Как депутаты заболтали Советский Союз - Сергей Александрович Алдонин
Я хочу привлечь внимание читателей к этому обстоятельству, потому что именно оно было предметом частой и безжалостной критики по моему адресу со стороны демократов. Да и не только демократов, но и ближайшего моего окружения. Уж как меня ни укоряли, что я якобы остаюсь в глубине души партократом, не могу вырвать из сердца привязанности к людям из партноменклатуры, среди которых провел многие годы своей сознательной жизни, не в состоянии избавиться от присущих им стереотипов мышления. Сам я это оцениваю по-другому. Причина недостаточно быстрых кадровых решений в ряде случаев кроется в моем стремлении избежать «открытого бунта на корабле», который мог привести к поражению политической реформы уже на ранних ее этапах.
Пожалуй, вся эта материя нагляднее всего обнаруживалась в эпизоде с так называемой партийной сотней. И тогда, и сейчас я убежден в правильности того, что на 100 мест от КПСС были выдвинуты ровно 100 кандидатов. Нельзя было допустить, чтобы оказались забаллотированными некоторые члены тогдашнего партийного руководства. Это сразу перевело бы их в стан скрытых или открытых противников преобразований, могло серьезно осложнить обстановку. Не меньшие негативные последствия имело бы неизбрание в депутаты включенных в список для голосования Чингиза Айтматова, Святослава Федорова и других представителей творческой интеллигенции, активно поддерживавших перестройку.
Наша оценка показала, что, если бы в кандидатский список были внесены, скажем, 103–105 фамилий, наибольшее число «черных шаров» получили бы Лигачев, Ульянов и Яковлев. Будь список увеличен на 10 кандидатов, не прошло бы большинство членов Политбюро – Слюньков, Никонов, Медведев, Зайков, Примаков, а вместе с ними известные писатели – Чингиз Айтматов, Даниил Гранин. А дальше имели шансы остаться за бортом и Генеральный секретарь с Председателем Совета Министров СССР.
Кстати, каждому из них не стоило большого труда подобрать себе место, где ему было обеспечено доброжелательное отношение избирателей. Но это шло бы вразрез с замыслом, согласно которому партию как общественную организацию должны были представлять те самые 100 депутатов, избранные по партийному списку. Признаюсь, вначале и я сам колебался – как поступить? Но по размышлении пришел к выводу, что генсек должен идти в парламент не в личном качестве, а именно как руководитель партии.
И еще. Процедура выборов на январском Пленуме ЦК (1989 г.) не исключала возможности отвести или забаллотировать того или иного кандидата. Так что демократические принципы вовсе не были в данном случае попраны.
Раз уж речь пошла о «красной сотне», как ехидно окрестили ее в некоторых демократических изданиях, не могу обойти вопроса о прямом представительстве общественных организаций в парламенте, тем более что он долгое время был притчей во языцех. Критика, порой резкая, на этот счет шла оттого, что наши оппоненты не давали себе труда по-настоящему подумать над мотивами этого решения. Я же считал тогда его необходимым и остаюсь при этом мнении сейчас.
Разумеется, с точки зрения формальной «корпоративное представительство» по заранее выделенным квотам небезупречно. Депутатские мандаты в данном случае не проходят апробации народного волеизъявления. Но следует иметь в виду, что таким образом получила свои мандаты лишь сравнительно небольшая часть депутатского корпуса. Да и метод этот с самого начала задумывалось использовать в разовом порядке. Позднее соответствующая формула была откорректирована в Конституции.
Так что о каких-либо нарушениях демократических принципов говорить не приходится. Зато какие важные задачи удалось решить таким способом. Ведь надо отдавать себе отчет, что при том уровне политической культуры и всесилии номенклатурных кадров, которые существовали в то время, многие активные сторонники перестройки, особенно из числа научной и творческой интеллигенции, имели мало шансов быть избранными. Значит, парламенту нового созыва грозило оказаться не впереди, а позади быстро прогрессирующих политических воззрений общества, стать не тягачом, а тормозом реформ. Прямое представительство общественных организаций позволило ввести в депутатский корпус сравнительно небольшую, но чрезвычайно важную для становления будущего парламента группу влиятельных демократических деятелей, прошедших через списки профсоюзов, комсомола, женских организаций, творческих союзов и научных ассоциаций. Для наглядности приведу один пример. Едва ли нужно говорить о том, какую роль сыграл на съездах народных депутатов академик Сахаров. А избран он был от научных ассоциаций. Там же получили депутатские мандаты некоторые другие видные ученые, не прошедшие по основному списку Академии наук.
Помимо этого главного обстоятельства квоты для общественных организаций имели и другой важный смысл. В условиях, когда мы еще не подступали даже к формированию многопартийной системы, эта мера позволяла до некоторой степени «структурировать» будущий парламент. Конечно, депутатские группы общественных организаций не могли заменить партийные фракции, но на первых порах с ними связывались голос, настроение, воля того или иного социального слоя. Ну а с формированием Межрегиональной группы начали образовываться и зародыши будущих партий, вступающих в соперничество с КПСС.
Уже ход избирательной кампании показал, что мы оказались в совершенно незнакомой обстановке. Шла жесткая борьба за средства массовой информации, в особенности – за время в телевизионных программах. Развернулась острая, временами выходящая за грань приличия полемика в печати, на встречах с избирателями. Наружу выплыло и много горького, и много ранее неизвестного. У некоторых членов руководства все это вызывало раздражение и тревогу, панические настроения. Я же радовался, что нам удалось разбудить общество, сделать то, чего мы добивались все предшествующие годы перестройки, – включить народ в политику. Свободные выборы открыли много новых интересных людей, прояснили позиции социальных слоев, о которых, оказалось, у нас были весьма превратные представления.
Парадокс заключался в том, что среди депутатов оказалось 85 процентов членов КПСС (в старом составе Верховного Совета – примерно половина), а ее верхний, руководящий слой воспринял итоги выборов как поражение партии. То обстоятельство, что избиратели «посмели» отдать предпочтение «кому-то», забаллотировав таких деятелей, как, скажем, первый секретарь Ленинградского обкома, кандидат в члены Политбюро Ю. Соловьев, привело некоторых в состояние шока, воспринималось как конец света. Правящая элита настолько «приросла» к руководящим креслам, так была самоуверенна, что не допускала отрицательного для себя исхода голосования.
По завершении выборов мы собрались на заседание Политбюро (28 марта 1989 г.). Настроение у большинства было угнетенное, в воздухе висело – провал. Я оценил выборы как крупнейший шаг в осуществлении политической реформы, которую мы предопределили своими решениями. Через выборы общество выходит на новый уровень, устраняется разрыв между конституционными нормами и политической практикой. Власть приобретает в полной мере легитимный характер – это само по себе огромное достижение.
Говоря
