Михаил Мельтюхов - Прибалтийский плацдарм (1939–1940 гг.). Возвращение Советского Союза на берега Балтийского моря

Понятно, что советское руководство постаралось выяснить этот вопрос и официальным путем. 10 февраля В.М. Молотов задал соответствующий вопрос эстонскому посланнику в Москве, который ответил, что в Финляндии нет эстонских добровольцев. 4 марта А. Рей сообщил Молотову, что, «как он выяснил у Лайдонера, эстонских добровольцев в Финляндии нет». На это Молотов ответил, что «он в этом отношении не имеет никаких претензий»[684]. Правда, 5 марта Разведывательное управление РККА вновь сообщало об отправке добровольцев из Эстонии в Финляндию[685]. В условиях отсутствия точных сведений по этому вопросу, представляется вполне вероятным, что заявление эстонского посла в Литве Я. Латтика в беседе с послом Латвии 29 марта о том, что в Финляндию прибыло 2–3 тыс. добровольцев, соответствует действительности[686].

Еще одной проблемой стран Прибалтики были военнослужащие польской армии, оказавшиеся на их территории в сентябре 1939 г. Осенью 1939 г. в Литве было интернировано не менее 13 599, а в Латвии – 1 563 польских военнослужащих[687]. Понятно, что обе страны пытались потихоньку избавиться от большей части интернированных, не слишком препятствуя их выезду за границу. Конечно, вскоре слухи о готовящейся или уже ведущейся переброске этих интернированных в Финляндию просочились в печать. 30 декабря 1939 г. заместитель наркома иностранных дел СССР В.П. Потемкин вызвал литовского поверенного в делах Л. Багдонаса и просил его проверить сообщения о том, что предполагается организовать переброску в Финляндию интернированных в Литве поляков. При этом было заявлено, что советская сторона не допускает и мысли, чтобы «литовское правительство, связанное с нами договором о дружбе и взаимопомощи, могло разрешить переброску на помощь Маннергейму – Таннеру поляков, находящихся на территории Литвы»[688]. Естественно, что литовская сторона отрицала вероятность подобных фактов. Тем не менее, 9 января 1940 г. советская военная разведка сообщала о вербовке в Литве интернированных польских военных в финскую армию[689]. Видимо, эта информация была неточна, но известно, что немало интернированных поляков выехало из Литвы и поступило на службу в Польский легион во Франции[690].

Тем временем 13 декабря 1939 г. Германия заявила Латвии протест против выезда интернированных поляков, что рассматривалось Берлином как нарушение ее нейтралитета. 30 декабря Советский Союз просил Латвию проверить сведения о якобы имевшей место переброске на шведских самолетах из Риги в Стокгольм интернированных поляков, направляющихся в Финляндию. В беседе с В.М. Молотовым 8 января 1940 г. Ф. Коциньш заявил, что «это является недоразумением, так как латвийское правительство строго соблюдает советско-латвийский пакт о взаимопомощи и никакой отправки поляков в Швецию для финской армии из Латвии не производилось». Проведенная латвийскими властями проверка показала, что «случаев отправки военных поляков в Финляндию не было, так как всего-навсего из Латвии уехали 48 польских граждан, в том числе женщины и дети». Приняв к сведению этот ответ, Молотов заявил, что имевшиеся слухи надо было проверить[691]. Правда, как позднее выяснило советское полпредство в Риге, с 12 ноября 1939 г. по 10 марта 1940 г. из Латвии в Швецию выехал 441 поляк[692]. Со своей стороны Германия 15 января заявила Латвии, что если, как планируется, 18 высших польских офицеров 17 января на шведском самолете вылетят в Стокгольм, это будет недружественным шагом Риги в отношении Берлина. В итоге эту переброску пришлось отложить, но до 15 января из Латвии уже выехало около 300 польских военнослужащих[693]. Кроме того, Латвия через Швецию поставляла в Финляндию рожь, белое полотно для маскхалатов и другие товары[694].

10 февраля в радиовыступлении латвийского президента К. Ульманиса прозвучала мысль, что латвийское государство должно быть готово в ближайшем будущем к большим жертвам. При этом каждый должен быть готов к выступлению в любой момент. «Если трудное роковое испытание настанет, то в среднем одному мужчине из каждого хутора придется надеть форменную одежду; теперь посчитайте и прикиньте, что в Риге нет складов, полных белья и сапог. И знайте, что следует позаботиться о наличии двух рубашек и другого белья, да пары хороших сапог. Начинайте об этом заботиться и держите это наготове». Ситуация нешуточная, и пришло время стране задуматься о чрезвычайных мерах. «Не будь это серьезным делом, я бы не стал об этом говорить в данный момент». Это выступление вызвало оживленную волну слухов в англо-французской прессе, предполагавшей, что СССР выдвинет или уже выдвинул новые требования к государствам Прибалтики, которые готовы сражаться и запросили вооружение и другую помощь от западных союзников. Определенную роль в столь большом внимании к этому выступлению Ульманиса в западной прессе сыграло и то, что в это время в Риге находилась делегация английских бизнесменов[695]. Понятно, что советский военный атташе в Риге полковник А. Завьялов 20 февраля доложил в Москву, что речь президента была «воспринята населением как призыв к подготовке Латвии к мобилизации и войне, причем войне против СССР»[696]. В этой обстановке 24 февраля ТАСС опровергло слухи, будто «Советский Союз предъявил требования к Эстонии, Латвии и Литве о предоставлении СССР новых морских баз, об увеличении количества “военных баз” и т. п.»[697].

Естественно, что советская сторона тщательно отслеживала позицию стран Прибалтики в отношении советско-финляндской войны. Так, еще 17 декабря 1939 г. в беседе с литовским посланником в Москве В.М. Молотов обратил его внимание «на нехорошее поведение литовской печати при освещении финляндского вопроса, допускающей явные нотки недоброжелательности к СССР»[698]. 22 декабря Л. Наткевичус сообщил В.П. Потемкину, что «неприязненные выпады против СССР имели место лишь со стороны газет, руководимых группами национальных меньшинств – поляков и евреев». Советский дипломат обратил внимание своего собеседника на то, что имеющие в Вильно польские группы, питающие одинаковую ненависть к СССР и Литве, вероятно, могут создать проблемы для литовских властей. Поэтому «простейшим способом нейтрализовать провокационную работу указанных врагов могло бы быть их изъятие с последующей передачей советским властям. Такое мероприятие было бы актом законной самообороны Литовского правительства и осуществлением той взаимопомощи, которую СССР и Литовская Республика должны оказывать друг другу не только в чисто военной области». Поддержав в целом эту идею, Наткевичус просил решить вопрос обмена находящихся в литовских тюрьмах коммунистов на отбывающих заключение в СССР литовских граждан. Со своей стороны Потемкин согласился обсудить этот вариант[699].

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Исторический архив. 1995. № 5–6. С. 44; На приеме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И.В. Сталиным (1924–1953 гг.). Справочник. М., 2008. С. 265–266. Здесь и далее государственные должности членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК ВКП(б) указаны по: Совет Народных Комиссаров СССР. Совет Министров СССР. Кабинет Министров СССР. 1923–1991. Энциклопедический справочник. М., 1999. С. 33, 37, 46, 48, 49, 56, 70, 78, 93, 98, 189–190, 219, 255–256, 279–280, 360–361, 366.

2

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 611. Л. 129–131.

3

ГАРФ. Ф. р-8418. Оп. 28. Д. 69. Л. 261–262.

4

Исторический архив. 1995. № 5–6. С. 44; На приеме у Сталина. С. 266.

5

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 25. Л. 106–107.

6

Главный военный совет РККА. 13 марта 1938 г. – 20 июня 1940 г.: Документы и материалы. М., 2004. С. 261.

7

РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 2385. Л. 1–24.

8

Там же. Ф. 40442. Оп. 2. Д. 125. Л. 272–276; Ф. 7. Оп. 15. Д. 138. Л. 126; Главный военный совет РККА. С. 266, 268; Захаров М.В. Генеральный штаб в предвоенные годы. М., 2005. С. 149–150.

9

История танковых войск Советской Армии. М., 1975. Т. 1. С. 209; Захаров М.В. Указ. соч. С. 288–291.

10

Исторический архив. 1995. № 5–6. С. 46, 47, 49; На приеме у Сталина. С. 268, 269, 271.

11

РГВА. Ф. 40442. Оп. 2. Д. 125. Л. 299–417; Ф. 37837. Оп. 22. Д. 59. Л. 1–72; Д. 60. Л. 271–300.