Сборник - Великая. История Екатерины II
Как усердно Екатерина занималась русским языком, вставая рано и читая русские книги еще в постели, известно по преданию и подтверждается ее записками. Через год после назначения к ней учителей, именно за обедом при праздновании дня рождения будущего ее супруга (10 февраля 1745 года), императрица выразила ей удовольствие за русские письма, которые она писала в Хотилово, где Елизавета Петровна оставалась при больном великом князе. Государыня при этом похвалила ее за старание выучиться русскому языку. «Правду сказать, – прибавляет Екатерина, – эти письма сочинял Адодуров, но я их писала своею рукою». Елизавета Петровна говорила по-русски, просила отвечать на том же языке и хвалила хорошее ее произношение.
Из всего, что Екатерина писала по-русски, видно, что она действительно усвоила себе дух языка, знала его идиотизмы и кстати пользовалась простонародными поговорками, но ее орфография и вся грамматическая часть не говорят в пользу ее учителя. Впрочем, не надобно, конечно, забывать, что даже родного, т. е. немецкого, языка ей не преподавали теоретически, что, следовательно, основания общей грамматики остались ей совершенно неизвестны и что при таком условии невозможно было научиться правильному употреблению трудного и по своим формам совершенно нового для нее чужеземного языка. Екатерина сама очень хорошо чувствовала этот пробел в своем образовании[17]: однажды, когда Сегюр и де-Линь удивлялись ее учености, она заметила им, что в ней можно найти много пищи для критики, что наир, она «поминутно делает ошибки в языке и правописании». Через Адодурова великая княжна иногда требовала книг из Академии наук. Так, в феврале 1745 года Шумахер, вследствие ее приказания, при письме к Адодурову, послал для употребления ее каталоги академической библиотеки и книжного магазина[18]. Сама Екатерина свидетельствует, что по возвращении из Москвы в Петербург в конце 1744 года она вела жизнь уединенную и для своих пятнадцати лет была довольно прилежна, занимаясь особенно русским языком и покупая себе книги.
В это время она вторично встретилась с шведом Гюлленборгом, когда он привез в Петербург известие о браке ее дяди с шведской принцессой. Гюлленборг, помня впечатление, произведенное ею на него в Гамбурге, спросил великую княжну, как идет ее философия в водовороте новой жизни. Она рассказала ему о своих кабинетных занятиях. Он предостерег Екатерину против окружавших ее опасностей, посреди которых, по его словам, могла устоять только необыкновенная натура, и присоветовал ей читать серьезные книги, именно жизнеописания знаменитых людей, Плутарха, жизнь Цицерона, «Причины величия и падения римской республики», Монтескье. Екатерина тотчас послала за этими книгами, которые и отыскались, хотя не без труда, в тогдашнем Петербурге. Тогда же ею написана была для Гюлленборга записка под заглавием: «Портрет пятнадцатилетнего философа». К сожалению, этот драгоценный документ не сохранился[19]. Впоследствии, около 30 лет от роду, Екатерина, перечитав свою записку, сама удивилась глубокому самопознанию, которое тут выразилось. По прочтении «Портрета» Гюлленборг подробно развил на двенадцати страницах свои мысли о великой княжне, стараясь укрепить ее возвышенный дух, ее твердость и другие качества ума и сердца. Екатерина перечитала несколько раз его замечания и дала себе слово следовать его советам; «а когда я себе что-нибудь обещала, – прибавляет она, – то не помню, чтоб когда-либо не исполняла того. Это рассуждение Гюлленборга много способствовало к образованию и укреплению моего ума и духа».
Относительно занятий Екатерины до ее вступления на престол мы узнаем из ее собственных рассказов, что она в первое время после замужества своего беспрестанно читала. Первая книга, тогда прочитанная ею, был роман Tiran le blanc[20], и целый год она читала одни романы, но они начинали ей надоедать. «Случайно, – говорит она, – я достала письма г-жи Севинье и проглотила их: это чтение мне понравилось». Оно принесло ей и большую пользу, прибавим мы с своей стороны: под его влиянием она вполне усвоила себе легкость, непринужденность, игривость, какими должен отличаться этот род авторства, и частные письма ее на французском языке сами могут служить образцами эпистолярного слога. После того ей попались под руку сочинения Вольтера: и чтение их составило эпоху в ходе ее самообразования; мы знаем из собственного ее свидетельства в записках, что с тех пор она «стала искать книг с большею разборчивостью». То же самое императрица в другой раз высказала самому Вольтеру. «Могу вас уверить, – пишет она ему во второй год своего царствования, – что с 1746 года, когда я стала располагать своим временем, я чрезвычайно много вам обязана. До того я читала одни романы, но случайно мне попались ваши сочинения; с тех пор я не переставала их читать и не хотела никаких книг, писанных не так хорошо и из которых нельзя извлечь столько же пользы. Но где их найти? Итак, я возвращалась к этому первому возбудителю моего вкуса и виновнику моих самых дорогих развлечений. Конечно, если у меня есть какие-нибудь сведения, то я ему одному обязана ими»[21]. Такое сознание Екатерины о значении для нее Вольтера чрезвычайно важно в истории ее умственного развития. Зная характер тогдашнего общества и видя в то же время, как Екатерина была чужда господствовавших предрассудков, сколько она обнаруживала простоты, здравого смысла и тонкого вкуса, мы не можем не приписывать хотя отчасти ее просвещенного образа мыслей действию писателя, который своим язвительным пером преследовал педантизм, ханжество и всякое невежество. Но вместе с тем нас поражает, с другой стороны, и та степень самостоятельности, какую при таком влиянии сохранял оригинальный и твердый ум Екатерины. В отношении к религии и к некоторым общественным вопросам она нисколько не подчинялась обаянию Вольтера и в переписке с ним умела с удивительным тактом отвечать то внушительным молчанием, то ловким возражением на его не всегда приличные выходки.
При ее любознательности, восприимчивом уме и счастливой памяти чтения Екатерины получают в наших глазах особенную важность. Так смотрела на них сама она и потому-то в своих записках указала почти на все, по крайней мере главное, что было ею прочитано до восшествия на престол.
Когда в первые годы после брака великого князя двор отправлялся в Ораниенбаум, Екатерина брала туда с собою книги; так, в 1747 году, пока там проводили время в охоте, верховной езде, музыке и т. п., она читала жизнь Генриха IV, известное сочинение Перефикса (Hardouin de Beaumont de Perefixe[22], а потом записки Брантома, которые очень заинтересовали ее[23].
Года через два, будучи в Москве, она начала от скуки читать «Историю Германии», сочинение каноника Св. Женевьевы, отца Барри, в 9 томах в 4-ку, и каждую неделю оканчивала один том. После того прочла она сочинения греческого философа Платона, а затем принялась за словарь Бейля, и на каждый том его употребляла по полугоду. «Можно судить, – замечает Екатерина, – в каком уединении я проводила время». При бывшем в Москве пожаре дворца она кончала 4-й том словаря Бейля, и очень боялась за свои книги; к счастию, однако ж, они были спасены[24].
В 1754 году, оправившись после рождения великого князя и скучая в одиночестве, она продолжала чтение «Истории Германии», читала «Всемирную историю» Вольтера, а потом разные русские книги, какие могла достать; между прочим два огромные тома Барониуса в русском переводе. Эта книга, одно из важнейших сочинений по церковной истории, доведенной в нем до конца XII века, издана по-русски при Петре Великом, в 1719 году, под заглавием: Деяния церковные (Annales ecclesiastici). Автор ее, Кесарь Барониус, живший в XVI столетии (ум. 1607 г.), был кардиналом и ватиканским библиотекарем. На русский язык она переведена с польского сокращения иезуита Скарги, причем исключено многое несогласное с учением православной церкви[25]. Затем Екатерина обратилась к знаменитому сочинению Монтескье Esprit des Lois, а по окончании его к «Летописям» Тацита. «Последнее сочинение, – говорит она, – произвело в моем уме странный переворот, которому, может быть, немало способствовало тогдашнее грустное мое расположение. Я стала видеть многое в темном свете и отыскивать в предметах, представлявшихся моим взорам, более глубокие причины, зависевшие от разнородных интересов».
Но не из одного чтения Екатерина почерпала новые познания. Другим плодотворным источником обогащения ума были для нее устные рассказы. В этом отношении особенную пользу оказала ей императрица около 1750 года, уволив бывшую при великой княгине камерфрау мадам Крузе и назначив на место ее Прасковью Никитичну Владиславову (Владиславлеву?), тещу главного приказчика графа Бестужева, советника Пуговичникова, женщину высокого роста, с приятными приемами и умною, привлекательною физиономиею. Камердинер Тимофей Евреинов, пользовавшийся доверием Екатерины, сказал ей, что это неглупая и веселая, но очень хитрая особа, с которою сначала надо держать себя осторожно. Впоследствии оказалось, что ей были известны все анекдоты прошлого и настоящего времени: она знала четыре или пять поколений каждой фамилии и твердо помнила родословную всех отцов, матерей, дедушек, бабушек и предков по мужской и женской линии. Вдобавок она была общительна, словоохотлива, умела рассказывать. Великая княгиня в минуты досуга или скуки заставляла ее говорить, и таким образом никому, столько как ей, не была обязана знакомством со всем, что происходило в России в последние сто лет.
