Джон Вествуд - Свидетели Цусимы
Все это говорит о том, что при последовавшей сдаче «Бедового» главную роль играл Филипповский. На этом процессе адмирал явился в облике трагического героя, берущего всю вину на себя. Он заявил, что был в тот момент в полном сознании, говорил это так, что слушатели, наверное, подумали, будто адмирал лукавит, чтобы защитить своих подчиненных: на самом-то деле он был в беспамятстве, а сейчас храбро утверждает обратное. Его штаб-офицерам, со своей стороны, тоже, вероятно, удалось смягчить несколько сердец, когда они рассказывали, с каким трудом подавили в себе желание драться до конца, ибо они сознавали, что жизнь Рожественского для России слишком ценна, чтобы рисковать ею в простой стычке миноносцев. В конце концов трибунал признал большинство офицеров виновными, хотя сроки заключения им сократили.
Семенов при своей жизни успел написать еще ряд книг о Цусиме, в которых его старый знакомый Рожественский обрисован в положительных тонах.
Итак, Рожественский ушел в более или менее почетную отставку с пенсией, а Небогатов, лишенный всех чинов и званий, угодил в тюрьму. И все-таки сдача в плен Рожественского не имеет ничего общего со сдачей Небогатова. Небогатов находился в положении, когда в него могли стрелять как и сколько хочется, а он не мог ответить, два же эсминца Рожественского просто преследовались двумя дестроерами японцев. И то, что у этих русских малых судов был хороший шанс против японцев, показал опыт эсминца «Громкий» в тот же день. Ниже следует отрывок из официального рапорта штабс-капитана Сакса, офицера-механика «Громкого», старшего из спасшихся с этого эсминца.
«При приближении крейсера мы поняли, что, несмотря на энергичную оборону, один из вражеских миноносцев все же торпедировал «Мономаха», попав в его носовую часть. Крейсер имел большой крен на правый борт и грозился быстро затонуть, так как пластыри не держали и вода десятками тонн устремлялась внутрь. Видя жалкое состояние крейсера, командир Керн счел невозможным бросить агонизирующее судно, и мы оставались с «Мономахом» до рассвета. В 5 утра крейсер просемафорил, сколько людей мы могли бы взять на эсминец, т.к. их крен стал уже угрожающим и вода подступала к колосниковым решеткам топок. Мы ответили, что можем взять 250 человек.
К этому времени показался на горизонте остров Цусима, а к Северу мы увидели тонущий броненосец «Сисой Великий», поднявший международный сигнал «Терплю бедствие. Прошу снять команду». Разобрав сигнал, «Мономах» прошел под кормой броненосца, но т.к. сам был очень плох, никакой помощи оказать не мог. Командир крейсера, видя берег в нескольких милях от себя, решил выброситься на берег, а «Громкому» передал идти на помощь «Сисою».
Подойдя к броненосцу, мы увидели, что он идет кормой вперед, имея сильную осадку на нос, несмотря на множество заведенных там пластырей. «Сисой» управлялся машинами, т.к. руля не было. С броненосца нам сказали, что у них семь подводных пробоин и они тонут. Но капитан броненосца Озеров приказал нам вернуться к «Мономаху», т.к. мы все равно не сможем вместить всю команду линкора, а на горизонте появились японские транспорты, приближаясь в ответ на сигнал о бедствии «Сисоя».
Оставив броненосец, мы пошли обратно к крейсеру, который медленно тянул в сторону берега, но со стороны моря к нему уже спешили торпедные суда японцев. Мы вступили в бой с противником на подходе к «Мономаху», который в это время уже спускал свои шлюпки. Видя, что снаряды падают между шлюпок, снимающих его команду, капитан «Мономаха» приказал нам прорываться на Владивосток самостоятельно, наша помощь ему больше не нужна.
Командир Керн вызвал меня на мостик и приказал дать самый полный ход с тем, чтобы прорвать кольцо транспортов и миноносцев и уйти на Север. Дестроер развил максимальные обороты, и, выйдя из-под прикрытия «Мономаха», с извергающими огонь пушками прошел сквозь вражескую линию и вдоль цусимского берега устремился на Север.
Три торпедных судна японцев бросились за нами в погоню, но, когда мы развили скорость 28 узлов, два быстро отстали. Третий, удерживаясь за нами на расстоягши 2400—3000 ярдов, открыл огонь из 75-мм пушек. Мы же, обращенные кормой к преследователю, отвечали из 47-мм кормового орудия, идя зигзагом на полном карьере, чтобы сбить с толку его наводчиков. Погоня началась в 8 утра. Машины и котлы «Громкого», несмотря на бой 14 мая, были в хорошем состоянии. Правда, на котле № 1 была пробита паровая труба, но это не влияло на скорость, потому что в течение двух часов мы выдавали 20—24 узла. В то же время противник не мог приблизиться к нам и не попадал в нас, хотя снаряды ложились совсем рядом.
После двух часов этой безумной работы машин команда котельной была на пределе своих сил. (В бою кочегары и др. не менялись, т.к. вторая смена была у пушек.) Изнеможение кочегаров (они работали 20 часов без перерыва) было заметно по их застывшим, отрешенным лицам, у них дрожали руки и ноги.
Скоро, после 10 часов, один наш снаряд попал в цель, и мы видели, как противник накренился, и, что-то радируя, повернул к берегу. Он быстро исчез из виду, но из-под берега выскочил другой миноносец, типа «Сокол», поменьше первого. Этот торпедный корабль возобновил погоню, стреляя в нас из 75-мм пушки. У нас оставалось около 40 тонн угля, и мы вынуждены были еще раз форсировать машины. Несмотря на пожар, вызванный попаданием одного из наших снарядов, на вражеском судне потушили пламя и возобновили погоню.
Видя, что при такой скорости мы скоро сожжем весь уголь, командир, проверив состояние машин, приказал держать полный ход еще один час. Он надеялся уйти за горизонт, изменив курс, чтобы оторваться от погони, а потом умеренным ходом добраться до Владивостока. Несмотря на предельную усталость кочегаров, мы все же подняли скорость до 25 узлов и начали удаляться от преследователя.
Примерно в 11.30 показалось новое торпедное судно, это был, как потом выяснилось, «Сиранди». Он шел сходящимся с нами курсом и вел огонь всем бортом («Сирандш имел два 75-мм и четыре57-мм орудия). Наш командир, боясь оказаться между двух огней, решил внезапно повернуть назад и торпедировать заднего японца, а потом уже схватиться с тем, кто впереди.
Пользуясь случаем, что в наших торпедных трубах были гироскопические торпеды, мы, не снижая скорости, круто развернулись и двинулись на задний миноносец. Последний, увидев наш маневр, старался отвалить в сторону, чтобы уйти от нас, но ему это не удалось, так как когда мы сблизились, проходя его на встречном курсе, мы открыли огонь из пулеметов и выстрелили в него обе торпеды — с 300 метров. Первая торпеда из-за отсыревшего пороха не набрала нужной начальной скорости и, зацепившись хвостовой частью за борт, ушла на дно. Вторая, пущенная после неудачной первой по удаляющемуся врагу, была отброшена его отраженной волной, и цели не достигла.
Тем временем противник, воспользовавшись ничтожно малой разделяющей нас дистанцией, успешно обстреливал нас; был ранен наш радист Безнадежный, весь его расчет был перебит. Другой снаряд попал в кожух машинного отделения, повредил все паровые магистрали котла № 4 и взорвался в бункере. Котел отключили, но тут же был пробит коллектор котла № 3, ошпарив всех, кто там находился. Практически, потеряв кормовую котельную, эсминец сбросил скорость до 16 узлов, между тем противник, взяв нас в два огня, отрезал нам возможность дальнейшего хода, положив конец этой безумной гонке.
С этого момента снаряды стали падать один за другим, калеча наш «Громкий». Появилась дыра в погребе 75-мм снарядов, вода стала заполнять отсек, отрезав нас от нашего боезапаса. Вспыхнула каюта командира, но была быстро потушена благодаря решительности мичмана Шелашникова. Кормовой снарядный погреб был затоплен через образовавшуюся дыру. Генератор № 1 был выведен из строя снарядом, но брешь в машинном отделении заделали койками, и турбонасос справлялся с откачкой воды из отсека генератора № 2 машинного отделения. Но упал новый снаряд и окончательно затопил этот отсек, убив при этом всех подносчиков снарядов. С этого момента мы полностью лишились боезапаса и стреляли только теми снарядами, которые были на палубе. Пулеметы, 47-мм орудиям 1, 2 и 3 были разбиты, а у 75-мм орудия большим осколком был разбит механизм подъема. Продолжали отбиваться от врага двумя 47-мм орудиями. Мы потеряли также много людей: японские снаряды разрывались при любом касании на мелкие осколки. Около 12 часов снаряд попал в регуляторный клапан котла № 2 (поэтому у нас остался только котел № 1, давление в котором упало до 75 фунтов).
Теперь люди ждали удобного момента, чтобы спуститься в кочегарку и помочь восстановлению больного котла. Все водонепроницаемые отсеки кроме машинного отделения и кочегарок были затоплены (у нас было восемь пробоин в подводной части). Эсминец осел на один-два фута и приобрел все более выраженный крен на правый борт. Вскоре командир приказал надеть спасательные жилеты.
