Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы
Постоянные провокации нацистов надоели Дольфусу, который не желал терпеть у себя под боком пятую колонну. В январе 1934 года он заявил Берлину протест, однако полученный им ответ гласил, что австрийский конфликт никоим образом не подпадает под нормы международного права и по своей сути является выражением «противоречия между австрийским правительством и историческим движением всего немецкого народа». Канцлеру не осталось ничего другого, как обратиться за помощью к западным странам, и в феврале были подписаны Римские протоколы, в которых Австрия, Италия и Венгрия договорились о сотрудничестве и взаимопомощи.
Берлин попал в щекотливое положение, которое осложнялось тем, что Гитлер не хотел, а вернее, уже не мог успокоить венских нацистов, с помощью которых все еще продолжал надеяться на аншлюс. В то же время Гитлер прекрасно понимал, что при живом Дольфусе ни о каком аншлюсе не может быть и речи. Когда в феврале в Вене началось восстание рабочих и социалистов, крайне недовольных установленным в стране фашистским режимом, снова воспрянувший духом Гитлер воскликнул:
— Наступает наше время! Сегодня я плохо спал, за окном дул ветер и раскачивал фонарь, который, казалось, так и скрипел мне: «Пора, пора… пора!»
Что имел в виду фюрер под «нашим временем»? Возможность силами австрийских нацистов, с которыми тесно сотрудничали имперские спецслужбы, осуществить аншлюс в столь напряженной обстановке? Вполне вероятно.
Однако министру юстиции Австрии Курту фон Шушнигу удалось арестовать путчистов и навести порядок в столице. Обеспокоенный событиями в Вене, Муссолини отдал приказ мобилизовать четыре дивизии и отправить их на перевал Бреннер.
Обо всех этих событиях Гитлер узнал в Байрейте, где пребывал на очередном вагнеровском фестивале.
— Ну все, теперь поздно, — нехотя признал он. — Аншлюс не состоялся! И все же я надеюсь, что провидение не оставит меня!
Больше всего выиграла в этой ситуации Франция, которая вместе с Италией гарантировала нерушимость австрийских границ. Что же касается Германии, то провал венского путча привел к ее политической изоляции, поскольку никто даже не сомневался в том, что нити заговора тянутся в имперскую канцелярию и СД. Тем не менее коалиция против нее так и не была создана, поскольку слишком уж разнились интересы тех стран, которые окружали рейх.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Гитлеру понадобилось всего полгода, чтобы получить неограниченную власть, преподнесенную ему рейхстагом на блюдечке с голубой каемочкой. Теперь в Германии оставалась только одна сила, с которой он был вынужден считаться: старина Рем и его штурмовые отряды. Как всегда, бывший капитан шел напролом, не считаясь ни с чем, — за ним стояла грозная сила почти в 3 миллиона вооруженных до зубов и готовых на все бандитов.
СА и СС не позволят немецкой революции погрузиться в сон; они не позволят тем, кто не участвовал в боях, предать ее на полпути к достижению поставленных целей… Коричневая армия — это свежие силы нации, ее последний бастион против коммунизма.
Подобные заявления не могли не беспокоить Гитлера, который слишком хорошо знал, что представляли собой штурмовые отряды. «Любой человек с инстинктами убийцы и садистской похотью, — писал известный немецкий публицист Эрнст Никиш в своей знаменитой книге «Империя низких демонов», — был в СА на своем месте. Чем более жестоко он себя вел, тем больше его уважали; здесь можно было вволю быть скотом… В СА получали полную свободу все преступные наклонности. Казармы штурмовиков являлись сосредоточением всех мыслимых пороков: тунеядцы, пьяницы, жизненные банкроты, громилы, гомосексуалисты готовили здесь свои самые темные деяния, при помощи которых надлежало «пробудить» Германию. Да и прозвища у них были уголовные: формирования СА в Берлине сами штурмовики называли разбойничьей шайкой и танцкружком, одного из главарей — Револьверной мордой; впрочем, и самого Гитлера за его предосудительную, с точки зрения истинного штурмовика, любовь к оперной музыке, а возможно, и за страсть к позерству презрительно именовали Примадонной».
Конечно, Гитлер прекрасно знал, из каких отбросов состоит СА, давно уже превратившаяся в организацию убийц, но до поры до времени такое положение дел его устраивало. «СА, — любил он повторять, — есть объединение мужчин с политической целью и не есть высоконравственное заведение для воспитания благородных девиц, а союз грубых борцов, которым нечего спотыкаться о каждый труп». Но теперь, когда этот самый «союз грубых борцов» мог сломать шею ему самому, он смотрел на СА другими глазами.
Так и не увидев никаких изменений, штурмовики были крайне недовольны сложившимся положением и все чаще поговаривали о «второй революции» (первой они считали приход Гитлера к власти в 1933 году). Хотя по большому счету ни Рем, ни его окружение ни в какой «второй революции» не нуждались. Как еще совсем недавно сам Гитлер, Рем и его сподвижники пытались навязывать свою волю с помощью обозленных штурмовиков, поскольку считали себя обойденными при дележе добычи, доставшейся нацистам. И вряд ли мы ошибемся, если предположим, что Рем и его компания жаждала власти, возможно, еще большей, нежели та, какой обладали Геринг и Геббельс, а сам Рем видел себя равным Гитлеру в воображаемом им политическом тандеме. Что же касается всех партийных бонз и гауляйтеров, то руководство СА считало их кабинетными крысами и болтунами, которые пробились на самый верх за их счет. Заветной мечтой Рема являлся пост министра рейхсвера и звание верховного главнокомандующего. По его образному выражению, он собирался пришить «пальто к пуговице», пристегнув свои три миллиона боевиков к стотысячной кадровой германской армии. Ненавидевший аристократов, Рем спал и видел во главе армии своих фюреров СА плебейского происхождения, которые должны были заменить аристократический офицерский корпус. «Серую скалу, — любил повторять он, — должен поглотить коричневый поток».
В свою очередь немецкое офицерство с презрением относилось как к Рему, так и к его сброду. Оно намеревалось создать собственную армию, воспитанную в духе лучших прусских традиций, прекрасно вооруженную и готовую к новой мировой войне. Что же касается вооружения, то это, по словам генерала Браухича, было дело «слишком серьезным и трудным, чтобы потерпеть участие в нем грабителей банков, пьянчуг и гомосексуалистов».
Конечно, в этом интересы Рема расходились с планами самого Гитлера, который всегда делал ставку на поддержку генералитета и Генерального штаба. Кроме того, фюрер нуждался в финансовой помощи крупных промышленников и финансистов, которых «социалистические» и «революционные» заявления Рема и Г. Штрассера пугали призраком того, что произошло в 1917 году в России. Гитлер не хотел, да, наверное, и не мог пойти ни против рейхсвера, ни против поддерживающих его промышленников. «Процесс развития от рейхсвера к тотальному военному государству, — утверждал посвященный во многие тайны Третьего рейха президент Данцингского сената Раушнинг, — в котором все жизненные функции нации подчинены требованию тотальной готовности к войне, и был по сути дела «сердцевиной» нацизма. Да и какая армия могла быть из убийц и насильников?»
Хорошо усвоивший макиавеллиевский принцип «разделяй и властвуй» Гитлер быстро продвигал Гиммлера, и к 1934 году ему была подчинена вся полиция Германии, за исключением Пруссии. 20 апреля под его начало перешло печально знаменитое гестапо, как называлась созданная Герингом в Пруссии государственная тайная полиция. Правой рукой Гиммлера стал бывший морской офицер Р. Гейдрих, возглавлявший эсэсовскую службу безопасности, которая в самом начале своего существования вела наблюдение за членами партии и штурмовиками. Очень скоро СД превратится в могучую организацию зарубежной разведки и контрразведки. Как и его шеф, Гейдрих не имел представления о нравственности и был отъявленным интриганом.
Да, пока Рем только грозил и бесчинствовал, но Гитлер не собирался ждать, когда тот от слов перейдет к делу, и судьба «старого приятеля», благодаря которому Гитлер по большому счету и стал тем, кем стал, была решена.
* * *Развязку ускорил сам Рем. В феврале 1934 года он предложил правительству начать формирование народной армии на базе штурмовых отрядов, что весьма обеспокоило офицеров рейхсвера. Оно и понятно: ведь Рем потребовал от Гитлера не только создания новой армии из своих головорезов, но и замены ими старых прусских генералов.
Что же касается самого Рема, то он, чувствуя себя всесильным, даже и не думал следить за своими довольно нелицеприятными высказываниями в отношении той политики, которую проводил Гитлер. А то, что фюрер не только ввел его в состав кабинета, но и в конце 1933 года написал ему благодарственное письмо, в котором выразил свою признательность за все содеянное СА, лишний раз укрепили уверенность Рема в своей безнаказанности. Он не только продолжал критиковать всех подряд, в том числе и самого фюрера, но и провел по всей Германии внушительные демонстрации своих сил и принялся закупать оружие за границей. Это еще больше насторожило фюрера. А поскольку вся эта возня проходила на виду у всей страны, Гитлер не мог не понимать, что поведение Рема, хотел он того или нет, было пусть пока и завуалированным, но тем не менее вызовом фюреру той самой нации, которую он теперь олицетворял. Он не собирался и дальше бесстрастно взирать на дамоклов меч, в роли которого выступал Рем с его бандитами, тем более что среди штурмовиков все настойчивее стали раздаваться призывы начать действовать. Хотел того фюрер или нет, но ему надо было предпринимать действенные меры, поскольку теперь любой мятеж мог отрицательно сказаться на его авторитете лидера государства.
