Николай Прокудин - Конвейер смерти
– Вы к кому поставили в штат Кирпачевского?
– В первый батальон. Командиром взвода третьей роты, – ответил Ошуев.
– В рейдовый батальон?
– Так точно. Заполнили вакант.
– Идиоты! Хм-м. Вы только не вздумайте сдуру отправить его на боевые! А то у вас хватит ума и сообразительности. Не забывайте, чей это сын!
– И что с ним делать прикажете? – раздраженно спросил Султан Рустамович, потирая занывшую рану (начальство некстати заставило его нервничать). – У нас в полку каждый человек на счету. Куда Кирпачевского деть? Забирайте обратно, товарищ генерал.
– Не учите меня жить! Если этого офицера к вам перевели, значит, так надо! У вас есть, куда его определить на время рейда? Поставьте начальником караула в полку.
– Слушаюсь, товарищ генерал! – ответил Ошуев и бросил, не глядя, трубку на телефонный аппарат. Герой со злостью пнул стул, швырнул о стену ежедневник и вышел из дежурки. Он не переносил, когда с ним разговаривали в таком тоне. Оставалось гадать, снимет он меня с дежурства или нет под горячую руку.
После Баграмки дивизию направили в Пагман, из Пагмана – на Гардезскую дорогу. А затем мы собрались в Черные горы. Кирпачевский же постоянно не вылезал из караулов.
Перед очередным выходом он подошел ко мне:
– Товарищ старший лейтенант! Разрешите обратиться. Старший лейтенант Кирпачевский!
– Слушаю вас, товарищ старший лейтенант.
Я неприязненно смотрел в наглые карие глаза этого громилы и думал: «Ну, что тебе нужно? Сидишь в тепле, в спокойной обстановке, а нам сейчас отправляться к черту на рога. Чего еще не хватает?»
– Никифор Никифорыч! Возьмите меня в рейд! Я к комбату подходил, но Чапай отказал. Поговорите с ним. Он боится: вдруг со мной что-то случится, потому что заменяется в армию к моему папаше. А родитель наказал Подорожнику меня беречь, как зеницу ока.
– И что тебя сюда к нам занесло?
– Несчастный случай, – еще наглее улыбнулся взводный.
– Что за несчастный случай?
– Это несчастье звали Ольгой. Она была любовницей генерала Хрекова, а я ее соблазнил. Разве можно такому орлу отказать?
– Ну, не знаю. Вашей Оле было виднее.
– Ха-ха! Это точно! Нашей! Мой взвод охранял дачу командующего, а стерва Ольга завела моду в бассейне голышом купаться. Вот я однажды разделся и составил ей компанию. Весело было…
– Представляю! Веселились долго?
– Да нет. Недели две. А потом какой-то козел стуканул. Хреков дал мне в ухо и изгнал из штаба. А за что?
– Ты генерала спросил об этом?
– Нет. Я ему в ответ промеж глаз звезданул. Что из того, что он друг моего бати? Никто не давал право руки распускать! Я к тому же под газом был. Мы коктейли целый день пили. Она – фруктовый с коньяком, а я «Si-Si» со спиртом. Газ в мозги шибанул, не сдержался. Теперь я тут, а Ольга, зараза, вертихвостка, в Союзе. Она ведь меня специально спровоцировала, в неглиже бродила! Под меня подкладывалась. С Алексея Ивановича ей проку мало: совещания, комиссии, проверки, инспекции. Ну и возраст! А ей генеральского тела раз в неделю мало. Терпела, терпела полгода да и нашла молодого жеребца. Генерал Ольгу выслал, а жаль. Лучше бы сюда вместе со мной отправил. Над ней можно было еще трудиться и трудиться. Работы – непочатый край! Не женщина, а станок!
– И что ты от меня хочешь? Чтоб мы с комбатом ходатайствовали о возвращении твоей отличницы боевой и половой подготовки в полк специально для тебя? Нет жизни без станка?
– Ха-ха-ха, – громко рассмеялся старший лейтенант, показывая красивые белые зубы. – Конечно, нет. Прошу о другом. Я знаю: Хреков запретил брать меня на боевые. Я себя чувствую среди вас последним негодяем. Сижу в полку как чмошник. Неудобно мне перед Афоней, Марабу, Острогиным и остальными офицерами. Чем я хуже? Комбат не узнает, он в рейд не идет. Возьмете?
– Ага, значит, замполит батальона должен подставить свою задницу под сочный пинок Хрекова? – насупился я.
– Ну, вы ведь будущий Герой. Чего бояться-то?
Я посмотрел в глаза нахального старлея и решил, что нужно сбить гонор с генеральского сыночка. Год в Афгане пролежал у бассейна, пора узнать ему, что такое горы и зеленка. Полезно на будущее.
– Ладно, рискну. Собирайся. Беру ответственность на себя, тем более что взводных не хватает.
Полк в рейд повел Ошуев. Он собрал офицеров на постановку задач и распорядился:
– Сегодня действуем не как обычно. Никакой колонны. БМП в цепь! Между ротами по танку, сзади развернуть самоходки и «Васильки». Артиллерия накрывает квадраты, а пехота движется вперед, круша дувалы на пути. Три танка с минными тралами прокладывают проходы в минных полях, а потом роты вот тут, – Ошуев указал на карте рубеж перехода в атаку, – разворачивают машины в линию. Кяризы, попадающиеся на пути, задымить и заминировать. Чтоб сзади духи не повылазили и в спину не стреляли. Задача ясна? Вперед!
Вот это дело! Надоело подставлять свою голову под гранатометы! Посмотрим, как духи выдержат лобовую атаку!
…Не выдержали! Автоматические пушки разносили в клочья деревья и виноградники, разваливали дувалы и стены. Танки хорошенько проутюжили попадающиеся на пути развалины. Я сидел за башней БМП и ждал, когда машина подъедет к большому кишлаку, чтобы спрыгнуть вниз. Неохота пехом бежать по винограднику. Там легко зацепить ногой мину-лягушку или наткнуться на растяжку. Вдруг сидевший рядом со мной боец схватился за голову и свалился с брони в арык. Мы с Сероиваном прыгнули следом. Солдат тряс головой и держался за уши.
– Москва, жив! – закричал я, обрадовавшись. – Что случилось? Ты, словно сноп сена, упавший с воза.
Солдат поднял каску с земли и протянул ее мне:
– Вот тут что-то. Как шарахнуло по башке, аж искры из глаз посыпались!
Мы с прапорщиком взглянули и оба присвистнули. Каску разворотило осколком с двух сторон. Спереди вошел, сзади вышел.
– Чайник цел? – спросил Сероиван, осматривая голову бойца и с сомнением вглядываясь в его глаза. – Внутри черепушки ничего не лопнуло? Какие ощущения?
– Хреновые. В ушах звенит, словно кувалдой саданули.
– Московченко, у тебя ремешок под подбородком лопнул! Вот какая была сила удара! – произнес прапорщик, продолжая рассматривать каску.
– Вскрыло, как ножом консервную банку! – воскликнул я, удивляясь.
У входного отверстия рваные края металла были вогнуты вовнутрь. В другом месте лепестки разреза торчали наружу.
– А ведь тебе везет уже второй раз, да? – спросил я у солдата.
– Ага! Товарищ старший лейтенант, под Талуканом мне пуля в каску попала, прямо выше лба. Ох, старшина материться будет! Вторую каску списывать придется.
– Каску списать – не человека хоронить! Лучше по десять касок выбрасывать каждый рейд, чем хоронить хотя бы одного, – вздохнул я и пошел догонять технику.
Прапорщик дал понюхать нашатыря контуженому и повел его под руку, следом за броней. Движение неожиданно прекратилось. Техника уперлась в канал и остановилась. Далее идти было некуда, да и незачем. Слишком малочисленны штурмовые группы.
По дороге мы уничтожили трех или четырех сумасшедших от ненависти духов, пытавшихся оказать сопротивление. Может, и больше, кто знает. Остальные ушли в кяризы и затаились. Силы дивизии слишком незначительны для такого огромного района. Что у нас есть? Два мотострелковых батальона да разведчики. Без поддержки артиллерии с авиацией мы и на сто метров бы не продвинулись. Пехоты мало. Против наших восьмиста штыков впереди в зеленке скрываются тысяч пять-шесть мятежников. Эх, скорей бы отсюда уйти! А то они вот-вот смекнут, что к чему, и подберутся ближе к рубежу обороны. Тогда головы будет не поднять…
За канал переправились саперы и принялись минировать подступы к нему. Вот это хорошо. Нарвутся духи на мины и в лобовую атаку не попрут. А вот с тылу атаковать могут. Каждую щель, каждый колодец не проверить. Да и те жители, что остались в нашем тылу и изображают из себя мирных дехкан, ночью могут достать из тайников оружие и ударить в спину.
Пять дней батальон вел огонь по сторонам, расстреливая боеприпасы по бегающим в джунглях повстанцам. Разрозненные банды появлялись то спереди, то сзади. Откуда только они брались? Вроде бы каждую щель задымили и заминировали!
Наконец последовала команда «отбой операции»! Как вошли, так и выходим. Быстро, шумно и без особых успехов. Зачем входили? Непонятно… Может, по плану необходимо списать какой-то запас боеприпасов и топлива, чтобы завезти из Союза новые?
Стоящая вдоль дороги колонна БМП трещала сотнями моторов, загаживала воздух вонью от сгоревшей солярки. Возле батальона появился Золотарев и приказал заглушить двигатели. Через пять минут подбежал Ошуев и принялся кричать, чтоб немедленно завели машины. Он вопил: «Сейчас трогаемся!»
Завели! Прошло пять минут, не тронулись. Вернувшийся Золотарев вновь приказал не коптить и без толку не жечь солярку. Бугрим попытался доказать, что он получил другой приказ. Витька решил развлечься, проехать до Кабула за штурвалом механика. Его не устраивало, что приходится постоянно глушить и заводить машину. Сквозь шум мотора Золотарев услышал фразу с матами в свой адрес:
