Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов
— Вы должны уяснить: я к этому не стремился. Ну а если бы стремился, то меня надо было бы гнать из Службы, только и всего.
— Ностальгии не испытывали?
— Ностальгия? Она у нелегала есть всегда.
— А поговорить с кем-то по-русски? Связник легендарного Абеля — Фишера полковник Соколов рассказывал мне, что в Америке они вместе выезжали на океан и под шум волн говорили по-русски.
— Сейчас общение на русском языке категорически не рекомендуется. Человек может привыкнуть, ляпнуть нечто в неподходящий момент. Мы, нелегалы, к этому не стремимся. Ни в коем случае!
— Посмотрите, как трогательно развивались отношения нашего нелегала Конона Молодого — Гордона Лонсдейла с его радистами Коэнами-Крогерами.
— Трогательно. Ваша правда. И что в итоге? Привел Бен к ним по дружбе «хвоста», Конону — 25 лет тюрьмы, Крогерам — по 20. Они почти полсрока отсидели, пока их с трудом величайшим обменяли. Дорогая плата за дружбу и радость встреч, когда непредсказуемо, кто кого и куда выведет. Да, Коэн считал за счастье видеться с Беном. Но если откровенно и прямо, то Бен Коэнов и посадил. Если бы ко мне приехал туда кто-то близкий, я бы с ним тоже пообщался. Это было бы настоящим счастьем. Но чем это закончилось для Коэнов?.. Я всегда помнил об опасности.
— Если у вас не было помощников, то как переправляли всю информацию в Центр?
— Как-как… Все вам расскажи. В основном передавал через тайники. И давайте без конкретики. Описывать тайники не собираюсь.
— Но хоть что-то можно рассказать? Непонятно же.
— Самую жгучую информацию отправлял в письмах, в тайнописи на определенные адреса, которые мне давали в Центре. У них там с почтой все в порядке. Три-четыре дня — и послание доходит. А более полную информацию — через тайники в виде непроявленной пленки. Но, конечно, не целыми альбомами. Потом придумал другую вещь. Маленькие блокнотики, как керамическая плитка, — там до 50 страниц текста, все это я прекрасно пересылал. Иногда приходилось отправлять очень много.
— И все это время вы были один?
— Естественно. Но мы должны иметь друзей. И у меня была масса друзей среди арабов и евреев. Вместе проводили свободное время, ездили на экскурсии. Причем это были настоящие друзья, которые не знали, кто я такой, но которые доверяли мне, а я — им…
— И никогда и ни у кого из них не возникало подозрений на ваш счет?
— Старался не давать повода. И какие подозрения? Что русские со мной не встречаются?
— Что вы постоянно в разъездах, мотаетесь по всему миру. Столько штампов в паспорте.
— Но у меня же была легенда: я продавал машины для химчистки. Никогда в жизни не слыхивал, чтобы люди привлекали к себе внимание только потому, что перемещаются по свету. Был у меня друг — почтовый служащий, так он больше меня ездил и в конце концов осел в Маниле — женился на филиппинке. А сейчас наши российские туристы разъезжают побольше, чем в свое время мои коллеги. К тому же, поймите, в то время я не был русским, советским. Я — европеец, гражданин ФРГ, немец, вход которому открыт везде.
— Кто-то из Центра к вам наезжал?
— За рубежом у нас очень редко бывали личные встречи. Например, в Италии за десять лет всего две. Приезжали из Центра. Вообще же личные встречи проходили, что называется, на нейтральной почве в другой европейской стране, к примеру, в Австрии. И никаких встреч в странах со сложной оперативной обстановкой.
Раз в два года, когда выпадала возможность, вызывали в отпуск в Москву. Вроде как отдыхал. Жена тогда уже все больше лежала в больнице. Дети учились в обычной школе, а жили в интернате для таких вот ребятишек, родители которых находились далеко. Теперь этого интерната больше нет. Я в отпуске проводил все время с ними. Иногда приходила из больницы жена. А так — никаких встреч.
Но чем меньше встреч в месте пребывания за рубежом, тем лучше. Расскажу я вам такую штуку. Однажды под Новый год, накануне возвращения на родину, — отпуск у меня начинался в январе, — прилетел я из Тегерана поближе к Союзу. Встречаюсь с резидентом. Обменялись
