Татьяна Москвина - Всем стоять

Определяющий фактор современности – массовое сознание. Мы пришли к этому с опозданием, подмороженные эпохой застоя. Стагнация, губительная для общественной жизни, была полезна для культуры, ведь вяловатую партийную цензуру можно было обойти, а вот диктатуру масс – как правило, это и диктатура невежества – не свергнешь ничем. Тот тип культуры, когда избранные творили, а профаны внимали, уходит в прошлое. Уходят талант, вдохновение, оригинальность. Массы выбирают сами, и выбирают похожее и подобное, а не особенное и оригинальное. Пока, правда, на оригинальное есть небольшая квота. В размере малых залов и клубов, где выступают певцы, умеющие петь, и артисты, владеющие своей профессией.

В отчаянных муках и корчах агонизирует театр «главных режиссеров», театр режиссерского произвола, у истоков которого стояли исполинские фигуры Мейерхольда и Таирова. Их нынешние наследники, за редким исключением, агрессивно невежественны, не знакомы с традициями. Не обладая ни талантом, ни умом предшественников, они, тем не менее, бойко сбывают свой товар. Режиссера Нину Чусову, которая любит заявить, что-де и Островский скучный драматург, и Мольер плохой писатель, никто не выводит за руку из русского театра, чтобы выпороть на конюшне. За ней ведь стоит масса недоучек, для которых высокая «господская» культура сложна, скучна и непонятна. Знатоки театра бегут в ужасе от пошлого кривлянья чусовских спектаклей. Критики, надувшие этот мыльный пузырь, – и те, после мхатовского «Тартюфа» Чусовой, в страхе от содеянного: тошнотворным запахом инфернальной скверны, уничтожением базовых ценностей русского театра, профанацией драмы и актерского труда несет от деятельности «новаторов». Ну и что? Спрос-то есть. И руководители крупных театров охотно впрыскивают инъекцию мнимого новаторства в дохлых лошадок своих коллективов, надеясь, что от этого они все-таки пару раз еще взбрыкнут ногами.

Старообрядческое «не приемлем» доносится разве со стороны величавого старца, Малого театра – может, А. Н. Островский, угрожающе сидящий у входа, помогает, отметая нечисть. Во всяком случае, умное и прекрасное слово Островского можно услышать во всей силе только там. Там публика иногда возвышается до гения, а не гений унижается на потеху черни, в угоду ее мелким мыслям и ничтожным чувствам.

Свой юбилей в этом году отпраздновали благородные госпожи – кинорежиссер Кира Муратова и актриса Алиса Фрейндлих. Затворница из Одессы и леди из Петербурга никогда не встречались в общем творчестве, а жаль – у них много общего. И гордый талант, никогда никому не угождавший, и оригинальный ум, и неистребимая ничем женственность, и безразличие к фальшивым почестям и медийной суете. Отличные работницы, они продолжают трудиться: Муратова сняла прелестную картину «Настройщик», Фрейндлих вернулась на сцену Театра имени Ленсовета, покинутую более двадцати лет назад, и сыграла премьеру спектакля «Оскар и розовая дама». Если задаваться старинным вопросом – «делать жизнь с кого?» – то я бы выбрала их, Фрейндлих и Муратову. Не все же хлопотать об удвоении ВВП, существует ведь еще и ЧСД (чувство собственного достоинства).

На юбилейном вечере в БДТ Фрейндлих поздравил, в числе прочих, руководитель Федерального агентства по культуре Михаил Швыдкой. Он подарил актрисе корзиночку полезных в хозяйстве вещиц, где были и гвозди, по его признанию – цитирую – «стыренные со строительства Мариинского театра». «О, теперь понятно, куда все пропадает», – элегантно отшутилась Алиса Бруновна. Таким вот образом руководитель культуры встретился с объектом своего попечения. С культурой.

Однако вовсе не муратовский трагикомический этюд о нравах, явно не дошедший до зрителя, определил ландшафт отечественного кинематографа, а несколько картин режиссеров среднего возраста – «Водитель для Веры» Павла Чухрая, «Свои» Дмитрия Месхиева, «Мой сводный брат Франкенштейн» Валерия Тодоровского и, главным образом, «Ночной дозор» Тимура Бекмамбетова. Первые три картины балансируют между индивидуальностью режиссеров и законами массового восприятия. Все-таки в них еще различимы следы личного почерка, собственного стиля, приметы живого дыхания. Последняя – вся без остатка обращена к массам. На такую любовь нельзя не отозваться, и массы отозвались охотно и полнозвучно. Я не видела ни одного человека, который бы эту картину не посмотрел, и ни одного человека, кому бы она всерьез понравилась, но это не удивительно – мы что, любим моющее средство «Фэйри»? Нисколько; а поголовно покупаем. На премьере в Питере рядом со мной сидел человек и вел себя плохо: стонал чего-то, постоянно выходил из зала, прикладывался к фляжке. На мой выговор страдалец тихо ответил: «Извините, я – автор сценария». Пришлось простить Сергею Лукьяненко его законные муки, за которые он был вознагражден тысячекратно, став самым популярным писателем года (сам цикл романов о «дозорах» был написан куда раньше). Книги Лукьяненко занимательны; хуже Стивена Кинга и ранних Стругацких, но куда лучше Гарри Гаррисона и Ника Перумова. Вообще жанр фэнтези идеально ложится на душу русских Обломовых всех возрастов – чем серее и мельче жизнь, чем очевидней деградация общества, лишенного идеалов, тем приятнее воображать бурные битвы эльфов с гномами. Вы думаете, это шайка начальников, набивающая мошну? Э нет, то Рыцари Сумерек выполняют задание Синего Паука, пока в далеких мирах отдыхает побитое который век Светлое Воинство. Нормальная психотерапия.

А вот решение отправить «Ночной дозор» на соискание «Оскара» – это ужасно смешно. Понимаете, у Американской киноакадемии не было никаких шансов ознакомиться с достижениями русского масскульта. Только таким фантастическим образом наши мальчики смогли донести до Того света весть о том, что они тоже научились делать американские фильмы, разучившись делать русские. А сообщить об этом надо было обязательно. Чтоб они там не воображали, ваще.

Воображать-то им есть от чего – ведь Голливуд взялся переделать, опошлить и приспособить к своей идеологии всю человеческую историю, а наша фабрика пока сумела освоить лишь профанацию истории отечественной. Это занятие – древняя территория масскульта, только спас бы Бог почтенные издания от дискуссий насчет художественных достоинств «Московской саги» и «Детей Арбата». Если вы забыли, что такое художественность (вас можно понять!), пойдите купите хотя бы «Дорогу» Феллини и посмотрите – что такое сценарий, режиссура, актерская игра, музыка в кино. Вот в девятнадцатом веке критики прочно соображали, на какой полке стоит роман Фаддея Булгарина «Иван Выжигин», а на какой – «Борис Годунов» Александра Пушкина. И от этого всем было спокойно и хорошо, особенно массам, которые тогда, слава богу, ничего не читали вообще и не лезли к образованным людям со своими глупостями.

Общество привыкло чествовать «лучших», «самых-самых» – только подзабыло самоорганизоваться таким образом, чтобы «самые-самые» появлялись. Оттого с каждым годом все сложнее проводить разного рода отчетные церемонии по выбору людей и достижений. Нужны герои и подвиги, которых нет.

Более-менее прилично, по крайней мере – разнообразно, дела обстоят в литературе. Здесь еще явно жив дух соревновательности, погибший в театре и кино. Совершенным бойцом показала себя почтенная Людмила Петрушевская с романом «Номер Один, или в Садах других возможностей». Бой был дан Виктору Пелевину и его эпигонам. Весь арсенал «мухоморной» литературы выдающийся ум писательницы, уже, кажется, окончательно освободившийся от жалких рамок женского существования, приспособил к себе: в романе мы найдем и шаманов, и нижний мир, и компьютерные игры, и переселение душ, и бандитские разборки; да только все это куда страшней и круче забавного пелевинского пустословия. Мрачный текст Петрушевской верует в свою реальность. А значит, найдется и читатель, зараженный им.

«Народность погибает, когда у нее нет ничего святого. А что у нас осталось святого?» – спрашивает один персонаж романа. Тут не сразу сообразишь, что ответить. Пока не вспомнишь, что отвечать придется за себя и свою жизнь, а не за всю народность. Тогда, конечно, ответить можно.

2005

Люди. Звезды. Куклы. Обезьяны

(Актерское творчество нулевых годов двадцать первого века)

Рассуждать о системе, координаты которой непонятны, всерьез нельзя. Как ответить на вопрос, какое значение сегодня имеет творчество/работа артиста в кино, в современной культуре и в современной России, если это уравнение с большим количеством неизвестных? Берется ли кто-нибудь ответить, каков общий вид нашего кино, какое оно занимает место в современной культуре и ментальной жизни России вообще, и каково место современной России в картине общемировых творческих волнений? Да еще в сравнении с какими-нибудь предыдущими эпохами, когда, по выражению Томаса Манна, «уже стало понятно, что имелось в виду»?