Дэвид Уайз - Охота на «кротов»
Каларис считал, что на проведение исследования Краму потребуется год. Когда Крам наконец-то, спустя шесть лет, закончил его в 1981 году, он представил 12 томов форматом 21,6 на 33 сантиметра по три-четыре сотни страниц в каждом. Исследование Крама, в котором примерно четыре тысячи страниц, до сих пор не рассекречено. Оно остается под замком в хранилище ЦРУ[228].
Но кое о чем можно рассказать. Крам, очевидно, потратил значительную часть времени, анализируя историю охоты на «кротов», которая пронизывала изучаемую им эпоху. При этом он столкнулся с серьезными трудностями. Имена подозреваемых в шпионской деятельности считались настолько секретными, что их дела хранились в запертых сейфах еще в одном хранилище, расположенном прямо напротив кабинета Энглтона (теперь Калариса).
И хотя Краму предоставили полную свободу действий в проведении исследования, на первых порах у него возникли сложности с получением доступа к этим особо секретным материалам. Частично ему мешал также хаотичный и зачастую таинственный характер энглтоновских досье.
В конце концов Крам получил доступ к досье на отдельных лиц, хранившимся в запертых сейфах. Но он обнаружил, что и Каларис, и его сотрудники явно склонялись к мысли о том, что Энглтон может каким-то образом вернуться, подобно Наполеону с острова Эльба, и отомстить тем, кто посмел вторгнуться в его досье и прочесть их.
Даже при наличии доступа Краму было трудно сказать, какие из дел о проникновении более или менее важные. В досье царила полная неясность.
Бывший сотрудник ведомства, знакомый с секретным исследованием, описал, с чем, должно быть, столкнулся Крам, годами корпя в секретных хранилищах подобно бенедиктинцам, у которых он учился.
«Энглтон мог обсуждать с начальником какого-нибудь отдела его план направить кого-то резидентом за границу, — рассказывал бывший сотрудник ЦРУ. — Энглтон бросает как бы между прочим: «Я бы не послал этого человека». — «Почему?» — спрашивает начальник от дела. Джим вытаскивает пачку «Мальборо», закуривает сигарету и говорит: «Извините, я не могу обсуждать это с вами». И этого было достаточно».
Цифры трудно было установить. Но, проанализировав все досье, Крам пришел к выводу, что существовало примерно 50 подозреваемых[229]. Из них 16 или 18 подпадали под категорию серьезных, основных подозреваемых, ставших объектами массированного и детального расследования сначала отделом контрразведки, перед которым стояла задача точно определить возможных советских «кротов», а затем управлением безопасности, в чью компетенцию входило дальнейшее расследование.
По мере продвижения работы Краму стало ясно одно: любой сотрудник мог оказаться абсолютно беззащитным, как только он попадал в списки пятидесяти, даже если его имя не фигурировало в том из них, который энглтоновские охотники на «кротов» прозвали «твердым орешком». Карьера страдала просто потому, что имя человека попадало в более длинный список.
Бывший сотрудник ЦРУ, знавший об исследовании Крама, сказал, что, должно быть, это был вызов. «Люди просто не знали, чем, черт возьми, занимались Энглтон и компания. Энглтон немного походил на Волшебника Изумрудного города. Там ничего не было. А он причинял массу хлопот».
Он помолчал, как бы раздумывая, стоит ли продолжать. Но все же решился. «Это место представляло собой трясину иррациональности. Можно даже сказать — «безумия». Эти люди были слегка ненормальными. Да нет, не слегка. Совершенно ненормальный Джим был исковерканной, искаженной личностью. О, он мог выглядеть очаровательным и приятным, но в душе он был сукин сын. Плохой человек».
Продвигались и другие исследования, проводимые Каларисом. Крам часто сталкивался по работе с Джеком Филдхаузом, выпускником Йельского университета, ранее работавшим в Вене. Изучая дело Логинова, Филдхауз был потрясен тем, что обнаружил в досье Управления по этому нелегалу КГБ. Его отчет остается засекреченным в ведомственных хранилищах, но в нем содержится вывод, что Логинов — настоящий агент и был продан обратно в КГБ против своей воли[230].
Позднее, весной 1981 года, после того как директором ЦРУ стал Уильям Кейси, Филдхауз написал исследование по делу Носенко. И снова прозвучал вывод о том, что Носенко — перебежчик, заслуживающий доверия.
Каларис дал указание о проведении еще одного исследования в попытке рассеять туман, окружавший отдел контрразведки. Ранней весной 1975 года он обратился к Бронсону Твиди, отставному ветерану ЦРУ, британцу по рождению, два срока работавшему резидентом в Лондоне. Каларис имел в виду Голицына. Он обратился к Твиди, потому что ему нужен был надежный человек не из Управления[231].
Каларис поручил Твиди изучить все дело Голицына; он хотел знать, насколько можно полагаться на все сказанное Голицыным. Твиди работал несколько месяцев и позднее в том же году представил Каларису первое исследование по Голицыну на 90 страницах. В докладе делался вывод о том, что Голицын — действительный перебежчик, заслуживающий доверия, но его ценность для ЦРУ значительно ниже, чем утверждали его сторонники. С подсказки отдела контрразведки распространилась идея о том, что так или иначе Г олицын разоблачил огромное число шпионов и агентов проникновения в союзнические разведывательные службы. Фактически, как явствовало из доклада, Г олицын дал информацию, которая привела к аресту Жоржа Пака, советского шпиона во Франции; он дал первую наводку на Уильяма Вассала, шпиона в адмиралтействе Великобритании; и он же дал несколько наводок в Финляндии. И это, делает заключение Твиди, практически все. Невзирая на выводы Твиди, в 1987 году ЦРУ наградило Голицына медалью за выдающиеся заслуги.
Каларис настоял, чтобы Твиди провел еще одно исследование. Новому шефу контрразведки досталась в наследство докучавшая проблема в виде доклада Петти, бо-бйн магнитофонных записей, каталожных карточек и забитых картотечных шкафов, в которых бывший сотрудник группы специальных расследований обвинял самого Энглтона в том, что он — советский «крот» в ЦРУ. Каларис едва ли мог исключить возможность, хотя и притянутую за уши, что его предшественник — предатель. И снова Твиди представил в письменной форме исследование, в котором обвинения в адрес Энглтона отметались как иллюзорные[232].
Хотя теперь с Энглтона было снято обвинение в том, что он, основной «охотник на кротов», сам являлся главным «кротом», из своего изгнания он нанес ответный удар. В качестве инструмента борьбы им был избран писатель и журналист Эдвард Джей Эпштейн. В 1978 году Эпштейн опубликовал книгу под названием «Легенда»— Энглтон при этом выступал в роли Глубокой Глотки, — в которой впервые рассказал о войне между перебежчиками, о закулисных стычках между Голицыным и Носенко, об убежденности Энглтона в том, что Носенко солгал о Ли Харви Освальде, и о вере Эдгара Гувера в «Федору»[233]. Энглтон представлен в книге как герой, прославленный контрразведчик с «преждевременно поседевшими волосами и прекрасно вылепленным лицом», «невероятно терпеливый» рыбак, который «выуживал перебежчиков, как форель»[234].
В то время, когда появилась эта книга, в Вашингтоне широко распространилось мнение, что источником сведений Эпштейна был Энглтон, в своем более позднем произведении Эпштейн подтвердил это предположение[235]. Эпштейн признался, что начиная с 1977 года за десять лет он взял у Энглтона серию интервью. Во второй книге Энглтон цитируется прямо с восхищением.
У Энглтона имелись обширные связи в прессе, и ему удалось через Эпштейна и других поведать о своих горестях и своем уникальном видении мира. После своего падения он стал своеобразной знаменитостью, предметом нескончаемого восхищения журналистов, авторов научных книг, романистов и создателей фильмов.
Но изгнание совершенно выбило из колеи старого шефа контрразведки. Уязвленный свидетельскими показаниями Джона Харта в комитете по политическим убийствам палаты представителей о том, как вели дело Носенко (Харт назвал это «мерзостью»), Энглтон в 1978 году обратился к Стэнсфилду Тэрнеру, директору
ЦРУ, пытаясь получить доступ к собственным бывшим досье, чтобы подготовить опровержение. Заявив, что ему необходимо изучить досье по делу Носенко, чтобы подготовить свои собственные показания в комитете, Энглтон получил только два из них; но в качестве компромисса, который, должно быть, выглядел подслащенной пилюлей, ему в итоге разрешили приехать в штаб-квартиру ЦРУ, где он некогда обладал такой огромной властью, и прочитать еще кое-какие секретные документы. Пришлось надеть значок посетителя[236].
Не имея в своем распоряжении ни агентов, ни отдела контрразведки, Энглтон тем не менее наносил ответные удары различными путями, используя оперативное мастерство, которое он оттачивал на протяжении более трех десятилетий. В Вашингтоне поползли слухи, что Колби — «крот». Но так или иначе их никогда нельзя было прямо связать с Энглтоном. Бывший шеф контрразведки усвоил позицию «я здесь ни при чем», когда его спрашивали о кампании слухов в адрес человека, уволившего его со службы.
