Николай Гоголь - Письма 1820-1835 годов

М. И. ГОГОЛЬ

1835 года. Сентября <Петербург>

Дражайшая маменька!

Честь имею вас поздравить со днем вашего ангела, желаю вам его провести как можно веселее. Как бы мне хотелось вас лично поздравить, но нужно не много, надеюсь, потерпеть, так богу угодно. Посылаю вам моей работы карточные щеточки. Я нашла братца гораздо лучше против прежнего, он очень пополнел. Уведомте меня, бесценная маменька, о вашем здоровье; что касается до меня, то я слава богу здорова. Вот уж 3-тий год, как я не была на ваших именинах. Прощайте, неоцененейшая маменька. Целую ручки бабушек, тетиньки. Сестриц, братца и племянников целую.

Целую ваши ручки, бессчетно раз, и остаюсь вас истинно по гроб любящая дочь.

Annette Gogolle.

Письмо Ваше я получил посла<нное> вами от 17 октября. Очень рад, что вы здоровы. Дай бог, чтоб и впредь было так же. Я тоже здоров и жалею, что не удалось мне отведать дынь и арбузов, о которых вы пишете.

Больше не могу писать, потому что сию минуту прислали за мною и я должен ехать в наше правление. Обнимая сестру <?> и Павла Ос<иповича>, отлагаю до следующего письма.

Ваш сын Н. Гоголь.

А. С. ПУШКИНУ

Октября 7. 1835. СПб

Решаюсь писать к вам сам; просил прежде Наталью Николаевну, но до сих пор не получил известия. Пришлите, прошу вас убедительно, если вы взяли с собою, мою комедию, которой в вашем кабинете не находится и которую я принес вам для замечаний. Я сижу без денег и решительно без всяких средств, мне нужно давать ее актерам на разыграние, что обыкновенно делается, по крайней мере, за два месяца прежде. Сделайте милость, пришлите скорее и сделайте наскоро хотя сколько-нибудь главных замечаний. Начал писать Мертвых душ. Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется; будет сильно смешон. Но теперь остановил его [Но теперь остановился] на третьей главе. Ищу хорошего ябедника, с которым бы можно коротко сойтиться. Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь.

Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или не смешной, но русской чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию. Если ж сего не случится, то у меня пропадет даром время, и я не знаю, что делать тогда с моими обстоятельствами. Я, кроме моего скверного жалованья университетского 600 рублей, никаких не имею теперь мест. Сделайте милость, дайте сюжет, духом будет комедия из пяти актов, и клянусь, будет смешнее чорта. Ради бога. Ум и желудок мой оба голодают. И пришлите Женитьбу. Обнимаю вас и целую и желаю обнять скорее лично.

Ваш Гоголь.

Мои ни Арабески, ни Миргород не идут совершенно. Чорт их знает, что это значит. Книгопродавцы такой народ, которых без всякой совести можно повесить на первом дереве.

М. И. ГОГОЛЬ

<1835>. Ноября 10. С.-Пб

Я получил ваши два письма почти вдруг одно после другого. Одно меня порадовало, потому что я видел из него, что вы веселы, а другое не понравилось мне, потому что из него видно, что вы были скучны и в печальном расположении духа. Я должен с горестью заметить вам, маминька, что вы, чем далее, теряете ясность и спокойствие души. Вас тревожат всякие мелочи, вы ищете непременно предчувствий, предзнаменований, [В подлиннике без запятых: предчувствий предзнаменованья] вы начинаете верить самым пустым приметам. Одним словом, Вы живете в каком-то особенном мире. Ваши мысли наполнены мечтами. Вы, кажется, часто невнимательны решительно ни к чему. Ради бога, маминька, ищите больше обществ, развлекайте себя. Вы даже пишете мне о снах своих. Помилуйте, маминька, мало ли всякой чепухи снится нам, да если мы будем обо всем вздоре думать, так у нас поневоле голова пойдет кругом. Вы пишете, что очень странный сон вам виделся. Да, когда же сны не бывают странные! Мне прежде снилась такая дичь, что, верно, в пятьсот раз более странна. Сон есть отражение наших беспорядочных мыслей. То, что мы думаем, что нас занимает, нам видится и во сне, только натурально на изнанку. Хотите ли, я вам объясню ваш сон. Вы составили <о> мне идею, что я окружен какими-то друзьями; а так как вы любите сей час ваше предположение утвердить, стоять за него горою и уже никто вас не переуверит, и Вы уже потом идете дальше и дальше в мыслях, что эти друзья меня обманывают и проч. и проч., что вы, помни<тся>, мне часто говорили, хотя, признаюсь, мне совершенно были непонятны слова ваши, то вам и приснилось: что я говорю вам: вот что наделали мне друзья! А часы явились вам, как воспоминание, которое иногда вдруг приходит [явля<ется>] к нам во сне, иногда из самых времен детства, и о которых мы совсем не думали. Вот вам с идеею о мне вспомнились и те часы, о которых я писал к вам из Любека, что когда бьет на них 12 часов, показываются 12 человеческих фигур. При этом, может быть, вы часто думали о моем будущем путешествии по Европе и вот вместе с этим что-нибудь взбрело вам на ум и о моем прежнем пребывании за границею. Итак вы видите, маминька, что сон есть больше ничего, как бессвязные отрывки, не имеющие смысла, из того, что мы думали, и потом склеившиеся вместе и составившие винигрет. Сделайте милость, пожалейте всех нас, маминька, не предавайтесь мечтательности. Вспомните, как вы прежде были веселы и с вами не скучно было быть вместе никому. Мы все здесь здоровы. Сестры растут, и учатся, и играют. Я тоже надеюсь кое-что получить приятное. Итак чего же вам более, годка через два я приду в такую возможность, что может быть приглашу вас в ПБург посмотреть на них, а до того времени вам нечего досадовать. Истинный и добрый христианин никогда не бывает суеверен и не верит пустякам. Напишите мне о том, писали ли в опекунский совет о рассрочке, или нет. Напишите также, куда баб<ушка> Мар.<ья> Илична подала просьбу и которого числа и месяца. А до того до свиданья. Занимайтесь больше хозяйством и ездите больше по гостям. То и другое вас развлечет.

Ваш Николай.

Благодарю тебя, милая сестра, за приписку и известие о моем крестнике и о Павл<е> Ос<иповиче>. — Благодарю тебя за усердие, с которым ты стараешься наделить меня старинными картами, только это мне вовсе не нужно и не относится к моему предмету. Обнимаю тебя от души. Твой брат.

М. И. ГОГОЛЬ

<1835> Ноября 19. СПб

Письмо ваше получил 12-го сего месяца. Если будет время и возможность, то я постараюсь доставить вам сулемы <?>. Об Олиньке я хлопотал. Мало имею надежды; на свой счет покамест не могу. Впрочем это дело еще впереди. Посылаю вам письма сестер, которые, слава богу, здоровы. Благодарю очень сестру за приписку, а еще более за любовь, в награду за которую затерял я письмо к ней от Анет. Целую Николиньку и Ваничку и постараюсь привезть им гусаров или лошадей.

Желаю вам здоровья и веселого расположения духа.

Остаюсь ваш

Николай.

М. П. ПОГОДИНУ

1835. Декабря 6. СПб

Здравствуй, душа моя! Спасибо тебе, что ты приехал и написал ко мне. Но я думал, что ты сделаешь лучше и приедешь прежде в Петербург. Мне бы хотелось на тебя поглядеть и послушать, послушать, что и как было в пути, и что Немещина и немцы. Этого мне хотелось потому, что твои глаза ближе к моим, чем кого другого. Но на письме я знаю сам, что писать об этом слишком громоздко, и для нас, людей ленивых, очень скучно. Я жадно читал твое письмо в Журнале просвещения, но еще хотел бы слушать изустных прибавлений. Уведомь, какие книги привез и что есть такого, о чем нам неизвестно.

Я расплевался с университетом, и через месяц опять беззаботный козак. Неузнанный я взошел на кафедру и неузнанный схожу с нее. Но в эти полтора года — годы моего бесславия, потому что общее мнение говорит, что я не за свое дело взялся — в эти полтора года я много вынес оттуда и прибавил в сокровищницу души. Уже не детские мысли, не ограниченный прежний круг моих сведений, но высокие, исполненные истины и ужасающего величия мысли волновали меня… Мир вам, мои небесные гости, наводившие на меня божественные минуты в моей тесной квартире, близкой к чердаку! Вас никто не знает. Вас вновь опускаю на дно души до нового пробуждения, когда вы исторгнетесь с большею силою и не посмеет устоять бесстыдная дерзость ученого невежи, ученая и неученая чернь, всегда соглашающаяся публика… [Далее начато: бог с ними] и проч. и проч… Я тебе одному говорю это; другому не скажу я: меня назовут хвастуном, и больше ничего. Мимо, мимо всё это! Теперь вышел я на свежий воздух. Это освежение нужно в жизни, как цветам дождь, как засидевшемуся в кабинете прогулка. Смеяться, смеяться давай теперь побольше. Да здравствует комедия! Одну наконец решаюсь давать на театр, прикажу переписывать экземпляр для того, чтобы послать к тебе в Москву, вместе с просьбою предуведомить кого следует по этой части. Скажи Загоскину, что я буду писать к нему об этом, и убедительно просить о всяком с его стороны вспомоществовании, а милому Щепкину: что ему десять ролей в одной комедии; какую хочет, пусть такую берет, даже может разом все играть. Мне очень жаль, что я не приготовил ничего к бенефису его. Так я был озабочен это время, что едва только успел третьего дни окончить эту пиесу. — Той комедии, которую я читал у вас в Москве, давать не намерен на театр. Ну, прощай, мой Погодин. Обнимаю тебя очень крепко! Поцелуй за меня ручку супруги своей.