Такси! Такси! - Анатолий Захарович Рубинов
Удивительно было другое: в первый же день Людмила Николаевна «привезла план»! В диспетчерской поразились. Там были одни женщины, они порадовались за новенькую: с мужчинами в первый день такое бывает редко. Дескать, женщины проворнее, и все идет у них правильнее.
Все восемь лет работы в такси Александрова слышит разговоры, в которых сравнивают работу женщин и мужчин, - особенно часто в рейсе. Почему-то всегда удивляются, что женщины-шоферы работают или не хуже мужчин, или даже лучше. Пора бы и перестать! В конце концов, именно в таксомоторном хозяйстве женщине трудиться особенно просто. Поставишь вечером машину в бокс, а наутро берешь ее снова исправной: без тебя, по одним лишь твоим указаниям, ей вернут силу, исправят малейшие недостатки.
И все-таки случается, что женщине-шоферу прощают то, что никогда бы не простили мужчине. В тот первый памятный день Людмила Николаевна, разворачиваясь у Сретенских ворот, вдруг ни с того ни с сего поехала против движения. Постовой милиционер даже не свистнул, так был удивлен происшедшим; он смотрел широко раскрытыми глазами на машину - нарушительницу правил, которая шла прямо к возмездию. Когда Александрова сообразила, что ошиблась, сбавила ход, но все-таки не стала убегать от наказания, медленно приближалась к милиционеру. Он иронически подбодрил ее:
- Давай, дорогая, давай! Рубль мне везешь? То есть, штраф…
И все-таки милиционер не оштрафовал. Был великодушен, простил. Даже не спросил: где, дескать, ваши права. Понял, что ошибся человек.
И еще - много спустя - был случай, когда она явно нарушила правила движения: в поздний вечерний час на пустом Комсомольском проспекте долго горело зеленое окошко светофора. Зеленый огонек был виден издалека, он все не кончался, и перед самой линией перехода вдруг исчез. Людмила Николаевна почему-то не сразу отреагировала на это, затормозила с опозданием - после перекрестка. Остановилась, вынула из сумочки три рубля и протянула подоспевшему к этому времени милиционеру.
- Три рубля? - посмотрел он на бумажку.
Наверное, он был тронут готовностью шофера к наказанию: виновница не спорила, не взывала к снисхождению.
- Знаешь что, вернись обратно и еще два раза проскочи на красный. Чтобы было ровно на три рубля. Нет у меня сдачи.
Милиционер был пожилой, лицо доброе. Пожилые инспектора вообще снисходительнее. Правда, по большей части говорят шоферу «ты», но не от высокомерия - отечески, и тогда это не обидно.
И все-таки по большей части регулировщики относятся к шоферам-женщинам сурово и требовательно, как к мужчинам. Иногда даже проявляют излишнюю придирчивость. Тогда Людмила Николаевна не молчит, не выслушивает покорно несправедливые поучения, как делают другие, готовые любой ценой, даже унижением, расположить к себе человека в форме. Она спорит, если чувствует свою правоту, смотрит прямо, зная, что нечего бояться: вела себя дисциплинированно, машина в полном порядке - иначе не села бы в нее, а спиртного не потребляет, слава богу, вообще не понимает вкуса в нем.
Первый месяц работы на такси казался сплошным нескончаемым праздником. «Никак не могла наработаться», - вспоминает она. Людмила Николаевна еще не могла привыкнуть к бесконечным переменам, которые происходили в ее автомобиле. Вот только что ехала в приподнятом настроении приодетая семья: родители и двое детей. Ехали, наверное, в гости. Дети жадно приникли к стеклам. Видно, нечасто ездят на машине и родители - вели себя степенно, просили разрешения открыть окно и тихо вели разговор, из которого она пыталась создать представление об их жизни, догадаться, куда едут они, ради чего.
Потом на то же место сел пожилой узбек. Он попросил:
- Покажи, дочка, Кремль.
И человек в тюбетейке приникал к окошку, оживленно оглядывался, если не успевал что-то рассмотреть.
Потом рядом с нею оказывался какой-либо неунывающий молодой москвич. Он знал все проезды, был разговорчив, в две минуты рассказывал всю свою жизнь и убегал, приветливо махнув с тротуара рукой и оставив в машине ощущение удачи и спешки.
Полная впечатлений, наблюдательная от природы, догадливая, Людмила постоянно рассказывала дома о событиях дня, о людях, которых видела и слушала.
Но были и огорчения. Случалось, что ее останавливали приветливо, входили, здороваясь, и вообще вели себя уважительно, но когда она говорила, что едет в парк («Видите, время вышло») и могла подвезти только попутчика, человек на глазах менялся, говорил что-то оскорбительное, со всей силой хлопал дверцей.
Вначале ей хотелось выбраться и поговорить по справедливости: в самом деле, что предосудительного в том, что она возвращается после работы в парк, едет даже с опозданием - стоит ли за это бранить ее и хлопать дверцей? Несколько раз она пробовала это делать, но разговора не получалось. Люди были озабочены, метались по мостовой: «Такси! Такси!» Им было не до бесед, и они раздражались еще больше.
Со временем Людмила Николаевна поняла поначалу неподдававшуюся разумению мысль: «Клиент всегда прав». В самом деле, какое дело человеку до того, что ты окончил работу, - он спешит, а ты напрасно манишь зеленым огоньком. Пусть никакого особенного дела у него нет, просто устал и хочет домой. Ну и что из того, что и тебе хочется скорее домой и поедешь не на машине, а простым автобусом? Раз ты обслуживаешь людей, будь терпеливее, старайся понять человека.
Удивительно, но работа в такси, которая углубила ее представление о жизни, сделала Людмилу Николаевну ровнее, мудрее. Она перестала вступать в перебранку с обидчиком, сдерживалась, старалась молча заглянуть в его глаза и, когда это удавалось, уезжала с уверенностью, что она сумела что-то человеку внушить.
Женщину, мать, ее огорчает несправедливость будущих пассажиров на стоянке, которые, ожидая такси, делают вид, что не замечают стоящих позади них детей с родителями. Она, подъезжая к стоянке, первым делом смотрит, не видно ли ребятишек. И, останавливаясь, объявляет:
- Машина детская. Вожу только пассажиров с
