Манфред Кох-Хиллебрехт - Homo Гитлер: психограмма диктатора

Гитлер сохранял ледяное спокойствие во время «дела Бломберга-Фритча» в 1938 году, поскольку желал реализовать собственный план будущей войны. Однако он с трагическим видом сообщил Герингу, что не желает назначать его приемником Бломберга, и разыграл настоящий спектакль перед Геббельсом, утопив его в крокодильих слезах. В результате Геббельс записал в своем дневнике: «Фюрер глубоко потрясен. В его глазах стоит скорбь. Мы пережили очень тяжелые часы». Рейхсминистр пропаганды не знал, что он был всего лишь зрителем лживой комедии, которую разыграл Гитлер в узком кругу в рейхсканцелярии.

Еще одной жертвой этого шоу стал адъютант фюрера по военно-воздушному флоту фон Белов, который написал в своих мемуарах: «Вместе с этим "делом" для Гитлера рухнул целый мир. Это событие уничтожило в Гитлере уважение к генералам в частности и дворянству вообще».[65]

О каком-либо уважении, которое Гитлер якобы питал к дворянству, не было и речи. Однако, поскольку общество адъютанта люфтваффе было ему приятно, Гитлер смог убедить его в обратном. С этой целью он даже поддерживал теплые дружеские отношения с женой фон Белова Марией. Уже после войны она рассказала о том, как вместе со своим мужем приятно проводила время в резиденции фюрера в Бергхофе, какая милая и непринужденная царила там атмосфера и что просто невозможно себе представить, чтобы кто-нибудь шпионил за ними в замочную скважину. Гитлер был до того любезен, что, когда в ходе войны начались перебои с продовольствием, лично заботился о снабжении их родителей продуктами питания.

Похожий спектакль Гитлер устроил и во время «кристальной ночи» 9 ноября 1938 года. Известно, что убийство в Париже немецкого дипломата Эрнста фон Рата было только предлогом для организации еврейских погромов в Германии. Гитлер просто вновь вошел в свою любимую роль и стал изображать человека, убитого горем из-за царившего в стране произвола.[66]

Несомненно, Адольф Гитлер был одаренным актером, что позволило ему ежедневно разыгрывать в своем придворном театре роль заботливого отца семейства и нормального среднего бюргера с крепкими моральными устоями, который даже в сексуальной жизни не позволяет себе выйти за строго определенные рамки.

Одна из секретарш фюрера сравнивала деловую атмосферу в рейхсканцелярии с той, которая царила в крепком крестьянском хозяйстве, в которое она попала после войны. В обществе фюрера действительно было очень приятно проводить время. Все отмечали истинно австрийский шарм, которым обладал Гитлер (что, кстати, совсем не обязательно является комплиментом).

Человека, который в один прекрасный момент получит возможность распоряжаться жизнями миллионов, с самого начала отличали лживость, черствость и неспособность сопереживать чужое горе. Ни один из биографов Гитлера ни слова не пишет о том, что фюрер в принципе способен к состраданию.

При первом же приближении к анализу личности Гитлера обнаруживается, по словам Буллока, «неприкрытая мерзость».[67] Бригитта Хаманн разрушила красивую легенду о сиротской пенсии, которой молодой Гитлер якобы добровольно делился со своей младшей сестрой. Положенные сиротам от государства деньги изначально поступали на два разных счета. О своей умирающей матери Гитлер вспомнил только за три недели до ее смерти. До этого у него не нашлось времени, чтобы приехать из Вены в Линц к постели умирающей.

Далее Хаманн вскрыла еще множество подлогов в биографии Гитлера. Так, не составило труда заглянуть в полицейские книги регистрации граждан и выяснить, что он прибыл в Мюнхен 25 мая 1913 года, а вовсе не в начале 1912 года, как неоднократно уверял сам фюрер. Кроме того, Гитлер скрыл, что приехал в столицу Баварии не один, а в сопровождении своего друга Рудольфа Хоузлера, вместе с которым затем снимал квартиру.[68]

Гитлер поддерживал «довольно мало личных контактов» и писал «письма относительно редко». Те его личные письма, которые попали в руки графологов, оказались настолько бессодержательными и невыразительными, что сделали невозможным основательную экспертизу характера.[69]

Как писал Иоахим Фест: «Парадоксально, но почти вся личная переписка, оставшаяся после Гитлера, представляет собой одно официальное письмо, которое он в возрасте 24 лет направил в магистрат Линца, возражая против намерения последнего призвать его в австрийскую армию».[70] Это особенно важно для характеристики Гитлера, руководствовавшегося старым как мир принципом политиков: «Все, что можно передать на словах, ни в коем случае нельзя записывать!» И как итог всего вышесказанного: «Слишком много было всего написано, начиная любовными посланиями и заканчивая политической перепиской. Все это только осложняет любое дело, служа ненужным балластом».

Более того, Гитлер старался привить свойственную себе скрытность всему немецкому народу. В третьем рейхе это качество почиталось чуть ли не за самую главную мужскую добродетель. Во время войны болтовня могла бы привести к поражению, поэтому брошенный в массы лозунг «враг слушает» должен был поддерживать в обществе атмосферу таинственности.

Как известно, Гитлер не вел дневников. Фотографировался он также крайне неохотно, только в случае необходимости, и тщательно отбирал снимки. Фотографии, которые он не одобрял, уничтожались.

Даже текст собственной книги «Майн кампф» он постарался растворить в море бесчисленных фактов. Историки Курт Пецольд и Манфред Вайсбекер обнаружили во многих местах этой книги «удивительную неопределенность: все тонет в неопределенности и бессмысленности, все требует перепроверки».[71] Сам Гитлер уже в 1938 году признался бывшему адвокату Хансу Франку, что если бы он мог изменить прошлое, то никогда бы не написал «Майн кампф».

Перевод этой книги на английский язык («Май страгл») довольно сильно отличался от немецкого оригинала. Из него «были удалены наиболее острые замечания Гитлера относительно внешнеполитической экспансии Германии и угрозы в адрес евреев. Большинство пассажей, в которых фюрер делился с читателями своей идеей фикс о еврейской опасности, были вымараны. Также из текста бесследно исчезло утверждение, что Германия выиграла бы первую мировую войну, если бы вовремя избавилась от 12–15 тысяч евреев».[72]

После 1928 года, когда вышел в свет 2-й том «Майн кампф», в котором Гитлер изложил свои воззрения на внешнюю политику, он не написал больше ни строчки. По утверждению рейхсминистра экономики Яльмара Шахта, фюрер не записывал ни единого своего слова. Гитлер пытался контролировать даже собственный смех.[73] Он смеялся только «прикрыв нижнюю часть своего лица рукой».[74]

Документы третьего рейха представляют собой отдельную проблему. Историк Геев Гошен писал: «Я страстно желал найти документы нацистского времени, получить в руки источники, которые позволили бы мне составить полную и ясную картину происходившего».[75] Как известно, нацисты, ни минуты не колеблясь, подделывали документы, например свидетельства о смерти людей, убитых в рамках программы эвтаназии. Это действительно оказалось успешным средством, при помощи которого весьма сложно узнать истинные масштабы этих мероприятий. Всего этого вполне достаточно, чтобы с точки зрения психолога понять поведение Гитлера и оценить его как хитросплетение патологических фантазий.

Смешение понятий проявилось во время путча Рема. По мнению Норберта Фрая, невозможно точно установить, верил ли сам Гитлер в заговор штурмовиков: «Истерики, которые Гитлер стал устраивать после Годесберга (где он переночевал в отеле "Рейнхотель Дрессель" перед вылетом в Мюнхен для ареста Рема в Бад Виззее), становились все сильнее и придавали его монологам правдоподобие, которое заставляло забыть, что все это было не более чем способом оправдания и перестраховкой».[76] В ходе культурного развития у Гитлера не произошло разделения отдельных видов эмоциональных переживаний. По мнению Берна Юргена Вендта, во время Судетского кризиса Гитлер продемонстрировал «такую смесь решительности, фразерства, самообмана и слепоты, которая делает для нас сегодня почти невозможной попытку провести в характере этого человека границу между рациональным расчетом, фанатическим самовнушением и намеренной игрой на публику».[77]

Незадолго до самоубийства Гитлер послал находившегося в Бергхофе адьютанта Шауба в Мюнхен на свою частную квартиру на Принц-регентплац с приказом сжечь все свои бумаги. Так он пытался продолжить лгать даже после своей смерти, уничтожив свидетельства своей личной жизни, и скрыть тем самым глубинные истоки своих преступлений. Прошло полвека, но до сих пор так и не удается полностью раскрыть характер Гитлера. Мартин Брозцат утверждает, что «любая попытка всеобъемлющей расшифровки этой личности наталкивается на крайнюю скудость правдивых источников».

Однако полный пересмотр сложившейся оценки личности Гитлера с позиций психологической науки может привести не столько к положительным, сколько к отрицательным результатам. Дело в том, что Гитлер был не только внушающим ужас политиком, но и крайне отвратительным человеком. Будет намного проще понять губительную политику фюрера, если в обязательном порядке учитывать при анализе такие свойства его характера, как злонамеренность, беспощадность, неискренность, самовлюбленность. В программе Гитлера отсутствовала сколько-нибудь пригодная основа, она базировалась только на его личности, что лишний раз осложняет задачу. Личность фюрера была намного более отталкивающей, чем все предшествующие ему политики, и этот психологический вывод подталкивает к тому, чтобы пересмотреть роль немецкого диктатора в новейшей истории. Анализ должен быть основан на полном раскрытии психопатологической бездны в душе этого врага человечества. Пример Яна Кершоу, который через каждое слово подчеркивал преступность и варварство нацистов, стараясь произвести впечатление на читателя, лишний раз показывает, насколько ему был несвойствен подобный образ мыслей.