Данил Корецкий - Время невиноватых

Можно, в принципе, миловать людей, совершивших и тяжкие преступления, но при наличии исключительных обстоятельств.

— Например?

— Убийца, отбывший 8 лет из назначенного 12-летнего срока, при пожаре в колонии, рискуя жизнью, спас сотрудников колонии, материальные ценнности, обгорел, получил инвалидность — его можно помиловать. Такая моя концепция помилования.

— К кому мы должны проявлять милосердие?

— С религиозной точки зрения — ко всем. С человеческой — к потерпевшим, их родственникам. О них никто не думает.

— Когда Приставкин говорит об исправлении ошибок карательных органов, он, скорее, имеет в виду другую сторону медали.

— Приставкина никто не уполномачивал исправлять явные или мнимые ошибки судов. Он не специалист и не способен определить — ошибка это или нет. К тому же, суды вовсе не «карательные» органы: это терминология 30—40-х годов. И их ошибки исправляются в определенном законом порядке судебного контроля и прокурорского надзора. У помилования — совершенно иной механизм, задачи и цели.

— В комиссию по помилованию по идее должны обращаться жертвы, назовем так, следственных «перегибов». Те, кто украл кур, банки с вареньями, о которых упоминает Анатолий Приставкин. Аналогичный пример привели и вы.

— Теоретически он прав, но на практике 76 % помилованных его комиссией совершили тяжкие и особо тяжкие преступления. К тому же, как правило, те, кто украл кур и варенье, не подают прошения. Во всяком случае, из 40 с лишним ходатайств, поступивших в областную комиссию по помилованию, таких не было. Были от людей, совершивших тяжкие преступления: убийц, разбойников, многократно судимых. И только одно — от врача, мошенническим образом собравшего большую сумму денег с пациентов, нуждающихся в сложной операции. Он отбыл более 3 лет из семилетнего срока и просил о снижении меры наказания. Кстати, преступник, убивший сожительницу и осужденный на такой же срок, тоже обратился с ходатайством о снижении приговора. Первый просто похитил деньги, второй — убил человека, а наказания получили одинаковые!

— Чаша весов Фемиды давит на совесть?

— У меня совесть тренированная! В 24 года я уже занимался следствием: проводил обыски, задерживал людей, арестовывал, направлял в суд, они получали меры наказания. Я всю жизнь связан с уголовными делами, преступлениями, преступниками. Для меня работа в комиссии — часть профессиональной деятельности. Я всегда поступал так, как подсказывала совесть. И никаких угрызений по поводу сделанного не испытываю.

— Южный федеральный округ находится в «золотой середине» по числу заключенных. Если посмотреть хотя бы по нашей области — это люди далеко не старые, есть среди них и женщины?

— В ЮФО — 80 тысяч, в Ростовской области — около 22 тысяч осужденных. Исходя из общей статистики преступности, число женщин колеблется от 12 до 16 %. Если иметь в виду возрастную категорию, то те, кто совершают насильственные преступления, — это активные люди до 27–28 лет. В эти годы еще можно сорвать шапку с головы прохожего и перепрыгнуть через забор. В 40 уже трудно с забора прыгать. В этом возрасте совершают больше бытовых и экономических преступлений. После 50 криминальная активность снижается, так же как и активность во всех сферах. Должностные же преступления можно совершать в любом возрасте — чем старше, тем успешнее: больше наработано опыта, связей и возможностей.

— Отбывание наказания в тех условиях, в которых содержатся заключенные, — это выход для исправления преступника?

— Для исправления надо, чтобы в колониях работали гениальные педагоги, психологи и психиатры, воспитатели. Каждый третий заключенный либо с психическими отклонениями, либо с черепно-мозговыми травмами, приводящими к патологии в поведении. Таких людей надо лечить, а потом уже учить и «исправлять». Ничего этого нет. Раньше действовал идеологический лозунг: труд сделал из обезьяны человека. Значит, трудом можно перевоспитать. Человек с утра до вечера работает, он стал от этого лучше, чище и добрее? Вряд ли. Кстати, раньше, когда не было безработицы, убийства совершали в основном те, кто занимался неквалифицированным трудом: такелажники, грузчики, разнорабочие, работники мясокомбинатов, кладбищ и т. п.

Думаю, лишение свободы не дает ни исправления, ни перевоспитания.

— Получается, «места не столь отдаленные» лишь стимулируют преступника к совершенствованию криминальных навыков?

— Иногда да. Иногда колония, пережитые страдания вырабатывают у некоторых стереотип запретов на противоправное поведение в силу боязни вновь попасть в этот жестокий мир. С другой стороны, лишение свободы физически снижает возможности совершения преступлений. Если преступник «отсидел» 15 лет, он подрастерял здоровье, «сломался» психологически, утратил решимость, растерял друзей на воле. Но у нас страна гуманная, и долго обычно не сидят. Средний срок наказания за убийство — около 8 лет! А есть еще условные освобождения, амнистии, помилования, наконец. У осужденного пять судимостей за тяжкие преступления, и он в очередной раз обращается за помилованием.

При правильном законодательстве и правосудии он не может быть столько раз судим. 15 лет за разбой, 20 за увечье — вот жизнь и прошла в тюрьме. А у нас он успевает совершить и кражи, и разбои, и грабежи, и убийства, и изнасилования. Следствием такой «гуманности» являются новые потерпевшие, новые страдания, слезы, кровь невинных людей.

— От чего же вести отсчет шкалы наказаний?

— Убийство — запредельное преступление. Во многих странах оно карается смертной казнью. Можно установить, что за причинение тяжкого вреда здоровью положено 30 лет тюрьмы. Тогда за разбой логично давать срок от 20 до 25 лет, а за грабеж — 15–20.

А когда за убийство дают 7,5 лет, каким же будет срок за увечья, изнасилование, за грабеж? Полтора-два, три-четыре года? Девальвация шкалы наказаний не способствует превенции.

— Данил Аркадьевич, что, на ваш взгляд, движет людьми, совершающими преступления?

— В первую очередь, возможность эффективно добиться цели и остаться безнаказанным. Во-вторых, новомодные стандарты, в силу которых соблюдение законов считается уделом лохов. А вот мы, мол, крутые пацаны, и нам на законы плевать. И, в-третьих (а может, именно это и следует считать первым), отсутствие сдерживающих личностных качеств у виновного.

Само общество и государство создали такую ситуацию. К этому можно добавить неадекватные меры воздействия — ослабление санкций, стремление защитить людей, по которым плачет наказание. Когда освободили известного бандита Япончика, в ходатайстве о его помиловании были подписи уважаемых людей. Их попросили, они подписали. И Япончик стал российским «крестным отцом», чувствовал себя у нас вполне вольготно. Потом уехал в США, а американцы его «упаковали». Когда отбыл срок, его депортировали в Россию, отдали под суд за давнее убийство двух человек. И… опять оправдали!

Через некоторое время история повторилась в Швейцарии с Михасем. Затем с украинским премьером Лазаренко. И т. д. и т. п.

Мне думается, что сейчас наши преступники не будут стремиться за границу, да и многие должностные лица, бизнесмены — тоже[3]. Оказывается, в России гораздо безопаснее, чем «за бугром». Вот и получается, что мы у себя создали криминальный анклав, в котором преступники чувствуют себя вольготно. И отношение к нарушениям закона у нас терпимее, и наказания «гуманнее»[4].

— Вот мы с вами и договорились… Что делать в таких случаях, все знают. Вопрос в другом: с чего начать?

— Один из сотрудников МВД на этот счет высказал, на мой взгляд, гениальное предложение. Как он считает, в борьбе с преступностью необходимы: государственная воля, желающая бороться с преступностью, законы, позволяющие исполнить эту государственную волю, кадровый состав, желающий исполнять эти законы.

Вот и все! Больше ничего не надо.

— И кто должен проявить эту государственную волю?

— Этот вопрос уже не ко мне.

Политика — дело грязное

— Суммарный тираж ваших изданий зашкаливает за пятнадцать миллионов экземпляров. Популярность на зависть любому политику. К вам никто не обращался в период избирательных кампаний с просьбой помочь собрать подписи?

— Думаю, надо быть полным идиотом, чтобы обратиться ко мне с такой просьбой. А вот предложение избираться в Госдуму было. Шесть часов я пробыл «кандидатом в кандидаты» в депутаты.

— Как это было? И каковы впечатления?

— Какой был год, не помню, тогда я писал «Оперативный псевдоним». Как раз был в отпуске, работаю ночью, встаю поздно. Утром лежу, сплю. И вдруг телефонный звонок. От товарища — депутата Госдумы. Поразила отменная слышимость: аппаратура у них особая, что ли? Товарищ говорит: «Депутат Ш. от Ростовской области ушел на государственную службу. Не хочешь баллотироваться на его место? Ты человек известный, за тебя народ проголосует. Наше движение — „Наш дом — Россия“ тебя поддержит».