Макс Галло - Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932–1934
3. Третья группа деструктивных элементов состоит из тех людей, которые лишились в 1918 году своего положения и не смогли придумать ничего лучшего, чем стать революционерами. Поскольку они были участниками революции, то решили превратить ее в перманентное состояние. Мы все пострадали в те трагические дни, когда мы, дисциплинированные и верные долгу солдаты, столкнулись с мятежниками, которые хотели захватить власть. Нас всех воспитали в уважении к закону и подчинении представителям государства... Но мы не могли уважать этих узурпаторов. Наша честь требовала, чтобы мы отказались подчиняться им, и поэтому мы тоже стали революционерами. Но, даже будучи ими, мы не считали себя свободными от обязанности уважать естественные законы, налагаемые верховной властью на наш народ. Наконец, этот народ доверил нам государственную власть, и мы стали пожинать плоды четырнадцати лет борьбы. У нас не было иного выбора, как установить новый порядок, который был бы лучше того, который существовал до нас. Для нас революция – это не перманентное состояние...
Среди многочисленных документов, которые мне пришлось прочитать за последнюю неделю, мне попался дневник человека, который в 1918 году вынужден был нарушить закон и с тех пор жил в убеждении, что все законы, какими бы они ни были, надо уничтожить. Дневник произвел на меня гнетущее впечатление – его писал человек с психологией бунтовщика. Этот дневник помог мне ознакомиться с образом мыслей тех людей, которые, не признаваясь в этом даже себе, сделались нигилистами.
Неспособные к сотрудничеству, желающие занять положение в обществе вопреки существующему порядку, полные ненависти к властям, какими бы они ни были, многие из этих агитаторов, прирожденные бунтари, находились в наших рядах, пока мы боролись с прежними правительствами. Впрочем, многие из них еще задолго до 30 января отошли от нашего движения, главной особенностью которого была строжайшая дисциплина. У этих недисциплинированных людей была одна общая черта – они никогда не думали о немецком народе, их интересовала только борьба против закона и порядка...
В ходе следствия выяснилось, что среди некоторых высших офицеров СА существовали настроения, которые порождали самые серьезные опасения.
Были обнаружены и другие обстоятельства, после чего стало ясно, что все это тесно взаимосвязано:
1. В нарушение моего прямого приказа, а также обещаний, которые давал мне бывший начальник штаба СА Рем, в штурмовые отряды принимали тех людей, которые разрушали однородность состава этих отрядов.
2. Определенные представители высшей власти с течением времени стали считать второстепенным дело воспитания новых милиционеров в духе национал-социализма.
3. Естественная связь между партией и милицией постепенно ослабевала. Штурмовые отряды стали все сильнее отклоняться от того пути, который был им указан мною. Их стали использовать для выполнения других задач или ставить на службу совсем иным интересам, не имеющим ничего общего с интересами партии.
4. При назначении на руководящие должности лидеры СА стали руководствоваться чисто внешними соображениями. Большое число преданных делу партии ветеранов движения не получали продвижения по службе, зато те люди, которые присоединились к нам в 1933 году и которые не имели никаких заслуг перед партией, непонятным образом захватили многие руководящие посты. Часто достаточно было пробыть членом СА всего несколько месяцев, чтобы получить ответственную должность, до которой иной ветеран СА не мог дослужиться годами...
Руководство партии решило положить конец всем этим безобразиям, о которых я вам сообщил, что вызвало ожесточенное сопротивление со стороны начальника штаба СА. Он и его сподвижники требовали, чтобы ветераны нашей борьбы, многие из которых состоят в рядах нашего движения вот уже пятнадцать лет, а также те, кто представляет национал-социалистическую партию в руководстве рейха, предстали перед судами чести. А ведь всем известно, что эти суды в значительной степени состоят из людей, которые только недавно вступили в ряды нашей партии или вообще не состоят в ней...
В результате всего этого у нас с Ремом состоялся не один серьезный разговор. И во время них у меня впервые зародились сомнения в преданности этого человека...
Начиная с мая месяца у нас уже не оставалось сомнений, что начальник штаба СА Рем строит далекоидущие планы, которые, будучи реализованными, привели бы к серьезным переменам в стране.
Если в течение этих месяцев я медлил с принятием окончательного решения, то на то у меня были две причины.
Во-первых, я не мог, не имея веских доказательств, смириться с мыслью, что отношения, которые, как я полагал, строились на взаимном доверии, на самом деле основывались на лжи.
Во-вторых, я всегда лелеял тайную надежду, что мне удастся избавить СА от позора подобных разоблачений и что я смогу уменьшить ущерб, нанесенный ими, без кровопролития...
В руководстве СА постепенно сформировались три группы. Первая, состоявшая из небольшого числа людей, имевших сходные наклонности и пороки и готовых на все, была полностью во власти Рема. В эту группу входили, в первую очередь, Эрнст в Берлине, Хайнес в Силезии, Хайн в Саксонии и Хейдебрек в Померании. Была еще вторая группа, члены которой не принадлежали к этой клике, но считали, что дисциплина обязывает их подчиняться Рему. Но существовала еще и третья группа – ее руководители не скрывали своего возмущения происходящим. По этой причине их не назначали на ответственные должности; во многих случаях их просто игнорировали. Во главе ее стояли Лутце, нынешний руководитель СА, и Гиммлер, лидер СС.
Не сообщив мне и даже не намекнув, начальник штаба СА Рем заключил союз с генералом фон Шлейхером. Посредником между ними был продажный авантюрист фон Альвенслебен. Шлейхер был тем человеком, который придал планам Рема четкую форму. Он решил, что:
нынешний режим в Германии долго не продержится;
армия и другие национальные организации должны иметь одного руководителя;
единственным человеком, пригодным для того, чтобы занять этот пост, является Рем;
господин фон Папен будет смещен, а его должность в Канцелярии займет сам Шлейхер, что будет означать новые перемены в правительстве...
В течение четырнадцати лет я не успевал повторять, что штурмовые отряды – это политическая организация, не имеющая ничего общего с армией. В моих глазах было бы отречением от моих прежних заявлений и всей моей политики, если бы я поставил во главе армии не бывшего лидера СА Геринга, а какого-нибудь другого человека...
Верховным главнокомандующим рейхсвером является маршал фон Гинденбург, президент рейха. Как канцлер, я поклялся ему в верности. Его личность для нас священна...
В государстве только армия имеет право носить оружие, и только национал-социалистическая партия мыслит политически верно. В тайные планы Рема входило следующее:
Прежде всего, создать условия для новой революции. Служба пропаганды СА распространяла слухи, будто бы рейхсвер, с моего согласия, собирается распустить штурмовые отряды.
Чтобы не допустить своего роспуска, штурмовики собирались устроить революцию. Они хотели избавиться от реакционеров в своих рядах и захватить власть.
С помощью денежных сборов, маскировавшихся под благотворительность, Рем сумел сосредоточить в своих руках около 12 миллионов марок, которые он собирался пустить на свои цели.
Для решающей битвы были созданы специальные отряды головорезов, не имеющих никаких принципов и готовых на все. Эти группы назывались «охраной Генерального штаба».
Политическая подготовка операции внутри страны была поручена господину фон Деттену, а генерал Шлейхер взялся за ее внешнеполитическую подготовку, действуя лично, а также через своего курьера генерала фон Бредова. В заговоре участвовал и Грегор Штрассер.
В начале июня я сделал последнюю попытку образумить Рема. Я вызвал его к себе в Канцелярию, и мы проговорили с ним почти пять часов. Я сказал ему, что у меня сложилось впечатление, что определенные несознательные элементы готовят национал-большевистскую революцию, которая приведет к неописуемым бедствиям. Я также сообщил ему, что до меня дошел слух, будто бы в ней будет участвовать и армия. Я заявил начальнику штаба, что те, кто думает, что СА должны быть распущены, глубоко ошибаются, что сам я не мог предотвратить распространение подобных слухов, но любая попытка создать в Германии беспорядки вызовет немедленные ответные меры с моей стороны, а тот, кто захочет свергнуть существующий режим, станет моим личным врагом...
Для того чтобы предотвратить все эти бедствия, надо было нанести внезапный удар, неотвратимый, как удар молнии. Только жестокие и кровавые репрессии могли задавить бунт в самом его зародыше. Раздумывать о том, что лучше – расстрелять сотню заговорщиков, предателей и бунтовщиков или позволить 10 тысячам ни в чем не повинных штурмовиков погибнуть по одну сторону баррикад, а еще 10 тысячам столь же неповинных – по другую, было некогда. Если бы одному из заговорщиков, Эрнсту, удалось добраться до Берлина, последствия были бы непредсказуемыми. Прикрывшись моим именем, бунтовщики сумели раздобыть в полиции четыре легких бронированных автомобиля.
