Дуглас Престон - Флорентийский монстр
Я жду от тебя известий, тепло обнимаю тебя и твою семью.
Габриэлла.
Еще одно: поскольку я думаю, что "Нью-Йоркер" тоже должен отстраниться от Специ и его действий, я, если хотите, могу объяснить некоторые вещи в интервью, вытащив тебя из ситуации, в которую втянул Специ, то есть я могу продемонстрировать американской прессе твою слабую причастность к "фальшивке".
Я читал, не веря своим глазам, и наконец впервые за несколько недель рассмеялся, осознав нелепость происходящего. Какой романист, какой сатирик мог бы изобрести персонаж, подобный этой женщине? Думаю, никому это не под силу.
Приближалось 28 апреля, день пересмотра дела Специ в трибунале. 27 апреля я переговорил с Мириам. Она страшно боялась предстоящего процесса и сказала мне, что адвокаты разделяют ее пессимизм. Если судья оставит Специ в предварительном заключении, тот проведет в тюрьме еще по меньшей мере три месяца, до следующего пересмотра, а отказ от прежнего решения станет еще менее вероятен. Итальянская судебная система движется с неторопливостью ледника — Специ мог годами сидеть за решеткой, дожидаясь суда.
Адвокаты Специ выяснили, что Миньини собрал на слушание дела всю придворную прессу в полной уверенности, что Специ останется за решеткой. Это было самое заметное дело за всю его карьеру. Национальная и мировая пресса осуждала его все горячей с каждым днем. От победы на этом процессе зависела его репутация.
Я позвонил Никколо и попросил предсказать судьбу Марио. Ответ был осторожным и пессимистичным.
— Судьи в Италии поддерживают своих, — только и сказал он.
Глава 55
В назначенный день 28 апреля 2006 года к тюрьме Капание подъехал фургон, чтобы отвезти Специ и других заключенных, чьи дела были назначены к слушанию на этот день, в трибунал Перуджи. Охранники Специ вывели его во двор и вместе с остальными загнали в клетку в кузове фургона.
Трибунал, одно из известных зданий в средневековом центре города, возвышается над пьяцца Маттеотти, словно воздушный готический замок белого мрамора. Он упоминается в путеводителях, и тысячи туристов ежегодно восхищаются им. Возведенный двумя прославленными архитекторами Возрождения, он стоит на фундаменте стены двенадцатого века, окружавшей некогда Перуджу, которая и сама выросла на массивных каменных блоках этрусского поселения трехтысячелетней давности, вынутых из стен, ограждавших древний город Перусию. Над величественным входом в здание стоит статуя женщины в тунике, с мечом в руках, улыбающейся загадочной улыбкой всем входящим. Надпись на пьедестале называет ее "Iustitiae virtutum domina" — "Госпожой добродетели правосудия". По сторонам от нее два грифона, символы Перуджи, сжимающие в когтях тельца и овцу.
Фургон остановился на площади перед зданием трибунала. Здесь ждала появления Специ толпа журналистов и телерепортеров. К ним стали присоединяться любопытные туристы, чтобы взглянуть на злосчастного преступника, привлекавшего такое внимание.
Заключенных выводили по одному, по очереди. Слушание дела каждого занимало от двадцати до сорока минут. Их окружали журналисты, публика и даже супруги. Мириам приехала в Перуджу на машине и сидела на деревянной скамье в коридоре, ожидая новостей.
В 13:30 настала очередь Специ. Его вывели из клетки и провели в зал суда. Он улучил момент улыбнуться Мириам и поднять большой палец, подбадривая ее.
Три судьи сидели за длинным столом. Все они были женщины, облаченные в традиционные одеяния. Специ посадили посреди комнаты, лицом к судьям, на жесткий деревянный стул без подлокотников и без стола перед ним. За столом справа от него сидел государственный обвинитель Миньини и его ассистент, слева — адвокаты Специ. Их было четверо.
Слушание длилось не двадцать и не сорок минут, а семь с половиной часов. Позднее Специ описывал этот процесс:
"Я не могу точно вспомнить все семь с половиной часов, только обрывки. Я помню страстное выступление моего адвоката Нино Филасто, знавшего, как никто другой, всю историю дела Монстра и всю чудовищность расследования. Этот человек обладал пламенным чувством справедливости. Я помню покрасневшее лицо Миньини, склонявшегося над бумагами под грохот голоса Нино. Помню круглые глаза молодых судебных репортеров, потрясенных, возможно, горячностью речи адвоката, не трудившегося подбирать эвфемизмы. Я слышал, как Филасто упомянул имя Карлицци… Я слышал, как Миньини говорил, что я отрицаю участие в деле Нардуччи и в деле Флорентийского Монстра, но мне еще не известно, что он, Миньини, "располагает чрезвычайно деликатными и щекотливыми материалами", доказывающими мою виновность. Я слышал, как Миньини кричит, что в моем доме найден "скрытый за дверью сатанинский камень, который обвиняемый упрямо именует дверным упором"".
Специ запомнил, как Миньини грозил ему пальцем и негодовал по поводу "необъяснимой озлобленности, проявленной Специ в отношении следствия". Но лучше всего запомнилось ему высказывание Миньини о "чрезвычайно опасной манипуляции сведениями" и слаженном хоре поддержки в средствах массовой информации, возникшем в результате ареста обвиняемого. "Обвинения, представленные сегодня трибуналу, — лишь верхушка айсберга ужасающей величины".
Больше всего Специ удивлялся множеству параллелей между аргументами, представленными трибуналу Миньини, и обвинениями, размещенными Габриэллой Карлицци на ее веб-сайте месяцами раньше. Иной раз даже выражения оказывались близкими, если не дословными повторами.
После обеденного перерыва слушание продолжилось. В какой-то момент Миньини встал и вышел в коридор. А там, за дверью зала, ждала Мириам. Увидев государственного обвинителя, проходящего в одиночестве по коридору, она поднялась и, подобно ангелу возмездия, в ярости направила на него палец.
— Я знаю, вы верующий, — пламенно воскликнула она. — Бог накажет вас за ваши дела! Бог вас накажет!
Миньини побагровел и молча напряженно зашагал по коридору, скрывшись за углом.
Мириам потом говорила мужу, что не могла молчать, когда "слышала, как Миньини кричит в зале, говорит о тебе ужасные вещи, будто ты преступник". Вернувшись в зал, Миньини продолжил выступление, причем речь его больше подходила к духу инквизиции, чем к современному судебному процессу. О Специ он отозвался так: "Высокий интеллект придает еще большую опасность его криминальным способностям". Закончил он словами: "Причины оставить Специ в тюрьме теперь стали еще более основательными, ведь он доказал, насколько опасен, даже оставаясь взаперти, в тюремной камере, сумев организовать кампанию в прессе в свою защиту!"
Специ запомнил этот момент. "Ручка выпала из пальцев председателя трибунала и негромко щелкнула по столу… С этого момента она больше ничего не записывала". Она явно пришла к какому-то заключению.
В заключение, после всех, слово дали Специ.
Я давно восхищался ораторскими способностями Специ — его остроумно построенным фразам, легкому и непринужденному стилю, логической организации информации, когда факты представали один за другим, как в написанной статье: точные, четкие и ясные. Теперь он проявил свой немалый дар перед судом. Глядя прямо на Миньини, Специ начал речь. Миньини избегал его взгляда. Те, кто присутствовал на процессе, рассказывали, что он разбивал обвинения Миньини одно за другим, с налетом легкого презрения в голосе, уничтожая логику теории заговоров и указывая, что у Миньини нет ни одного существенного доказательства в пользу его теории.
Закончив, как позже рассказывал мне Специ, он увидел, что его выступление произвело на судей заметное впечатление.
Специ поблагодарил государственного обвинителя за лестный отзыв о его интеллекте и памяти и перечислил дословно те фразы из речи Миньини, которые намного раньше появились на веб-сайте Габриэллы Карлицци. Он спросил, может ли Миньини объяснить столь исключительное совпадение между его нынешними и ее прежними высказываниями. Он спросил, не верно ли, что Карлицци уже осуждалась за диффамацию, когда десять лет назад написала, что Флорентийский Монстр — это писатель Альберто Бевильакво? И верно ли, что в данный момент указанная Карлицци находится под судом за мошенничество против недееспособных инвалидов?
Затем Специ повернулся к президенту трибунала.
— Я всего лишь журналист, который старается хорошо выполнить свою работу, и я честный человек.
Он закончил.
Слушание завершилось. Двое охранников препроводили Специ на лифте в старинный подвал средневекового дворца, где заперли в крошечную голую камеру, возможно, веками служившую темницей. Он прислонился спиной к каменной стене и сполз на пол в полном изнеможении, с абсолютной пустотой в мыслях. Через некоторое время он услышал шум и открыл глаза. В дверях стоял один из охранников с чашкой эспрессо, который он купил на свои деньги.
