Неделя на Манхэттене - Мария Ивановна Арбатова
Мой отец никогда не говорил об Америке и никогда не рассказывал, что одна из его сестер, закончив факультет иностранных языков, была командирована туда с мужем торговать русскими мехами. В Лос-Анджелесе она родила сына и, вернувшись домой, громко шутила, что мальчик может баллотироваться в президенты США. И дошутилась до того, что в 1953 году её мужа арестовали как американского шпиона и расстреляли бы, не случись долгожданная смерть Сталина. Имущество конфисковали, на работу по специальности не брали, она начала выпивать и вскоре умерла от пневмонии.
Как Ллойд Паттерсон и Геннадий Дагуров, мой отец был человеком начала прошлого века – жил, работал и воевал в чёрно-белом мире. Джеймс и Владимир – люди середины прошлого века, в конце которого СССР и США стали казаться странами-перевёртышами, и Джеймс поверил в это. А для меня, родившейся перед VI Всемирным фестивалем молодёжи и студентов, «Америка», начавшаяся с кинофильма «Цирк», закончилась опустевшими и остекленевшими глазами Джеймса на телемосте. Она всё-таки выманила и высосала «негритёнка». И я не прощу этого ни ей, ни ему, ни себе. И самоуверенно думаю, а вдруг сумела бы отговорить от эмиграции?…
В девяностые, когда США выглядели «решением всех проблем», американская «Chicago’s Organic Theatre Company» объявила конкурс драматургии «Новые голоса из России», о чём сообщила тряпочная растяжка через Тверскую улицу. А что тогда было убедительней тряпочной растяжки? Конкурс осел в театре Ермоловой, и драматурги потащили туда заявки на пьесы. У нас заявки тогда писали только на киносценарии, а пьесы носили в театр готовыми.
Но тем, кого это насторожило, объяснили, что надо учиться жить в цивилизованном мире. Я не писала заявку не из подозрительности, а потому, что не умею. И, садясь за пьесу, повесть или роман, плохо представляю, чем там кончится дело. А вместо заявки отправила на конкурс одноактовки на двух молодых актёров под названием «Дранг нах вестен». Они игрались без декораций, на которые тогда ни у кого не было денег, и потому, кто и где их только не ставил.
С конкурса позвонили и назначили встречу в театре Ермоловой. Перед означенным кабинетом сидела очередь немолодых кассовых драматургов, собравшихся стать «новыми голосами из России», но меня почему-то вызвали без очереди. Американский режиссёр, руководивший конкурсом и бойко лопотавший по-русски, предложил написать заявку на полнометражную пьесу, которая стала бы продолжением приглянувшейся ему одноактовки.
Одноактовка «Дети подземелья» была о том, как в голландской электричке встречаются русская девушка, едущая на заработки телом, и русский эмигрант, выдающий себя за американского профессора. Режиссёр махал руками, брызгал слюной и утверждал, что это история покруче «Кабаре». Америка – страна эмигрантов, и над пьесой будут сперва рыдать во всех театрах страны, а после голливудской экранизации во всех кинотеатрах мира.
Мы бы не договорились, но американец предложил немедленно заключить договор и выдать аванс. Я была свежеразведённой матерью двух подростков без всяких видов на алименты и согласилась подписать договор, но не на заявку, а на полнометражную пьесу. Американец достал образец договора и протянул сто долларов, авансировав полнометражную пьесу суммой, которую герой одноактовки «Дети подземелья» предлагал героине за один коитус.
Стало ясно, что конкурс с тряпочной растяжкой – афера, американец держит нас за лохов, но осталось загадкой, зачем это ему? Договор скрепили подписями директор театра Ермоловой Марк Гурвич и завлит театра Нонна Голикова – внучатая племянница Любови Орловой, «киномамы» Джеймса Паттерсона. Чикагский режиссёр улетел с мешком русских заявок, а я принесла обещанную пьесу Марку Гурвичу, и он торжественно и постранично отправил её в Америку факсом.
Прошел месяц, полгода, год… ответа не было! В сохранившемся договоре – жемчужине моего архива – от имени и на бланке некоего «Органик театра» (Чикаго, Иллинойс) на месте имени-фамилии американского режиссёра, стояло небрежное каля-маля, в котором с трудом угадывалось имя Ричард.
А потом из Янгстоунского университета приехала славистка Мелисса Смит, предок которой приплыл в Америку именно на судне «Мэйфлауэр». Она стала подолгу жить в России, смотреть с нами бомбёжки Югославии и кричать собственному отцу в телефонную трубку: «Они врут вам по телевизору! НАТО убивает мирных жителей!» Короче, совсем обрусела.
Мелисса перевела две мои пьесы, включая ту, что была написана для «Органик театра», и позвонила туда. Но ей ответили, что никакого конкурса «Новые голоса из России» сама «Chicago’s Organic Theatre Company» не проводила и не планирует. А этот самый Ричард действительно у них работал, но уволился и уехал в Россию, которая его так вдохновила, что он сочинил мешок заявок на сценарии для Голливуда, и с одной из заявок уже начали работать.
Мы долго хохотали не столько над этим, сколько над собой. А через несколько лет Мелисса случайно узнала, что Ричард внезапно умер. Дождался ли он голливудской экранизации по ворованной российской заявке, так и осталось тайной. И Мелисса Смит извинялась за него от имени всей Америки и уговаривала меня съездить в Янгстоун на премьеру другой моей пьесы, но мне было некогда.
Потом артисты и писатели стали летать в США «поживиться на ностальгии», и один американский продюсер, выговаривающий букву «р», как в плохом еврейском анекдоте, уболтал меня по телефону на гастрольный тур. Перечислил десять городов, начал оформлять приглашение и попросил телефоны моих американских друзей, чтоб внести встречи с ними в график поездки. Учившая немецкий в школе, университете и институте, я даже стала листать англо-русский разговорник.
Но из Калифорнии позвонила подруга детства:
– Машка! Наконец мы наболтаемся! Мы с Джерри разгородим огромную комнату Эстер – у тебя будет своя спальня!
– Какую ещё комнату?
– Звонил твой продюсер, сказал, экономит на гостинице и еде, и по всем городам ты будешь жить и питаться у друзей. Я ж понимаю, у вас в России совсем нет денег!
А на следующий день я узнала от писательницы, провезённой этим продюсером по Америке, как он таскал её из штата в штат на машине, кормил пакетами из Макдоналдса и спихивал на ночлег «к своим». Поняв, с кем имеет дело, писательница требовала гонорар перед каждым выступлением.
– Вы шо мне не вегите пго деньги?
– Не верю!
– Остановите любого гуского на Бгайтоне и спгосите его за меня!
– Деньги, или я не выйду на сцену!
– Но я не дегжу с собой такой кгупной суммы, мы, амегиканцы газмещаем такие суммы на кагточке!
– Отменяйте вечер!
– Ну, хогошо-хогошо, вот вам деньги,
