Александр Поляков - Без права выбора

Целый день на Ростовском бульваре шла своя, обычная для того времени жизнь. Кричали торговки, предлагая семечки и жмых — деликатес голодного времени. Шныряли темные личности, уныло бродили безработные, бегали дети, впрочем, их было мало. А вечером, когда зажглись неяркие огни у входа в кинотеатр «Олимп», на скамейку присела пара молодых людей.

— Это хорошо, — тихо сказал он, — что Москва одобрила насчет есаула. Конечно, риск большой, но иначе ничего не получится. Ты запомни, Вера, и точно передай Федору Михайловичу. Первое, что в Екатеринодаре все в порядке, хотя это он, наверное, и сам уже знает. Затем, что здесь дела неважные.

— Что такое? — тревожно спросила она.

— Похоже, что мы вытянули пустой номер. Мадемуазель Галкина либо действительно ничего не знает, либо хитра не в меру. И на старуху бывает проруха. Пусть Воронов развернется, понаблюдает за ее квартирой. Они наверняка будут искать эту Анечку. Только скажи уж самому Воронову, чтобы действовали осторожно, иначе могут меня провалить.

— Скажешь ему, он ведь знаешь какой!

— Все равно скажи. Путь у нас есть только один — пробраться к ним в штаб. Иначе такая заваруха начнется. У них вокруг Ростова свои банды действуют, и в самом городе люди есть.

— Не страшно тебе?

Он тихо засмеялся.

— Странное дело. Волков бояться — в лес не ходить. Теперь уж хочешь не хочешь, Александр Лошкарев, а служи в белогвардейском подполье. Партия посылает туда, куда нужно. У нас нет права выбора. Но ты получше запоминай, Вера, — продолжал он. — Значит, первым делом пусть передадут мне фотокарточку, ту, что я просил, потом письмо и холостые патроны, штук тридцать. Все запомнила?

— Спрашиваешь!

— Дальше. Квартиру пусть подыскивают мне новую. В этой я с приличными людьми встречаться не могу.

— А Воронов говорил…

— Странное деля. Воронову работать или мне! Ему что, буржуйскую мебель жалко? Словом, пусть Федор Михайлович решает окончательно. Теперь так: встречаться нам надо реже. Записки будешь брать у грека на базаре.

— Жаль!

— Что жаль?

— Что встречаться реже, привыкла вечером с кавалером.

— Странное дело, другого заведи… для конспирации.

— Для конспирации не хочется.

— Смеешься? Ну, пойдем, уже началось!

— Идем!

Церемонно взявшись под руку, они не спеша двинулись к кинематографу, где уже месяц шла всемирно известная лента «Невеста Солнца»…

СОБСТВЕННОРУЧНЫЕ ПОКАЗАНИЯ НАЧАЛЬНИКА КАРАУЛА

«По поводу побега из-под стражи осужденного, бывшего есаула Филатова, случившегося 2 мая 1921 года, могу объяснить следующее.

Накануне всемирного праздника трудового пролетариата, 30 апреля, я заступил в наряд по охране тюрьмы при революционном трибунале, где товарищ Кононов, отправляя меня на этот участок, особо предупредил: смотри, Поликарпов, в оба, поскольку всякая контра в канун нашего боевого праздника может делать всякие вылазки, рассчитывая на притупление с нашей стороны бдительности и сознательности.

Но я заверил товарища Кононова, что ничего подобного мы не допустим и в день праздника службу будем нести как положено. Так оно и было, никаких нарушений до полуночи 1 мая обнаружено не было.

В 12 часов ночи 1 мая прибывает в караулку нарочный с пакетом от товарища Кононова. Пакет был с пятью сургучными печатями, которые я лично осмотрел, и они были в полной исправности. А нарочного я лично знаю как Петра Храмова, служил с ним раньше в одном эскадроне.

Пакет этот я лично, после осмотра печатей и проверив документы нарочного, вскрыл и обнаружил предписание о срочной доставке к ночному поезду на Ростов осужденного, бывшего есаула Филатова, который содержался в одиночной камере перед исполнением приговора.

Приказ был доставить лично мне, и подпись была товарища Кононова, которую я знаю хорошо.

После чего я пошел побудить осужденного, но он в своей одиночной камере не спал, а ходил из угла в угол. Я ему сказал: «Собирайся и выходи». А он мне ответил: «Наконец-то».

На станцию со мной поехали товарищ Кнопкин, как ездовой, и верхом сопровождал товарищ Жуков, а больше взять было некого, так как вскоре была смена. Осужденного я связал и посадил в пролетку. Сам сидел рядом. Верх был поднят, и он не мог видеть, куда его везут. По дороге он неоднократно меня спрашивал: «Куда же меня везут?» На что я ему отвечал: «Куда надо, туда и везем, а разговаривать не положено».

По прибытии на вокзал товарищ Жуков спешился, оставил коня на площади, где был пост, и мы вместе повели арестованного к комендатуре. При этом бывший есаул Филатов сказал: зачем мы приехали на вокзал?

Когда зашли к коменданту, его на месте не оказалось, и дежурный сказал подождать. Я посадил арестованного на табурет посреди комнаты, сам стоял рядом, а товарищ Жуков у стола стал пить кипяток, потому что недавно сменился с поста и поесть не успел.

В это время в дежурку зашел гражданин, которого я сразу по обличью посчитал за сотрудника ЧК. На нем была надета кожанка и фуражка с красной звездой.

Этот гражданин подходит прямо ко мне и называет меня по фамилии, Поликарповым. Он сказал, что по поручению Кононова примет от меня арестованного. При этом присутствовал дежурный по станции, фамилию которого я не знаю. Этот гражданин предъявил мне документы, где он значился как уполномоченный Дончека Воронов. Я документ проверил, а он мне сказал, что выдаст расписку на арестованного, потому что поезд скоро уходит. Я сказал, что надо дождаться коменданта, но он ответил, вот же здесь есть дежурный, это все равно. После этого он сел за стол, где товарищ Жуков пил кипяток, и написал расписку по всей форме.

Я спросил, не надо ли ему помочь конвоировать до вагона. Он ответил: «Сам справлюсь» — и показал пистолет, который был у него в кармане куртки. Личность его я хорошо запомнил. После этого он скомандовал арестованному выходить, а мы остались в дежурке ввиду того, что товарищ Жуков предложил мне вместе с ним попить кипятку.

Примерно минут через пять в дежурку заходит комендант вокзала товарищ Лебедев и с ним незнакомый мне товарищ в штатском. Последний спросил у меня, где арестованный, которого нужно отправить в Ростов, на что я доложил, что сдал его под расписку товарищу Воронову из Дончека.

Этот товарищ в штатском говорит: «Воронов из Дончека — это я, а кому ты сдал арестованного?»

Тут я и товарищ Жуков стали у него спрашивать документы, но он стал на нас ругаться контрами и грозился применить оружие. Я хотел было выйти из дежурки, чтобы задержать того человека с арестованным, но товарищ Воронов приказал меня и Жукова обезоружить и посадить под арест, при этом я заметил, что дежурный по станции чего-то радовался.

Потом была поднята в ружье рота охраны и оцеплена станция, а я нахожусь под арестом до сего времени.

Ежели я в чем виноват, прошу рассмотреть меня по всей строгости революционного закона.

т. Кононов! Сдайте документ в секретный архив, а тов. Поликарпова переведите на другую работу, чтобы никто не знал.

7 мая 1921 года.

КЛУБОК ПРОДОЛЖАЕТ РАСКРУЧИВАТЬСЯ

Теперь уже каждый день синяя папка с надписью «Клубок», хранившаяся у Зявкина в сейфе, пополнялась все новыми и новыми документами. В этих бумагах, написанных кое-как, на скорую руку и на чем попало, воплощались усилия десятков умов, напряжение воли, столкновение характеров многих людей — словом, работа, в которой, как и в саперном деле, ошибки недопустимы.

В начале мая есаул Филатов оказался в центре действия неведомых ему самому сил и обстоятельств. Сказать по правде, это был уже не тот кремень, каким он казался в день, когда трибунал выносил ему приговор. Месяц провел он в одиночной камере, день ото дня ожидая, когда его выведут на расстрел. И каждый час он переживал то же самое, что чувствовали люди, которых когда-то расстреливал он сам.

Когда незнакомый человек в кожаной куртке вывел его из комнаты коменданта екатеринодарского вокзала, прошел вместе с ним сквозь все посты и под конец, сунув ему в руку пистолет, сказал: «Теперь дело за вами, есаул, бегите!», Филатов едва не потерял сознание.

Незнакомец, лицо которого Филатов запомнил с фотографической точностью, назвал ему адрес, по которому он должен явиться в Ростове. Дальше все происходило как во сне. Он бежал через стрелки и тупики. Сзади была тревога, погоня, стрельба. Он пролезал под вагонами и платформами и, наконец, уже под утро втиснулся в какую-то теплушку, битком набитую дурно пахнувшими людьми. Здесь, привалясь к подрагивавшей на ходу деревянной вагонной стене, он вскоре забылся. Проснулся он уже довольно далеко от Екатеринодара в вагоне, где ехали мужики-мешочники. Они поглядывали на постороннего довольно недружелюбно, и поэтому он счел за благо на первой же станции выскочить из вагона. Оказалось, что это уже Тихорецкая. Прямо возле эшелона, на котором он только что приехал, на запасном пути, шипя и ухая, разводил пары поблескивавший новенькой краской бронепоезд с красными звездами.