Лариса Кучерова - КГБ в Афганистане
Обучение сотрудников афганской госбезопасности проходило на практике. Лекций и конспектов никто не писал. Если появлялась возможность завербовать члена бандформирования, то вербовочные подходы осуществляли в большинстве случаев вместе. Вместе и вербовали. Правда, сам процесс вербовки осуществляли в основном советские оперативники, а афганцы, как правило, выступали в роли безмолвных статистов. Шурави вели переговоры, а хадовцы смотрели и слушали. Для того чтобы склонить к сотрудничеству малограмотных дехкан, которые составляли основную массу душманского движения, надо было немало потрудиться. У каждого из них была своя тропа в бандитские лагеря. Кто-то приходил сюда за длинным рублем, желая прокормить семью, кто-то в стремлении отомстить за гибель во время БШУ всех родных и близких ему людей. С первыми договориться было проще. Правда, идеологические аргументы здесь оказывались малопонятны и неубедительны. Давить на то, что где-то в необозримом будущем их ждет райская жизнь в колхозе, было занятием малоперспективным. Потому приходилось искать более весомые аргументы. Мешок муки был куда более убедительным доводом в пользу сотрудничества.
Лидер одной из договорных банд – Баритшах. Провинция Кундуз, 1982 г.
– Американцы в этом вопросе нас значительно обскакали. В то время, когда мы старались донести до них все плюсы социалистической жизни, они более успешно убеждали в обратном с помощью пачек свежеотпечатанных купюр. Этот довод был абсолютно беспроигрышным. Несмотря на то что на содержание всего государственного аппарата Афганистана, армии, ХАДа, царандоя Советский Союз затрачивал несколько миллионов долларов в день(!), нам на «покупку» агентов и создание агентурного аппарата денег практически не выделяли. В лучшем случае для этих целей приходилось рассчитывать на продукты питания и медикаменты.
Странное дело, но те афганцы, кто служил в народной армии, воинами были, прямо скажу, никудышными. Те же, кто находился в бандах, воевали отменно. И это, как мне кажется, в большинстве своем зависело от того, что первые, в отличие от вторых, так до конца и не смогли понять, за что они конкретно воюют. Отчасти проблема заключалась в том, что всевозможные агитаторы за новую власть так и не смогли найти веских доводов, чем же эта власть для них хороша. А может, этих доводов не существовало вообще.
В 82-м году банды потихоньку начали склоняться к сотрудничеству как с шурави, так и с представителями народной власти. Как-то в Чахар-Дара Минько вышел на Назима – главаря местной небольшой, сабель под тридцать, банды. Он был старым другом одного хадовца, но лихолетье великой смуты разбросало их по разные стороны баррикад. Оставить без внимания возможность привлечь к сотрудничеству достаточно авторитетного в этом районе лидера было нельзя. Тем более что он сам начал проявлять инициативу и выказывать неподдельный интерес. После предварительных переговоров Минько вместе с товарищем Назима отправился на встречу.
К удивлению Ивана, Назим оказался довольно продвинутым собеседником. Он был в курсе октябрьской революции в России, с симпатией относился и к вождю мирового пролетариата Ленину. Подобная информированность на фоне тотальной безграмотности и средневековой отсталости впечатляла еще и оттого, что Назим не был обременен образованием и до недавнего времени влачил судьбу бедного слуги. Зато он обладал глубокой природной мудростью и живой пытливостью ума.
Одна из договорных банд
Во время беседы Минько безуспешно пытался донести до своего собеседника все прелести социалистического устройства жизни. Нафар слушал молча, внимательно изучая своего гостя лукаво прищуренными глазами.
– Тебе, – стараясь быть как можно убедительнее, говорил Минько, – НДПА обещает…
– Может, то, что они обещают, когда-нибудь и будет, но вот что скажу тебе я, – перебил его Назим. – Раньше я был нафар («нафар» – слуга. – Прим Л. К.). Теперь стал саибом («саиб» – господин. – Прим Л. К.) Теперь я командир. Раньше я калоши мыл своему хозяину, теперь мои люди моют калоши мне. А твоя власть хочет все это у меня забрать и снова сделать нафаром. Так что же в этом хорошего?
– Перед подобными доводами рассыпались любые аргументы. Такая философия была достаточно широко распространена среди душманов. Из числа главарей средних бандформирований, численностью от тридцати до пятидесяти человек, основное большинство составляли далекие от межпартийных и религиозных проблем дехкане, выплывшие на волнах того непростого времени в «саибы». Главный стимул – «Я был «никем», а стал «всем». За то и сражались.
Договоренности с Назимом так и не добились, хотя он некоторое время и соблюдал нейтралитет. Затем, руководствуясь какими-то одному ему известными выгодами, вновь ступил на тропу войны с пришлыми шурави. Но потом снова начал переговоры. Дальнейшая его судьба сложилась трагически. Его убили соратники, которым заплатили те, в чьи интересы не входило примирение Назима с новой властью. Однако некоторые из его людей перешли в правительственный лагерь и стали сотрудниками ХАДа.
Надо сказать, что подобные перевоплощения зачастую были весьма недолговечны. После двух-трех боевых операций новоявленные защитники народной власти давали стрекача. Судя по всему, они надеялись просто отсидеться в теплых кабинетах и имели довольно смутное представление о своем новом поприще. Воевать непонятно за что против единоверцев в их планы явно не входило, и при первой возможности они давали деру обратно в душманы. Там хоть мотивировка была понятнее – священная война против неверных для мусульманской души поистине благородное дело. Да и финансовая составляющая была значительно привлекательнее.
Подполковник Павлов пробыл в Афганистане недолго. Спустя несколько месяцев он уехал в Союз. До приезда нового зонального руководителя подполковника Картунова его обязанности долгое время исполнял капитан Минько, по поводу чего партийный советник первого секретаря НДПА не раз выказывал нескрываемое раздражение. Не капитанское, мол, это дело таким важным чиновникам задачи нарезать. Но сделать ничего не мог. Все его кляузы и письменные сетования на имя высшего руководства если и находили понимание и отклик в душах вышестоящих чиновников, но никаких конкретных резолюций и действий за собой не влекли.
Однако и после приезда нового зонального руководителя дел у молодого капитана меньше не стало. Он единственный владел языком, что значительно облегчало решение многих вопросов. Афганцам всегда льстило то, что человек ярко выраженной славянской внешности свободно объяснялся с ними на их родном языке. Это подкупало и благоприятно сказывалось на общении. Как-то раз один хадовец в порыве откровения сказал Минько:
– Рафик Иван, афганец горд и самолюбив. Он говорит одно, думает другое, а делает третье. Он будет улыбаться тебе во весь рот, подобострастно кивать, поддакивать, но при первой же возможности бросит в спину камень. Но если он почувствует по-настоящему доброе и искреннее к себе отношение – он твой.
Эта фраза стала для молодого капитана тем ключевым постулатом, которым он постоянно руководствовался в своей работе.
Работы же было непочатый край. На новом поприще его ждали и трудности, и подводные камни, и скрытые от постороннего глаза течения.
Сотрудники ХАДа, которым советские специалисты помогали наладить работу, делились в основной своей массе на приверженцев партии «парчан» и «хальк», от чего их называли «халькистами» и «парчанистами». Между этими направлениями постоянно возникали довольно жесткие трения, несмотря на то что цель у них была одна – построение социализма. Зато пути ее достижения разнились. Одни предлагали национализацию земли, другие отвергали. К слову, наших партийных советников ненационализированная земля очень возмущала. Они абсолютно не имели представления ни о национальных особенностях местного населения, ни о специфике местного сельского хозяйства. Зато с завидным упрямством (эту бы энергию да в нужное русло!) пытались близкий и понятный научный коммунизм в точности перенести на абсолютно непригодную для него землю. Давай национализацию! Давай колхозы! Долой влияние мулл на людские умы! Религия – опиум народа! Какие, скажите, колхозы, когда война кругом?! Но им война не помеха, раз классики сказали: «Надо!» – значит, надо! На то они и классики. Им виднее. То, что классики это говорили довольно давно и о европейских странах, во внимание не бралось. А как дехканам без муллы жить, когда у них весь мировой порядок на нем держится? Вместо того чтобы кричать «Ату, их!», наладили бы обоюдовыгодное сотрудничество. Да куда там! В научном коммунизме про муллу ничего не сказано. Значит, мулла враг, и точка. Эта твердолобая настырность сыграла определенную роль в печальных итогах афганской кампании. Но вернемся к идеологическим разногласиям внутри НДПА.
