Алла Демидова - Письма к Тому

29 января

Всю ночь просидели в аэропорту. Очень много снега. Чистили аэродром сначала для президентов, потом для официальных делегаций. Потом улетели актерыизраильтяне. А мы сидели до утра. Не было буфета. Делились, кто чем мог. Очень хорошо пел «Степь» хор им. Александрова. Начали случайно, но подхватили и, почувствовав хорошую акустику, – полетели…

Письмо

Январь 2005 г.

Дорогой Том!

Я довольно-таки долго не писала Вам. Из России отправлять почту, по-моему, нереально до сих пор. Во всяком случае – морока: надо идти на почту покупать марки, а там всегда я попадаю на перерыв.

Я, правда, попыталась Вам послать Письмо по e-mail, но ответа не получила, и поэтому не знаю – дошло ли оно.

Я сейчас стараюсь меньше играть, но концерты остались. То я в Консерватории вместе с оргáном и хором читала из Старого Завета «Книгу Иова», то в «Страстях по Матфею» Баха вместе с солистами, которые пели, естественно, по-немецки, я читала партии Евангелиста на русском и т. д. В общем – экспериментирую. После меня и другие начинают влезать не в свои профессиональные рамки.

Том, Вы меня спросили о том, чтобы Юлия могла распоряжаться моими деньгами. Ну, конечно. Только я не знаю, что для этого нужно. Написать ли мне бумагу для этого, но на каком языке? Или просто достаточно моего согласия? Или все-таки бумага нужна официальная для банка?

Я, может быть, приеду в Нью-Йорк в октябре. Еще раз – «е.б.ж.».

Странно, прошло несколько лет с тех пор, как мы с Вами не виделись, но у меня внутренняя связь с Вами не прерывается. Я думаю – это из-за Вашего благородства и доброты. Мне не так часто встречались такие люди. А сейчас в России – и подавно. Усилились агрессивность, стяжательство и еще много нехороших человеческих черт. Очень много моих близких друзей ушли из жизни по разным причинам. Это и Эдисон Денисов (композитор) и Боря Биргер (художник) и совсем недавно мой приятель, который мне помогал в бытовой жизни. Володя (мой муж) к этому не приспособлен. Я при советской власти ухитрялась жить во внутренней эмиграции от системы, а сейчас – от быта.

Например, квартира наша по московским понятиям большая, но страшно запущенная, и мы не можем делать ремонт не потому, что нет денег, а нет сил и энергии этот ремонт выдерживать. Наша внешняя жизнь (да и внутренняя, пожалуй) абсолютно не изменилась после так называемой перестройки.

Том, Ваши письма у меня сохранились, а у Вас мои? Может быть, издать нашу переписку у нас в России с нашими комментариями, пока мы живы?

Мне подарили хороший компьютер, но, видимо, я его так и не освою – мозги не те.

Отправляю Письмо с оказией – Маквала поет на летнем американском фестивале. Обнимаю —

Письмо Тома

9 февраля 2005 г.

Алла! Что значит «морока», о которой ты пишешь? Это от слова «морить»?

«Почтовая тема» – leitmotif нашей переписки. Кто любит Гоголя – должен принимать русскую почту как нормальное явление. Все медленно! Русские официанты, например, специалисты по медлительности. Убивают иностранцев голодом.

Алла, ты меня прости, но я тоже медлительный. Это я по поводу твоей книжки об Ахматовой. Вопервых, она у меня затерялась, так как жизнь моя не проста, но об этом позже.

То, что ты делаешь с «Книгой Иова» и «Страсти по Матфею» – замечательно! Ах, как бы мне хотелось послушать это в твоем исполнении. Это опять новый этап твоей художественной деятельности. И этот этап для тебя сейчас очень кстати. У меня такое видение – ты идешь по лестнице вверх! Хотя и глубоко. И здесь твой голос действует, как музыкальный инструмент. Я до сих пор помню его тембр, с тех пор, как ты играла «Федру» в Бостоне и читала «Реквием» Ахматовой. У меня сохранилась рецензия на твой концерт с Клер в Бостоне (1993 г.), написанная музыкальным критиком нашей газеты; он сравнил твой голос с музыкальным инструментом: «ее меланхолический голос – английский рожок (fa gote), с двойными языками, звук которых сливается с ироническим фаготом».

У меня тоже такое же чувство: связь наша внутренняя с годами не прерывается.

А что касается быта, о котором ты пишешь, то, я думаю, что нам – «талантливым людям» нужно или два мужа или две жены. В этом смысле я – полувдовец.

Ремонт везде и всегда производит психоз! И сами «ремонтщики» – плотники, маляры и т. д. часто нахальные и медлительные люди, вроде тех официантов. Их мировоззрение: я страдаю, и сейчас ты также будешь страдать!»

Твои письма у меня все сохранились. Как ты могла подумать, что я бы мог бросить какое-нибудь твое Письмо. Не для того, чтобы издать их, а отчего-то другого. Я преклоняю голову перед тобой, перед твоей ролью в сохранении и распространении русской культуры. Если они тебе понадобятся, я пришлю с оказией копии, а оригиналы пусть останутся у меня.

А теперь будем писать друг другу через e-mail и наша «почтовая эпопея» закончится.

Обнимаю тебя.

2006 год

Письмо

27 мая 2006 г.

Том! Здравствуйте. Из Ялты, куда я езжу каждый год весной или осенью из-за своего еще детского туберкулеза, приехала в Париж. В Ялте было солнце и тепло, а здесь – мрак. Бегаю по театрам и выставкам. Открыли мой любимый (потому что рядом живу) Petit Palais после долгой реставрации. Конечно, шедевров мало, но начало века люблю.

Посмотрела один спектакль для двух актеровзвезд: Annouk Aimee и Philippe Noiret (теперь буду писать по-французски имена, а то, помните, я никак не могла понять, кто такая Катя Денев). Пьеса, кстати, американского автора «Love Letters» A.R. Gurney. Они сидели на сцене и просто читали текст: сначала переписку двух детей, потом – молодых людей, потом – взрослых. Но жизни которых не совпали до конца. Вот бы, Том, по нашей переписке сделать пьесу. А? Впрочем, и без нас этих переписок на сцене хватает: и Патрик Кэмбелл (кстати, актриса тоже) с Шоу, и Чехов с Книппер (и тоже актриса), и Цветаева с Пастернаком, ну и т. д. Поэтому попробую пока наши письма издать. Благо, что сейчас у нас издают все что угодно.

Ну вот, Том, об остальных спектаклях писать не интересно. Правда, понравился один актер в моноспектакле «Записки обманщика», по-моему, его имя Francis Hasrer (похож на нашего очень хорошего актера Олега Меньшикова). Я люблю моноспектакли. Понимаю, что держать в напряжении зал полтора часа по силам только хорошему актеру. (Обратили внимание на мой реверанс в свою сторону.)

Побегала, конечно, по магазинам. Кое-что купила в горошек. Мы – русские – почему-то его любим. Но магазины стали во мне вызывать стойкую идиосинкразию. Может быть, это возраст. Лиля Брик как-то сказала, что старость приходит тогда, когда не обращаешь внимания на моду. А я бы сказала, что старость (или возраст?) – это одиночество и бессонница.

Обнимаю Вас и Юлию.

2007 год

Письмо Тома

На бланке «The Charles Hotel».

Feb. 21, 2007.

Дорогая Алла!

Вот, совсем по стилю нашей переписки, я вам пишу на бумажке отеля. Забыл включить одно Письмо из Испании, которое сейчас включаю. Там ты говоришь о жизни на гастролях, о полном зале в Мадриде, о прекрасной критике, и об ужасающей «Тоске», и о Терзопулосе, которого я называю твоим Хермесом, по-греческому, богу-водителю. Кстати, он довольно часто появляется в твоей переписке в этой роли.

Алла, я тебя умоляю подумать серьезно об издании этой книги по письмам.

К концу моей работы по пересылке моих писем к тебе я вспоминаю, когда вас увидел на сцене в Гарварде. Ты читала элегию Ахматовой, и я обернулся к Владу Петричу и сказал: «Мне надо встретиться с этой женщиной!» И Влад меня пригласил на прием для тебя в этот вечер. Я сидел с тобой, и мы ни с кем другими не говорили – разговаривали только вдвоем, но я не помню, о чем. После мы пошли на обед с другими в китайский ресторан.

P.S. Алла, знаю, что иногда будет тяжело разобраться в моем не русском писании, бывает неопрятно, не падай духом. Поправь ошибки, если будет нужно. Только терпение надо.

Ремарка

На этом, я, пожалуй, прерву публикацию наших писем. Общение и в дальнейшем было, но через компьютер (мне приходилось прибегать к помощи других людей, потому что компьютер до сих пор не освоила и, видимо, уже никогда не сумею в нем разобраться), или через телефон – что легче.

Я по-прежнему много езжу, но теперешние мои поездки практически ничем не отличаются от обычной моей жизни и только иногда я спрашиваю кого-нибудь: «А в каком мы городе?»

Примечания

1

Пояснение для читателей: Andreas Teuber – профессор, доктор философии, режиссер, основатель и в 1987–1995 худрук Театра поэтов в Гарвардском университете.

2

«Арбат» – подвальный дорогой кабак в Париже, недалеко от театра «Комеди Франсез».