедушке и бабушке. Впрочем, оба были моложе Деда. Ха.
