Сборник - Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело
Прис[яжный] пов[еренный] Герард (защ[итник] подсудимого] Кибальчича): Г-да сенаторы и г-да сословные представители! Громадность и важность того преступления, о котором вы произнесете ваш приговор, близость дня, в который совершилось событие 1 марта, с сегодняшним днем суда над ним вполне объясняют в моих, по крайней мере, глазах ту страстность, с которой все общество ждет вашего суда, ту страстность, благодаря которой люди, весьма серьезно относящиеся к событиям, встречающимся им в жизни, привыкшие анализировать причины и последствия этих событий, не могут под подавляющим впечатлением события 1 марта поступить в данном случае так, как они поступают обыкновенно. Они видят перед собой только ужасающий факт смерти усопшего государя от руки убийц и далее этого ни вперед ни назад не идут. Мне понятна и та страстность, с которой была сказана обвинительная речь. Я вполне понимаю, что с той точки зрения, с какой смотрит г-н прокурор на самое событие и с которой, повторяю, смотрит все общество, нельзя к нему относиться иначе. Но вы, г-да судьи, должны отрешиться от всякой страстности; суд не может действовать под впечатлением страсти, не может судить одно происшествие; он должен взвесить и причины. Судя подсудимых, он не может останавливаться только перед действиями преступника, он должен непременно углубиться в то, что могло его привести с пути законности к преступлению, и чем оно важнее, чем дальше путь от этой законности к совершенному преступлению, тем строже вы должны исполнить эту вашу обязанность. В этом отношении история подсудимого Кибальчича весьма, на мой взгляд, назидательна. Кибальчичу теперь 27 лет. В 1871 году, следовательно, 17-ти лет, он окончил курс в Новгород-Северской гимназии. Если он кончил курс 17-ти лет, то это уже указывает на человека, который был одарен от природы прилежанием и способностями, выходящими из ряда. В этом возрасте редко оканчивают курс. Итак, в 1871 году он окончил курс гимназии с медалью и явился в Петербург для получения высшего образования. Мы видим, что до 1873 года он воспитывается в Институте путей сообщения, но затем, в 1873 году, он переходит в Медико-хирургическую академию. До 1875 года, когда помимо его воли течение учения прекратилось, он не бездействовал в академии. В 1875 году он был на третьем курсе, следовательно, он в течение этого времени аккуратно переходил из курса в курс. Занятия шли успешно, но в октябре 1875 года были прерваны его арестом. Дело о прежней судимости Кибальчича перед вами, и я считаю своей обязанностью указать на это дело, как указано и в обвинительном акте, но только с большей подробностью. За что же был арестован в 1875 году Кибальчич и за что он судился в 1878 году? Летом 1875 года он провел каникулы в имении своего брата, в Киевской губернии Липецкого уезда. Нам говорят: он сближался с крестьянами. Да, но потому, что там другого-то общества не было, и, понятное дело, что желание познакомиться с народом, я не стану этого отрицать, желание сблизиться с ним было у Кибальчича и тогда. При этом общении с народом он никому не говорил ничего противозаконного, ничего такого, что могло бы быть поставлено ему в упрек на суде. Он многим крестьянам раздавал большое количество разных книг, и все, за исключением одной, оказались дозволенными к чтению. Только одному крестьянину Притуле он передал книжку под названием «Сказка о четырех братьях», книжку противозаконного содержания. Вот, г-да судьи, эта-то книжка поступила к этому свидетелю с такими предисловиями и указаниями, что свидетель, передав ее другому, не вынес из чтения ее ничего противозаконного. У него не осталось впечатления, что это была книга запрещенная. То же самое было и с тем крестьянином, которому он ее передал, а затем и третьему, но наконец получил эту книжку священник и представил ее по начальству. Началось дознание, которое выяснило именно то, что я сейчас изложил. Кибальчич тем временем продолжал учиться в Медико-хирургической академии. В одно утро в академии к нему обращается инспектор и говорит, что приходила полиция и спрашивала его. Кибальчич до такой степени чувствовал себя невинным перед законом и правительством, что немедленно отправился в полицию и спросил, зачем его искали. Тут он был арестован, причем был сделан обыск в его квартире, и действительно в этой квартире, которую посещала масса более или менее знакомых ему людей, нашли тюк с запрещенными книгами и разными паспортами; тюк совершенно заделанный, которого за два или за три дня перед тем, по показанию квартирной хозяйки, не было у Кибальчича. Когда он был спрошен, то заявил, что тюк этот принесен ему одним знакомым, которого он не назвал, и объяснил, что он не знал, что находится в тюке, и надо думать, он сказал правду, потому что если бы он знал, что в нем находится, то неужели, узнав, что его ищет полиция, он не побежал бы прежде в квартиру, чтобы открыть этот тюк. Итак, 11 октября 1875 года он был арестован по обвинению в передаче запрещенной книжки крестьянину Притуле, был арестован и препровожден в киевской тюремный замок, но сначала произведено дознание в Петербурге, продолжавшееся до июня 1876 года; Кибальчич был заключен в тюремный замок, и приступлено было к производству формального следствия через члена судебной палаты…
Первоприсутствующий: Я пригласил бы вас, г-н защитник, эту часть вашей речи сократить, так как Особое присутствие, разрешившее вам ссылаться на производство дела о Кибальчиче, находящееся в виду присутствия, тем самым считает своею обязанностью ознакомиться с ним во всей подробности.
Герард: Я прошу только позволения хронологически повторить ход этого дела, потому что, по моему глубокому убеждению, то направление, которое от 1874 до 1878 года наша судебная администрация давала политическим процессам, играет громадную роль при разъяснении всего настоящего дела. Ввиду исключительной важности настоящего дела я и прошу разрешить мне только бегло указать вам в хронологическом порядке главные фазисы того дела.
Первоприсутствующий: К этому я вас и приглашаю.
Герард: В ноябре 1876 года следствие было кончено и представлено в Министерство юстиции. В феврале 1877 года оно внесено в Особое присутствие Правительствующего сената, разбиравшего тогда дела по политическим преступлениям. Обвинительный акт был составлен, но в него вкралась ошибка, вследствие чего Особое присутствие в феврале 1877 года возвратило обвинительный акт товарищу обер-прокурора для исправления этой ошибки. Ошибка была исправлена в декабре; наконец, 1 мая 1878 года состоялся суд над Кибальчичем, то есть через 2 года и 8 месяцев одиночного заключения. Особое присутствие Правительствующего сената не признало возможным обвинить Кибальчича в том грозном обвинении, которое было выставлено против него. Оно признало, что в данных действиях Кибальчича нет признака этого преступления. Когда сегодня представитель обвинительной власти говорил о прежних приговорах Особого присутствия, он указывал на то, что на суде против такого-то подсудимого улики оказались недостаточными для обвинения в возведенном на него преступлении. Но ведь это не так. Улики на суде в Особом присутствии всегда одни и те же, которые имеются на дознании и на предварительном следствии. Особое присутствие не суд присяжных заседателей: пред вами открыты все акты и дознания предварительного следствия, так как Особому присутствию эти производства открыты. Они, конечно, проверяются на суде, и эта проверка может их поколебать, опровергнуть, но не делает пробела в уликах. Итак, Кибальчич был признан виновным только в таком преступлении, которое может влечь за собой лишь дисциплинарное взыскание. Он и подвергся одномесячному тюремному заключению, которое и отбыл. В начале июня 1878 года он вышел из тюрьмы почти после трехлетнего заключения до суда и одномесячного заключения по приговору суда. Выйдя таким образом на свободу, Кибальчич подал прошение в Медикохирургическую академию о поступлении в нее вновь и стал хлопотать об этом, но, к сожалению, в это время революционная партия вступила уже на террористический путь… В августе 1878 года в Петербурге было совершено убийство генерал-адъютанта Мезенцева, и вследствие этого одной из первых административных мер была высылка из Петербурга всех лиц, которые когда-либо привлекались в качестве обвиняемых по политическим процессам, независимо от того, были ли они обвинены или оправданы. Эта мера должна была постигнуть и Кибальчича, потому что у него не было еще определенных занятий, он еще хлопотал о поступлении в академию. Может быть, если бы он поступил, то по заступничеству начальства академии его могли бы оставить, но тут он знал наверное, что будет выслан административным порядком… Я не буду говорить о несправедливости этой меры, полагая, что она уже осуждена…
Первоприсутствующий: Это не подлежит нашему обсуждению.
