Сталинград. Крах операции "Блау" - Пауль Карель
25 января генерал фон Зейдлиц потребовал от Паулюса отдать приказ на прекращение боевых действий. Его совершенно правильный аргумент: отдельно взятому солдату нельзя навязывать решение о том, когда следует прекратить сражаться. Когда Паулюс отклонил это требование, Зейдлиц сам отдал приказ дивизиям своего корпуса расстрелять оставшиеся боеприпасы и затем прекратить боевые действия. Это было в 23.00.
Однако генерал Гейтц, командир 8-го корпуса, в состав которого входила знаменитая 76-я пехотная дивизия, запретил всякую формальную капитуляцию и особо — вывешивание белых флагов.
26 января Паулюс передислоцировал свой штаб в здание универмага. Там занимали оборону остатки нижнесаксонской 71-й дивизии. Все больше командиров просило разрешения на прекращение боевых действий.
Под сильным артогнем Паулюс отправился в здание тюрьмы ГПУ10, где несколько генералов приказали оборудовать свои штабы. Он объяснил им мотивы, по которым он отказывался разрешить капитуляцию: важен каждый день, который сковывает советские силы, это даст возможность осуществить планомерный отход группы армий «Кавказ».
Но помпезные заявления теперь были уже не эффективны. Даже самые храбрые офицеры утратили все свои силы и всю надежду. В подвале здания тюрьмы ГПУ лежали командиры полков, командиры рот, штабные офицеры: в грязи, раненые, в горячке, пораженные фурункулезом и дизентерией; они не знали, что им делать. У них не было полков, батальонов и оружия, не было хлеба и зачастую только один патрон в пистолете. Последний. Некоторые стрелялись.
Полковник Бойе, награжденный многочисленными высокими боевыми наградами, командир закаленного в боях полка «Хох-унд-Дойчмайстер», неоднократно отмечавшийся во фронтовых сводках Вермахта, вышел 27 января в подвале здания ГПУ к своим подчиненным и сказал: «У нас нет больше хлеба. Нет оружия. Я предлагаю капитулировать». Они согласились. И полковник, раненый, с температурой, вышел вместе с ними из развалин здания тюрьмы. До передовой на железнодорожной насыпи оставалось 50 метров. У тоннеля Царицынской балки стояли остатки дивизии генерал-лейтенанта Эдлера фон Даниэльса. Среди них — сам командир. Все без оружия. Все готовы капитулировать. Это было их печальное шествие. По обеим сторонам дороги стояли красноармейцы с автоматами на изготовку. Пленных снимали кинокамеры и фотоаппараты, затем грузили на автомобили, и степь проглатывала их.
Свидетельства с русской стороны об этом марше несчастных находим в мемуарах генерала Чуйкова: «Мы видели марш сотен военнопленных. Они шли к Волге и переправлялись затем через реку, за которую месяцами вели бои. Среди пленных были итальянцы, венгры и румыны. Солдаты и офицеры были истощены, их мундиры кишели насекомыми. Самое жалкое впечатление производили румынские солдаты: они были едва одеты, на это невозможно было смотреть. Они бежали босиком в 30-градусный мороз».
31 января около 14.00 генерал Зейдлиц сдался в своем бункере командиру ударной русской группы. С того времени началась его драматическая и трагическая судьба в советском плену. Между тем части 9-го корпуса генерала Штреккера удерживали свои последние позиции в расчлененном на отдельные участки северном секторе котла.
Из Сталинграда в эфир ушла самая страшная радиограмма: «Группе армий «Дон». Положение с продовольствием вынуждает не выдавать его раненым и больным, чтобы его хватило активным бойцам. Оперативный отдел штаба 6-й армии». Тем не менее, 31 января в 1.30 Гитлер приказал начальнику Генштаба радировать в Сталинград: «Фюрер обращает Ваше внимание на необходимость удержания крепости Сталинград. Важен каждый день этой борьбы».
Вся трагедия последних дней коренилась в позиции Паулюса, не желавшего ни в коем случае идти на «формальную» капитуляцию. Тогда отдельные генералы и командиры других степеней на свой страх и риск шли на переговоры о капитуляции с русскими командирами на местах. Когда вечером 30 января стало ясно, что штаб армии в здании универмага оборонять больше нет возможности, генерал Шмидт приказал полковнику Роске и зондерфюреру Нейдхардту войти в контакт с русскими и инициировать своего рода неофициальную капитуляцию командующего 6-й армией. С Роске разговаривал советский генерал Ласкин, начальник штаба 64-й армии. Основной темой переговоров было снабжение и обеспечение раненых. Ласкин обещал содействие. Он также подтвердил все гарантии, изложенные в тексте предложения о капитуляции, подписанного Рокоссовским в начале января, которое он «торжественно» повторил.
Ровно в 11.30 обер-лейтенант охраны штаба вошел в подвал универмага на Красной площади Сталинграда, прошел в небольшое помещение, где располагался командующий и доложил: «У дверей русские». С 6.00 Паулюс был уже на ногах и разговаривал с начальником оперативного отдела штаба подполковником фон Беловом. Он выглядел уставшим, разочарованным, но был решительно настроен на то, чтобы все закончить. «Но без церемоний», — как он выразился, т.е. без оформления документа о капитуляции и без официального протокола.
Это, вероятно, и было причиной того, что пленение Паулюса часто вызывало множество криво-толков. Он был верен приказу не капитулировать вместе с армией. В плен он пошел только со своим штабом. В то время как отдельные командиры на отдельных участках договаривались с русскими об условиях прекращения боевых действий. Когда генерал Ласкин и его переводчик вошли в помещение, Паулюс встал и сказал: «Фельдмаршал Паулюс». Ласкин приказал перевести свои слова: «Господин фельдмаршал, я объявляю вас военнопленным. Прошу сдать ваше оружие». Паулюс передал свой пистолет полковнику Адаму, а он — генералу Ласкину. Затем командующий 6-й армией поехал в плен по улице, по обеим сторонам её стояли шпалерами немецкие солдаты и офицеры.
В северной части котла, на пресловутом
Тракторном заводе и на орудийном заводе «Баррикады», там, где летом с обеих сторон прозвучали первые выстрелы в сражении за Сталинград, солдаты и офицеры опорных пунктов 11-го корпуса 1 февраля ещё вели бои. Там, где все это началось, все там же и закончилось.
Несмотря на то что эти бои в руинах
