Марина Цветаева - Тетрадь четвертая

— Но подите-ка покажите душу!

— Но (говорю их языком) подите-ка покажите почки или печень. А они всё-таки — есть, и никто своих почек глазами не видел.

Кроме того: что-то болит: не зуб, не голова, не живот, не — не — не —

— а — болит.

Это и есть — душа.

Мозг слишком умный: он знает, что не от чего грустить.

Чем люди пишут стихи и чем их понимают?

(Довод в пользу души.)

Журавль и синица.

Нет, ложь, ложь и глупость: что делать с синицей и вообще — с птицей в руках?

Есть вещи, к<отор>ые нехороши в руках, хороши — в воздухе.

Журавль например.

Не стесняйтесь в лавках говорить: — Это для меня дорого. Кого ты этим обкрадываешь?

Ведь не ты ничего не стоишь, она — слишком дорого стóит.

(или)

Ведь не тебя — нет: у тебя ничего нет.

(NB! По-моему, должен стесняться — лавочник.)

Милое дитя! Если ты — девочка, тебе с моей науки не поздоровится. (Как не поздоровилось — мне.)

Да если и мальчик — не поздоровится. Девочку, так поступающую, «никто» не будет любить. (Женщин любят — за слабости — и погрешности — и пороки.) Мальчик — займет последнее место в жизни (и в очереди!).

Но есть места — над жизнью, и есть любовь — ангелов.

(NB! Переписываю — как есть, тороплюсь, ибо последние сроки,[35] могло бы быть лучше. — Я. — 28-го мая 1939 г., рано утром — Париж, 32 В-d Pasteur.)

До скамейки (смотрю открытки). — Собор, Св. Тереза — Cierge.[36] Поиски к<инематогра>фа (Grande Illusion — complet[37]). Старый Рынок. Статуя, поднесенная английскими женщинами. Висячий мост. Кафэ. Опять скамейка и два ореха (дерева). Вид. Толпа. Бесконечная прогулка. Вокзал. Сон. Звоним: не застаем. Дом.

— Незабвенный день — и вид — и город[38] —

ВЫПИСКИ ИЗ МАЛЕНЬКОГО ЧЕРНОГО КОЖАНОГО AGENDA С МЕТАЛЛ<ИЧЕСКОЙ> ЗАКРЫШКОЙ:[39]

1931 г. (Муру 6 лет)

Мур (28-го янв<аря> 1931 г. — почти 6л. — родился 1-го февр<аля> 1925 г.)

Я: — А для чего крёстная мать и крёстный отец?

Мур: — Для того чтобы если настоящая мать умрет еще бы запасная оставалась. Как в машине — колесо запасное.

Разговор с батюшкой. В ответ на его доводы:

— Он же мне ничего не ответит, он ведь нарисованный!

(Напоминает солдатское, 1917 года: — Не хочу на дóску молиться!)

Мур: — Захотелось поикать.

— Какие свиньи — французы: испортили наше русское р. Свиньи. Всё у них наоборот.

(Не помню, Мур или я:)

— Остров — земля средиводная.

Я, себе — вслух:

— Интересно, когда я буду помирать — что я последнее буду вспоминать?

Мур, не задумываясь: — Стихи.

Мур — про драку с Алей (NB! ему шесть лет — Але 181/2!)

— Она меня бьет — как корова, как кобыла. А я ее — как муравей.

Пасха, заутреня (на воле, кламарская церковь, зелень, фонарики)

— Тебе нравится церковь?

— Да, п. ч. похожа на гараж.

О войне.

— Нужно уехать до войны, за войну, где ее еще нет.

Гусочка.

(безумная любовь к картонной гусыне-бомбоньерке — «гусочке»)

(Я)

Любовь не прибавляет к весне, весна — тяжелое испытание для любви: кто может сравниться с деревом?

Мур — апрель 1931 г.

— У меня теперь бывает такое чувство, что я — я.

Многократно прыгая на меня с камня (долмэна) — Мёдон — Беллевю — Observatoir:[40]

— Ой, мама! Я Вас совсем изнемогу!

О Муре:

Человек предполагает, а Мур располагает.

— От юности моея мнози борют мя страсти. Мур, на каком это языке?

— Славянском.

— А кто на нем говорит?

— О. Андрей — и больше никто.

(31-го апреля 1931 г.)

Мур — 5-го мая 1931 г.

— А как слоны ласкаются?

(Я). Почему любят спать с красивыми (в темноте)? Значит, всё-таки сознание. Значит — ценность не в прямом ощущении, а в освещении.

Мальчик — матери (на какие-то расцветшие кусты)

— Regarde ce qu’elles sont belles!

— Elles sont en fleur, cela ne nous avance en rien.

(Май, с Муром в Кламаре)

Удивительно, что прошедшее время так же подробно как наше: не пластами — а ежесекундно — и у пещерного человека — ежесекундно — и у Атиллы — и т. д. Потому так неудовлетворительна история. И так восхитительна и умилительна и воскресительна — la petite histoire[41] (бельевые счета Бетховена).

Мур:

Негрская мама.

Собаку зовет как меня. (А м. б. он говорит: — Вы собаку зовете как меня?) Нет! «Собаку зовут как меня». (В книге, вспомнила. — 1939 г.)

Я: — Как меня зовут?

Шепотом: — Не знаю.

— Ну, ты меня зовешь мамой, а другие все — как зовут?

— Марина Цветаева.

— Мама! Хотите сделаем пожар! Подожжем землю — чтобы все лысые горы стали.

На осу: — Живот как у тигра.

«Летний птенец» (про какую-то птицу в Зоолог<ическом> Саду).

(Я). Сто лет мне иногда кажутся как сто франков — раз плюнуть!

(NB! 1939 г. — Пишется — в бедности!)

ЗАПИСНАЯ КНИЖКА 1938 Г

9-го мая 1938 г. (переписываю год спустя — 28-го мая 1939 г.) еще Ванв.

Говорим с Муром об идолопоклоннической любви некоторых к собакам — сажают за стол, повязывают салфетку — как ребенку, к<оторо>го — нет.

Мур: — По-моему — для себя нелестно: породил — пса!

— Нужно такого лишить жизни, чтобы меня не лишил — земли!

(О самовластцах)

(Я) — Как из таких двух огромных слов: добро и душа смогли сделать это среднее, вялое добродушие? (Случай, когда вещи, сложенные, дают безмерно-меньшее: уничтожаются. Иногда такой случай — брак. NB! не мой.)

…немножко — ручной…

Сиреной — еще, и Сивиллой — уже…

(Дальше книжка пустая.)

Мур, 29-го сент<ября> 1938 г. (Accord des Quatre[42] — день чешской трагедии. П<ариж>, Пастёр)

— читает газету:

— L’Angleterre sera réunie au continent. Mais cet événement ne ce produira que dans 15 siècles.

Мур, с досадой: — On sera mort.[43]

Стихи — мне — нижнего (отца) — в ответ на стол:

Знаменитый писательский стол…

Вдохновений слуга и приятель!

Нескончаемой славы престол, —

Ты — сарая теперь обитатель!

Был ты пет и воспет,

Как высокий предмет,

Даже больше, — как лучший товарищ!

После этих побед, —

Тебе места вдруг нет!

Вдруг ты свален — как хлам от пожарищ…

Но прости мне всю немощь мою

И пойми: сам я свален судьбою!

И, хоть песен других о тебе не спою —

Всё же будем друзьями с тобою.

М. И. — от М. А.[44]

Ванв, июнь 1938 г.

Песня о Каховке

— Светлова, автора Гренады

Каховка, Каховка, родная винтовка,

Горячая пуля, лети,

Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —

Этапы большого пути.

Гремела атака, и пули звенели,

И ровно строчил пулемет.

И девушка наша проходит в шинели,

Горящей Каховкой идет.

Под солнцем горячим, под ночью слепою

Немало пришлось нам пройти.

Мы мирные люди, но наш бронепоезд

Стоит — на запасном пути.

Ты помнишь, товарищ, как вместе шагали,

Как нас обнимала гроза,

Тогда нам обоим сквозь дым улыбались

Ее голубые глаза.

Так вспомним же юность свою боевую,

Так выпьем за наши дела —

За нашу страну, за Каховку родную,

Где девушка наша жила…

(NB! Повторяется 3-тье четверостишие, но лучше — так: у Светлова всегда пересказано. И в Гренаде — лучшей песне за 20 лет.)

(Моя мысль — попутная и внезапная:)

Я своего ребенка обязана любить больше своей чести. (Честь — просто!)

28-го мая 1939 г.

Письмо на прощание — год назад[45]